Название: Баш на баш.
Участники: Эйгон Таргариен, Ноарис Манукато.
Место событий: Летнее море.
Время года и дня: Осень, вечер.
Краткое описание квеста: после того, как капитан и пассажиры пришли к соглашению, принцу стало дурно и лорд Коннигтон увел его в каюту. Ноарис же отправился почитать о загадочном камне на своем перстне, но погода ухудшилась, начался шторм.

егкая, грациозная поступь делала шаги принца Таргариена совсем неслышными; ни деревянная лестница, ни одна доска на палубе даже не скрипнула под его шагом, когда он вышел из своей каюты с намерением, крайне не понравившимся Джону Коннингтону, стоило только Старому Грифу выслушать волю воспитанника. Во многом Коннингтон был прав и Эйгон частью был с ним согласен, если бы не одно но; там, где его вело чутье, не нужен был никакой рациональный разум. Редко оставляя без внимания мнение человека, полностью заменившего ему отца, Юный Гриф и в этот раз принял возражения старого вояки к сведению. Однако это не помешало ему оставить свое решение неизменным. Едва оправившись послего недавнего видения, принц не пожелал восстанавливать силы в каюте и, не слушая никаких возражений, снова вышел под открытое небо. Несмотря на то, что ночь еще нескоро должна была вступить в свои права, начинало смеркаться. Плотная пелена грозовых туч, застилающих небесный купол иссиня-фиолетовой стеной, озарялась редкими, но необычайно яркими вспышками молний, гнездившихся где-то в глубине зарождающейся, набирающей силу грозы. Яркое, освещающее сплошную стену из облаков зарево сопровождалось глубинными, глухими раскатами грома, что обещали зрителям куда более мощное зрелище, если у них хватит отваги остаться и отдать свою судьбу во власть стихии. Волны шумно разбивались о борт корабля, орошая холодными брызгами палубу; море перенимало настроение небес, готовясь показать себя во всей красе. Ветер, пронизанный энергией неотвратимо приближающегося шторма, ворвался в легкие принца, одним рывком очищая разум и насыщая энергией кровь. Еще некоторое время назад чувствуя себя усталым и разбитым, Юный Гриф физически ощутил, как его тело напитывается силой, пронизывающей его подобно тонким невидимым нитям насквозь. Звенящие энергетические потоки растекались по всему существу наэлектризованными мурашками от макушки, пробегая быстрыми змейками многочисленных ручейков по спине. Плечи расправлялись сами собой, из без того хорошая осанка выравнивалась как струна, словно стремясь всем своим существом ввысь; несмотря на то, что на палубе было достаточно холодно, а Эйгон был облачен в бирюзово-пурпурную шелковую тунику, насквозь пронизываемую яростным ветром, он чувствовал в своих венах жар; словно не был чужим той стихии, что озарила очередной вспышкой тяжелеющее грозовое небо. 
Люди сновали по палубе, словно муравьи в своем потревоженном муравейнике, но едва завидев прямую и статную фигуру Юного Грифа все они на несколько мгновений замерли, уставившись на него так,как будто это он повелел начаться невиданному по своей силе шторму и шторм этот заберет их души, а тела похоронит на дне морском. Синие волосы принца развевались на сильном ветру, почти сливаясь со зловеще-фиолетовым цветом неба, а широкий пояс вился расшитой диковинными символами лентой, словно исполняя магический танец под пение набирающего силу воздушного потока. Молчаливый и спокойный, наследник Семи Королевств был и впрямь похож на древнее божество, рожденное где то в глубине грозовых туч, среди грома и молний. Казалось, он совсем не боялся надвигающейся беды и напряженного внимания матросов, с боязливой опаской бросающих на него косые взгляды. Он ощущал их суеверный, липкий страх, но оставался так спокоен, как будто мог контролировать чужие эмоции так же легко, как собственные многочисленные сны; еще немного - и глухой ропот пронесся бы по палубе, ходившей под ногами людей ходуном. Ощутив это, Эйгон шагнул вперед, легко и твердо, и люди невольно расступились на пути Юного Грифа, пропуская его. Соленые брызги врезались в него, быстро впитываясь в бирюзовый шелк и утяжеляя влажные волосы, а ветер нещадно трепал расшитую узорами ткань. Пение мачт корабля сливалось с шумом беснующихся волн и незащищенным умам казалось, будто сам рок навис над "Дохлым Кракеном" ореолом проклятья.
- Он всех нас погубит - послышалось где-то чуть позади; испуганный шепот поглотил раскат сотрясшего небесный купол грома, но Эйгон успел услышать эти слова прежде, чем они успели утонуть в звуках нарастающей непогоды. Кривая, необычайно длинная молния прорезала небеса до самого горизонта, утонув в морской пучине. На секунду она ярко осветила черты Юного Грифа, остановившего в этот момент свой шаг.
- Нет -  коротко ответил он; твердый и спокойный голос оказался сильнее очередного звонкого порыва ветра и хлопанья парусов, что скоро готовы были разорваться под натиском стихии в клочья - Я не тот, кто вы думаете. Не бойтесь. Никто из вас не пострадает.
Ответом ему стало гробовое безмолвие, звонко прозвучавшее на фоне бушующего ветра. Но принц чувствовал, как одно суеверие начинает колебать в этих душах другое. Посчитав оказанное на команду капитана Манукато воздействие достаточным, Эйгон продолжил свой путь, который лежал прямиком к капитану Ноарису. А вернее, в его каюту. Принц был более чем уверен, что коль уж его нет на капитанском мостике - он должен быть у себя.

