- 
ам не кажется странным, что мятеж охватил только эти три корабля?Тонкие пальцы принца крепко и бережно сжимали наливное яблоко, покрытое сочной, красной шкуркой; запах плода буквально резал обоняние, так, что хотелось раствориться в нем, превратившись в тонкий, порожденный матерью природой аромат. Темный, глубокий пурпур взгляда устремился на Джона Коннингтона. Глаза принца завораживали, как два колодца.
- Кажется – Ровно ответствовал он, поднося яблоко к лицу, неслышно вдыхая свежий, сладкий запах и заочно ощущая вкус бегущего внутри твердой мякоти сока. Острый, до блеска начищенный нож врезался в плоть яблока, наполняя помещение бархатным, пьянящим ароматом.
- Мне не нравится ЭТОТ человек – с осторожным нажимом произнес голос Коннингтона
– Он опасен. Я не верю ему.Какое-то время юный Таргариен смотрел на своего наставника.
- Я тоже. Ему не удавалось отдохнуть даже во сне, потому что сна не было. Стоило только закрыть глаза с надеждой скрыться от реальности в царстве сновидений – как реальность набрасывалась с новой, голодной силой. Он видел яркие, осязаемые сцены, полные красок, эмоций, впечатлений. Вот огромный город с вытянутыми, увенчанными конусообразными крышами строениями, высится над утопающей в фиолетовом мареве землей. Главная его площадь вся занята армией солдат, готовых немедленно выступить за стены. Все как на подбор тонки и высоки, подобно растениям, коих не существовало, и никогда не будет существовать на земле. Их светло-фиолетовая кожа отражала закатный пурпур низко нависшего над городом неба. Свинцовые щиты, мечи и копья; копья, направленные ровными рядами острых пик ввысь.
Картинка сменилась безумным калейдоскопом красок; громко и злостно хохотал разукрашенный в клетку шут, являя взгляду наблюдателя белые острые зубы и растянутый в страшной улыбке красный рот. Какие-то иные города и страны, залитые солнцем сады, неземные пейзажи, лица, звуки – картины сменяли одна другую с бешеной скоростью, не давая опомниться и выстраиваясь в длинный, светящийся пляшущим вертепом распоясавшихся красок коридор. Он затягивал – и раз за разом его приходилось обрывать усилием воли, так часто, что это выматывало до изнеможения и даже боли. На время все же удавалось провалиться в сны, больше похожие на какие то другие жизни, параллельно проживаемые в противоположных точках времени и пространства. Днем от реальности спасения было еще меньше, чем ночью. Вихри чужих обрывочных мыслей, ощущений, физические ощущения и «мысли» Рейгаля, краски, запахи, звуки – мир полыхал, словно огромное слепящее зарево, сообщая Эйгону Таргариену о том, что его сила возросла. Что теперь он должен заново привыкнуть к себе, обновленному – и, разумеется, привыкнуть к дракону, составляющему теперь одно целое с человеком. Натиск был столь силен, что со дня возвращения Рейгаля принц неделю почти не выходил из своей каюты, и только ночью его можно было увидеть на палубе; его и зеленого дракона, днем беспокойно мечущегося в высоком небе. Команда и Золотые мечи начали поговаривать, что наследник Железного Трона занемог; в какой-то степени так оно и было. «Болезнь» не замедлила врезаться в его черты глубокой и четкой печатью, не придавая облику принца изможденности, но вливая в него мистическую тишину, граничащую с высоким безмолвием человека, не принадлежащего этому миру.
Эйгон впервые поднялся на палубу днем лишь на восьмой день своей «болезни». Увидев его здоровым и способным самостоятельно держаться на ногах, люди прекратили разговоры о таинственном недуге – кто из здравомыслия, а кто из страха. За восемь дней бывшие синими волосы полностью стали серебряными, изменился взгляд, и даже поступь, еще более легкая и упругая, нежели прежде. Все, чего люди не понимают, они боятся. Понять же Эйгона Таргариена в эти восемь дней было так же невозможно, как постичь истоки мироздания.
Он почти ни с кем не говорил. Тот, кто в любопытстве приближался к нему, получал неслышное, но ощутимое повеление отойти и не брать ничего лишнего в голову; все в порядке, просто принц еще не совсем здоров и ему нужен покой. В основном люди принимали эти мысли за свои собственные. Он же мог долго стоять у борта, глядя на воду – и никто не смел подойти к нему. Так продолжалось еще два дня, и только на одиннадцатый день произошли перемены.
- Как думаешь наш принц умеет держать меч? Было утро. Солнце выплыло из-за линии горизонта два часа назад, и его яркий светящийся диск медленно поднимался над морем, бросая косые теплые лучи на мужчин, затеявших на палубе галеона утреннюю тренировку. Легкие доспехи Золотых Мечей вспыхивали огненными искорками, так же ярко, как и их улыбки, полные задора и жизни.
- А как же! По-твоему, он его для красоты носит, а, Элихио?Собеседник некоего Элихио сидел у борта корабля и как раз заканчивал начищать свой меч, любовно проводя тряпкой по широкому лезвию; боевые умения Эйгона Таргариена обычно не обсуждали, тем более в такой наглой манере, но сегодня все пошло не так с самого утра.
- Как знать – невысокий светловолосый мужчина с хулиганским блеском в голубых глазах по-видимому очень заинтересовался затронутой им темой.
- Зачем ему меч, если есть дракон? – Третий собеседник присоединился к обсуждению внезапно, будто зараженный назревающим спором
– И армия.- Я не знаю, хороший воин наш принц или нет, но в нем есть cила – Хорошо сложенный детина с тонким шрамом, наискосок прочертившим его лицо, задумчиво сощурился, вглядываясь в морскую даль и затем переводя взгляд на троих товарищей, затеявших неловкий разговор
– Я видел ее у него в глазах.На какое-то время все замолчали.
- Да будет известно близоруким олухам– грузный капитан Флауэрс уже совершал пробный финт, разрезая утренний воздух с быстротой опытного и ловкого бойца-
принц Эйгон прекрасный фехтовальщик. И он тренируется с лордом Коннингтоном каждое утро до восхода солнца, пока вы еще пускаете слюни во сне.- В темноте? – Элихио недоверчиво фыркнул, уставившись на Флауэрса круглыми как блюдца глазами
- Да ну.- Именно.Невозмутимо ровный тон едва не заставил Золотого Меча вздрогнуть. Мужчина моментально собрался и по инерции вытянулся в струну. Флауэрс прервал свой одиночный танец с мечом и отсалютовал новому действующему лицу; остальные замерли, с удивлением глядя на пришельца. Эйгон Таргариен словно появился из ниоткуда, так, что никто не заметил, как он подошел.
- Нет никакой заслуги в том, чтобы смотреть глазами при свете – сын Рейгара выглядел