Являться к хозяину корабля без приглашения, да и вообще являться без приглашения к кому-либо всегда считалось дурным тоном. Если ты гость, уважать чужое пространство - твоя первая святая обязанность. Однако будучи прекрасно воспитанным, принц все равно собирался нарушить это неписанное правило, но его извиняли причины, по которым он решился повести себя именно так. Причина крылась в нем, в его происхождении и в том, что капитан невольно стал свидетелем инцидента, который он не должен был наблюдать. Но раз уж так случилось, стоило довести начатое до конца. Правда в любом случае безопаснее домыслов, а в том, что домыслы уже процветают среди команды "Дохлого Кракена", сомневаться не приходилось. 

Дверь в капитанскую каюту оказалась чуть приоткрыта и тусклый свет падал тонкой полоской на дощатый пол, подтверждая, что хозяин корабля у себя. Она отворилась бесшумно, словно предварительно кто-то очень хорошо смазал петли; переступив  через невысокий порог, Эйгон затворил дверь с такой же отточенной, бережной аккуратностью, с какой до этого толкнул ее от себя, и остановился, устремив взгляд в глубину комнаты. Ни одна доска не скрипнула под его ногами, а силуэт Юного Грифа оставался в относительной тени, что конечно не мешало его увидеть. Но капитан Манукато по-видимому не заметил постороннего вторжения; он был слишком увлечен другим объектом - книгой в добротном, старинном переплете, украшенном массивными резными застежками.
В каюте пахло воском, бумагой и виски, которым здесь же с утра капитан угощал своих новых клиентов в знак заключения успешной сделки. Заправив за уши синие пряди волос, разбавленные серебром, принц шагнул вперед, неслышно приближаясь к Манукато, но пока еще не решаясь нарушить его уединение голосом. Уголки его губ чуть приподнялись в намеке на улыбку, когда он разглядел, что за книгу читает Ноарис.
- Ищете ответы на свои вопросы, капитан? - негромкий голос мягко нарушил тишину уединения, если только это могло послужить извинением за нарушенный покой -Прошу прощения. Дверь была приоткрыта.
Пламя свечи тихонько отражалось в глубине внимательного, светящегося доброжелательностью взгляде Юного Грифа. Мягкий интерес, проступающий в чертах и едва заметная улыбка делали его образ необычно теплым в этот раз; оставалось надеяться, что капитан не слишком рассердится на пассажира, но что-то подсказывало Юному Грифу, что Манукато и сам ждал его.

ркий, почти белый огонек полыхнул перед глазами Эйгона, одновременно освещая лицо Манукато и тут же отражаясь яркими бликами в светлеющем пурпуре направленного на него взгляда. Резким жестом освободившись от успевшей посереть повязки, капитан Ноарис словно сорвал грязноватое и грубое на вид покрывало с оконца, за которым цвел целый мир. Рассыпанные на полу книги и тубусы с желтоватой бумагой подняли ворох пыли, которая теперь медленно оседала, и Эйгону казалось, что она светится в белом пламени, как если бы светились крошечные волшебные мотыльки в зачарованном лесу. Пламя кольца притягивало внимание, обволакивая и как будто призывая «провалиться» в светящийся портал, но принц давно уже научился владеть собой и не так то просто было «затянуть» его в омут неведомого волшебства. Хотя было очень интересно проверить, что кроется ТАМ.
Странно, но принц не испытывал ни стеснения, ни неудобства за разбросанные на полу свитки, словно материальный мир и вовсе его не касался. Или все просто происходило именно так, как должно, а потому не удивляло и не вызывало растерянности. Возможно и стоило успокоить капитана, сделав вид, что ничего необычного не происходит и пассажир, страдающий нервным недугом, случайно забрел в каюту Ноариса. До того момента, как вспыхнул ярким огнем Астапор и сотни людей сгорели в нем заживо, Юный Гриф еще сомневался в том, стоит ли раскрывать капитану «Дохлого кракена» свой секрет; ведь для заурядного разума такие знания могут оказаться небезопасны. Личные ощущения принца и произошедший на борту инцидент быстро расставили точки над «и». Сомнений не было уже в тот момент, когда принц переступал порог капитанской каюты, теперь же их не могло быть тем более. Если подобный артефакт выбрал Манукато своим владельцем, капитану придется забыть о прежней жизни. За волшебство всегда приходится платить, но это великая честь и великое счастье.
Напряжение, иглой пронзившее черты лица капитана, не могло вызвать у принца внутреннего неудобства, и хотя в них сквозило настороженное недоверие, Эйгон не счел нужным отойти на более «безопасное» расстояние или изменить свои намерения относительно Манукато. А вскоре улыбка Ноариса засияла почти так же ярко, как и чудное кольцо; настала пора отвечать.
- Это проводник магической энергии – принц плавно поднял руку, разворачивая раскрытую ладонь навстречу кольцу. Тепло ощутимо разливалось по кисти, начиная от точки центра, но причиной тому было не пламя, а сокрытая в нем самом родственная сила, стремящаяся наладить с артефактом связь. Энергия ощущалась Эйгоном физически; силовое поле моментально протянулось между ним и диковинным кольцом, которое уже успело напитать своей силой капитана Манукато, а значит и сам Ноарис становился в какой-то степени проводником для идущей через кольцо информации. Собираясь выяснить нечто важное для себя, принц на несколько мгновений прикрыл глаза, вступая с артефактом в мысленный диалог, начинающийся с приветствия.
Спустя пару секунд губ принца коснулась мягкая улыбка.
- Он оживает,когда приходят его родственники, владеющие магией огня. Вас он выбрал своим хранителем и вам важно научиться его слушать. Пока он с вами, вас не коснется случайная беда и то, что вам дорого, не погибнет. Но вы должны помнить, что вы служите артефакту, а не он вам. Кольцо лишь благодарит вас ответным даром.
Тонкие лучи пламени протянулись между Манукато и Юным Грифом бело-золотистыми нитями, словно визуализируя мысленный двусторонний диалог.
- Он так же говорит, что я могу вам доверить свой секрет. И просит меня назвать мое имя. Попробуйте услышать мой ответ.

Эйгон Таргариен... - прошелестел тихий шепот где-то в центре его сознания и послание "ушло" адресату.

Белые нити вспыхнули на середине протянутой связи – и она пропала, опадая белыми светящимися угольками на пол капитанской каюты. Чуть заметно улыбнувшись, Юный Гриф опустил руку и взглянул на Ноариса, словно они с капитаном были детьми, затеявшими какую-то чудную магическую шалость на чердаке старой хижины.
- Я не управляю стихиями, не вызываю шторма, пожары и прочие бедствия. Я не колдун. Природа реагирует на события в мире магии, а не на мои действия. Там, на палубе, я видел, слышал и ощущал то, что случилось в Астапоре. Это немного мне навредило. Ведь я сам такой же артефакт, как и ваше кольцо.
Последние слова, мягко прозвучавшие при свете, еще витающем в каюте легкими полу-прозрачными субстанциями, принесли с собой легкий оттенок сожаления. Скрывая грусть в улыбке, принц чуть склонил голову, собираясь приветствовать капитана уже от своего имени, тепло и просто.
- Я Эйгон Таргариен, сын Рейегара Таргариена и Элии Дорнийской.

егко было верить в драконов, вечный огонь, Великого Иного и в прочие легенды, пока о них рассказывали книги и пьяные старухи в тавернах, но, встретив нечто похожее на волшебство, Ноарис сделал то, что делают все обычные люди - он засомневался.
Будучи немного подслеповатым на правый глаз, он повернулся к гостю левым боком, скосив глаза в его сторону с настороженностью лисы, которая одновременно следит за добычей и за окрестностями.
- Это проводник магической энергии. - огонек дернулся и по телу Ноариса прокатилась теплая волна, лишая его даже иллюзии опьянения.
Тоскливо пожевав губами, как страждущий в пустыне, что мечтает о воде, капитан с недоверием и страданием уставился прямо на говорившего, явно получавшего удовольствие от общения с "ополоумевшим кольцом".
- Он оживает,когда приходят его родственники, владеющие магией огня. Вас он выбрал своим хранителем и вам важно научиться его слушать. Пока он с вами, вас не коснется случайная беда и то, что вам дорого, не погибнет.- В первое мгновение Ноарис решил, что речь идет о нем и впал в ступор. Быть родственником кольца было странным открытием для того, кто родился на диване проститутки между пятым и седьмым клиентом в понедельник (шестой удовлетворился ртом жрицы любви, пока ребенок собирался с силами перед появлением на свет и схватки прекратились). Однако острый ум быстро все схватывал на лету, не прекращая анализировать по торговой привычке возможную выгоду.
- Но вы должны помнить, что вы служите артефакту, а не он вам. Кольцо лишь благодарит вас ответным даром.
- Незадача. Я нанимался к Вам, а не к нему. К тому же, кольцо не способно мне заплатить. - Ворчливо высказал свои сомнения капитан, рассматривая огонек, дразнящий своим спокойствием и силой. Уже в эту секунду Ноарису пришло на ум использовать "дар" богов против бури. Шторма Летнего моря были простыми, но случались затяжные. Легко было потерять корабль-спутник при такой погоде. Не успел юный гость сказать еще слово, как кольцо получило "задание" от своего владельца - вывести корабль как можно скорее из зоны шторма.
- Он так же говорит, что я могу вам доверить свой секрет. И просит меня назвать мое имя. Попробуйте услышать мой ответ.
В первые в жизни, быть может, капитан не брякнул в ответ какую-то дерзость. Внезапно потух фонарь. Теперь каюта освещалась только огоньком кольца и вспышками молний за иллюминаторами (скупой свет, едва пробивавшийся сквозь закопченные стекла). Атмосфера таинственности тонкой вуалью легла на двоих людей, затеявших странное для взрослых людей занятие. Ноарис верил только в деньги, но юноша околдовал его...
Эйгон Таргариен...
Шепот в голове был женский, в воздухе отчетливо запахло фиалками, перебивая озон. Ноарис осторожно принюхался, как вдруг неожиданная вспышка внутри каюты не на шутку испугала его.
- Пекло...
- Я не управляю стихиями, не вызываю шторма, пожары и прочие бедствия. Я не колдун. Природа реагирует на события в мире магии, а не на мои действия. Там, на палубе, я видел, слышал и ощущал то, что случилось в Астапоре. Это немного мне навредило. Ведь я сам такой же артефакт, как и ваше кольцо. - Пока юноша говорил, капитан в большой тревоге обошел каюту несколько раз, на всякий случай проверяя, не горит ли что в ней. Пол был цел, единственный огонь остался над камнем загадочного кольца, но он не не причинял вреда ничему в этом мире.
- Я Эйгон Таргариен, сын Рейегара Таргариена и Элии Дорнийской.
При этих словах капитан вскинул голову, смотря прямо в пурпурные глаза принца. Лицо Ноариса было неестественно бледно, от чего белки глаз и белоснежные зубы, казалось, светящиеся в полумраке, придавали ему вид привидения. Начиналась серьезная качка и амулеты Манукато то и дело звенели.
- Вот как. Что ж, к Вашим услугам, мой принц. - Пропел капитан, склоняясь в изящном, но неполном поклоне перед принцем, как тут корабль тряхнуло, он резко накренился и Ноарис полетел прямиком в объятия Эйгона, а за ним подоспела часть книг и бумаг, упавших ранее с полки.

ркие молнии, пронизывающие темноту серебристо-синими вспышками, с каждой минутой набирали силы так, словно кто-то питал их энергией, концентрация которой постепенно усиливалась в воздухе. Незнакомый аромат отчетливо чудился Юному Грифу, смешиваясь с уже знакомым запахом грозы. Иссиня-фиолетовый мрак, разгоняемый только огнем волшебного кольца, вдруг поглотил каюту капитана, расползаясь по ней густыми чернилами. Что-то крылось в нем, и оно хотело добраться до Эйгона Таргариена, подступая бесформенными тенями все ближе и постепенно превращаясь в плотную завесу, за которой не видно было даже фигуры Ноариса Манукато. Тонкие длинные пальцы, сотканные из мрака, потянулись к Юному Грифу, стремясь коснуться его одежд, волос, лица… Пахнуло терпким, вязким холодом, сковывающим сознание.
- Ты…. Ты… - шептали тени, словно мученики, стремящиеся дотянуться до него из густого кисельного мрака - и принц увидел в их тонких пальцах невесомую, призрачную сеть, сотканную из полупрозрачной серой паутины. – Ты…
Я свет. Только свет. Свет светит и тьма отступает.
Мученические, полные болезненной тоски стоны утонули в ослепительной бело-желтой вспышке, искрящейся так сильно, что впору было ослепнуть от яркости световых потоков, распадающихся на сотни пронизывающих мрак лучей. Свежий запах грозы ударил по обонянию Юного Грифа – и в это же мгновение «Дохлый Кракен» сильно качнуло так, словно корабль «вытряхивал» из себя остатки изгнанного отсюда инородного мрака.
Громко шелестя страницами и обитыми металлом добротными обложками, падали и скользили по деревянному полу драгоценные книги; словно рушился в этот момент какой-то маленький, обособленный мир, потрясенный новым, перевернувшим его с ног на голову открытием. Столкновение с капитаном Манукато было неизбежно. В момент, когда их поля соприкоснулись, и Ноарис влетел, словно комета, в ближнее пространство Юного Грифа, время остановилось и расширилось вокруг них. Оба они исчезли, оставаясь в то же время в этой же самой каюте…
Яркие, полные жизненной силы краски были непривычны взгляду после сине-фиолетового, темного киселя, окутывающего плотным покрывалом пристанище капитана на «Дохлом Кракене». Еще непривычнее было ощущать твердую землю под ногами и слышать гам голосов, со всех сторон доносящийся до чуткого слуха двух мужчин, каким-то чудом оказавшихся здесь. Шум, гам, запахи дешевого пойла и окороков, подвешенных у стойки трактирщика на длинных нитках, разноцветные тряпки здешних шлюх, звуки чужого смеха – все это сливалось в одну сплошную реку не прекращающегося потока сиюминутной жизни.
- Таверна «Веселые потроха» славится на всю Королевскую Гавань своими винами, отменными сырами и колбасами! Это лучшее заведение столицы! – тараторил низкорослый пузатый мужичонка, семенящий вслед за высоким, чуднО разодетым мужчиной высокого роста, по-видимому, не здешним. Длинная борода огненно-рыжего цвета была заплетена у него в тугие, блестящие косы, украшенные редкими ленточками, прошитыми тонкими золочеными нитями. Голову опоясала бордового, почти кровавого цвета бандана, скрывающая бритую голову. Бандана щеголяла подвешенной на нее дырявой монетой в качестве украшения. Мужчина был одет в поношенный, явно видавший виды, но не лишенный отголоска роскоши костюм. Настежь распахнутый коричневый дублет с позолоченными пуговицами открывал постороннему взору грязно-желтую рубашку с распахнутым воротом и широкий пояс с заткнутыми за него кинжалами. Подвешенный к поясу компас, равно как и рисунки, коими щеголяли сильные, загорелые руки мужчины, выдавали в нем моряка. Крупный шрам наискось шел кривой, заметной линией от основания шеи к груди, спрятанной под изношенной тканью рубашки. Мужчина шел вперед уверенным, размашистым шагом, словно точно знал, куда ему надо.
Пузатенький мужичок-проводник с трудом поспевал за ним, то и дело боясь отстать и затеряться ненароком в толпе веселящихся уличных мужчин и женщин. Лысина несчастного блестела от пота, видимо, выступившего на ней из-за неприкрытого рвения пузана угодить «хозяину».
- А шлюхи здесь есть? – с резким смешком осведомился моряк и, обернувшись, удостоил провожатого взглядом, способным испепелить на месте. – Найди мне шлюху с упругими сиськами и хорошей жопой.
Глаза у него были совершенно черные – блестящие, бьющие внутренней силой и насмешливой жесткостью. Четкие, выразительно изогнутые, огненные брови доходили до самых висков; высокие скулы, нос с горбинкой, тронутые усмешкой губы – это было красивое лицо. Красивое, загорелое, яркое, смелое и жестокое.
- Ко… конечно, господин – раболепно ответствовал пузатый, чьим единственным желанием в этот момент по-видимому было прибиться к полу. Выпученные водянистые глазки делали его похожим на перепуганного борова, которого вот-вот зарежут на жаркое. - Я знаю одну чудную девочку...она вам понравится. Но...
- Что такое?- тон моряка скрежетнул металлом.
- Эта штучка дорогого стоит. Два оленя, ми....господин
Водянистые глазки проводника-торговца маслянисто сверкали предвкушением наживы вперемешку с липким страхом в случае, если он не угадает настроение своего клиента.
- Два оленя за шлюху... Я отдам тебя своим матросам, если надуешь меня. Пошел вон. – Улыбка погасла на губах мужчины, и толстяк сию же минуту испарился, бросившись исполнять данное ему поручение….

- Капитан. У нас пробоина. Обшивка корпуса сильно повреждена ниже ватер-линии. Что будем делать, капитан.

По-видимому, прошло достаточно лет после произошедшего в таверне. Пышная борода капитана уже была порядочно тронута сединой, как и его брови вразлет, но глаза оставались все такими же угольно-черными, как раньше. Море только-только успокаивалось после перенесенного шторма, жестокого и злого, как никогда. Ветер терзал изодранные грязно-желтые паруса. Команда, а вернее все, кто выжил после последнего бедствия, собралась на палубе, и вопрос, прозвучавший из уст старого жирного боцмана, не понравился капитану, который молча взирал на уставшие лица своих людей. Резкая вертикальная складка пронизала его лоб сверху вниз, а губы, сжатые в тонкую линию, выдавали не только сильную волю, но и изрядное упрямство своего обладателя. В руках он держал сложенную подзорную трубу, в которую несколько минутами ранее напряженно вглядывался, изучая горизонт.

- А что тут сделаешь, мать его. Держать курс прямо. Впереди земля. Мы дотянем.
- Но, кэп…
- Молчать.

Он повернулся к команде спиной, звякнув множеством бляшек-оберегов, подвешенных на концах длинных косиц, и снова вгляделся в полоску грязно-серого горизонта.
- Мерзкие крысы. – Процедил он сквозь зубы -  Выкинуть бы вас всех за борт.
Одним богам было известно, о чем думал сейчас этот человек. А он думал очень о многом, и мысли, а вернее их обилие, угадывались в тонких, точных линиях, коими было отмечено его стареющее, но еще хранящее всю прежнюю силу и яркость лицо.

Ветер пел в потрепанных, украшенных рваными дырами парусах трехмачтового судна, надеющегося достигнуть ближайшего клочка земли. Оно уходило в небытие и последнее, что удалось разглядеть на нем, была надпись на выкрашенном в темно-оранжевый цвет корпусе: «Кровавая Элли».

Молнии глухо сверкали, пробиваясь через иллюминаторы, но звуков грозы пока еще не было слышно. На какие-то мгновения оба – и Юный Гриф, и капитан Манукато оглохли, потеряв связь с внешним миром. Синие волосы принца разметались по полу, на котором он лежал, придавленный весом Ноариса и обвалившейся деревянной этажерки, ранее хранившей на своих полках книги и свитки. Расширенные зрачки товарища по несчастью находились аккурат напротив зрачков принца, тонущих в пурпурном, сверкающем серебристой дымкой озере. Сильно пахло фиалками, и этот запах перебивал даже аромат грозы, господствующий теперь повсюду.
Чувствительность постепенно возвращалась; болел затылок и правая нога, на которую, по-видимому, пришелся удар от падения деревянной этажерки, но в общем и целом, никто не пострадал. Не пострадал ли? Эйгон вгляделся в лицо Манукато, находящееся напротив. Видел ли Ноарис все то же самое? Юный Гриф был уверен, что да.
- Как вы?
Такой вопрос от принца возможно, мог показаться странным, учитывая его расположение на дощатом полу, но.... Происходило ли здесь вообще хоть что-нибудь обычное?

весистый томик "Антологии мифов Вестероса" удачно припечатал Ноариса промеж лопаток, в следствие чего у капитана едва не вылезли глаза из орбит. Попутно он пытался улыбнуться принцу Эйгону, передав ему сложную смесь извинений за досадный случай и негодование относительно финта корабля. Молнии бились о маленькие оконца вспышками, пока море тешилось корабликом, как нерадивое дитя игрушкой. Подобный шторм в этих водах Манукато видел лишь раз, когда плавал юнгой. 
Дыхание принца пахло фиалками и это привело Ноариса в изумление. Он поднял взгляд на лицо Таргариена, собираясь поделиться наблюдениями, но стоило их взглядам встретиться, как каюта пропала, завертевшись волчком. Очнувшись, Ноарис обнаружил себя весьма жирным и хлопотливым карликом. Пузо ощутимо мешало бежать за неким господином, напоминавшим самого Ноариса. Рассматривая в изумлении красную бондану здоровяка и привязанную к ней монету, капитан услышал чей-то голос:
- Девочка сладкая, что грушка. Товар непорченный. Господину не стоит беспокоится, что он подцепит дурную болезнь.
Здоровяк улыбнулся в рыжую бороду и наградил Манукато еще одной монетой. Холодный металл приятной тяжестью лег в короткопалую лапу толстяка.
- С удовольствием вылижу ее грушку до блеска, - зубы блеснули в бороде, вызвав у Ноариса приступ тошноты. Он продавал собственную мать какому-то верзиле, но не это вызывало отвращение.
- Сюда, - почти женский голос, издававшийся из собственной жирной утробы, вызывал содрогание в глубине души капитана. Толстая рука подцепила тонкую завесу, впуская верзилу в небольшую темную комнатку, где на тачанке в полутьме виднелось чье-то худощавое тело. Рыжебородый сосредоточенно засопел, выпутывая из одеяло приобретение, но толстяк как завороженный смотрел в угол комнаты, откуда клубами поднимался фиолетовый туман, застилая глаза. Никто, кроме него, пожалуй, больше этого не видел.
- Не очень то это и вкусно.
- Зато сытно.
Куски жесткого не слишком проваренного мяса застревали в зубах, но он все равно глотал их, сосредоточенно цепляясь за жизнь. Куда не глянь с места стоянки шестерых выживших матросов, тянулся белый песочный пляж с редкими островками пальм. Море похотливо подбиралось к своим жертвам, намекая, что их час близок и выигранные часы только шутка со стороны богов. Может так оно и было?
- Жри-жри. Не думай. Думать вредно.
Рыжебородый лишился за прошедшие годы очень многого: прямого стана, наглого взгляда, огненной бороды. Теперь это было подобие человека, но в его глазах светилось куда больше, чем раньше. У Ноариса, ощутившего себя в жилистом теле какого-то бедолаги с борта "Кровавая Элли", в глубине сознания билась мысль, что капитан сошел с ума или чего хуже совершенно ясно соображает, а, значит, он способен на все.
Остов несчастного корабля нависал над остатками команды, собравшимися у костра, предоставляя им тень в смертельно жаркий полдень. Щурясь от яркого солнца и белого песка, Манукато поднял голову вверх, рассматривая на борту корабля моллюсков, избравшим дерево своим домом. Вот еда на завтра, а сегодня...
- Солоновато, но сойдет. - Голос черного, как уголь уроженца Летних островов вывел Ноариса из задумчивости. - Так бы каждый день, как было у моих предков.
- Эй, что стобой? - Яркая картина врезалась Ноарису в память: шестеро людей на белоснежном пляже у остова корабля, а в отдалении под пальмовыми листьями разделанный, как свинья, человек; и Манукато блюет, стоя на коленях перед изумленным человеком в алой бандане.
- Как вы? - от этого голоса капитан вздрогнул, а голоса, принесшие с собой фиолетовый туман, умолкли, оставив Ноариса растерянным и лежащим на принце Таргариене сверху, как на матрасе.
- Вы слышали? - вместо ответа задал свой вопрос Манукато, осторожно освобождая принца от веса своего тела. - Голоса. От них веяло тоской и рабством. А еще, - память капитана прояснялась, напоминая ему о видениях - Я ел человечину. Дрянь, - пожевав губами так, словно дело шло о хорошем вине, выдал Ноарис, осторожно оглядываясь по сторонам в поисках источников звуков. - Никогда не заказывайте в тавернах.

лушая слова капитана Манукато ровно настолько, чтобы они доходили до поверхности его сознания, Эйгон приподнялся на локте и сел на полу, мысленно впитывая увиденное только что. Еще не до конца осознавая собственную силу и не изучив полностью ее проявлений (хотя наверное, это не станет возможным никогда), Юный Гриф не всегда приходил к пониманию, зачем ему показывают ту или иную картину. Чужая аура витала в воздухе незримым туманом, и главный вопрос, формирующийся сейчас в сознании принца "спросонья" звучал так: почему он видит чужое прошлое, но практически никогда не видит собственное. И хотя ответ на вопрос был очень прост, принц все равно мысленно возвращался к нему, не получая в дополнение к уже существующему ответу ничего нового.
От размышлений несколько отвлекал тот факт, что и капитан увидел некие картины... Само по себе это было удивительно, как и всякое новое проявление ежедневно растущих сил, проявляющих себя во все богатеющим разнообразии. Очевидно, Юный Гриф сам захотел, чтобы так случилось - и если он что-то увидел, значит это было ему нужно. Но зачем?
Согнув ногу в колене и легко оттолкнувшись рукой от ходившего ходуном пола, Эйгон поднялся на ноги, в то же время прислушиваясь к ощущениям в собственном теле. Все было как будто в порядке.
- Мы видели с вами одно и то же, но по-разному- после небольшой паузы ответил принц, в то же время как будто что-то обдумывая про себя - Со мной часто бывает такое, но не помню, чтобы я показывал подобное кому-то другому.
Задумчивость в тоне принца граничила с легкой озадаченностью; в последнее время едва ли не каждый день приносил ему что-то новое, приглашая Эйгона на путь не просто призрачного волшебства, порожденного повышенной чувствительностью к окружающему миру, но магии.
- Не помнишь? Ты не помнишь? - легкий шелест донесся до его слуха, накидывая на Юного Грифа тонкую прохладную вуаль полустертого воспоминания. Он смутно вспомнил лицо Джона Коннингтона - еще молодое, нетронутое морщинами; и взгляд, полный побеждающего скептицизм суеверного испуга.
-Матерь всеблагая-эхом отдалось у него в ушах. Видение дрогнуло и Коннингтон резко поднялся, разворачиваясь к выходу. Громкий хлопок дверью - и звенящее одиночество упало на малолетнего принца стеклянным куполом. Ему было тогда 4 или 5 лет от роду.
Промозглый холод, привнесенный новым видением, ощущался физически. Лабиринты образов, воспоминаний, мыслей... Хотелось сбросить с себя все разом, чтобы не осталось ничего, кроме ровного белого полотна. Он понял, почему утаивает сам от себя свое же собственное прошлое.
-Я устал
-Отдохни
- Шторм набирает силу - ровно произнес принц; глаза его блестели в полумраке, придавая полустертому во тьме силуэту легкий оттенок нереального видения. Ему нужно было восстановить равновесие и Эйгон точно знал, что для этого требуется.
- Мне нужно увидеть его.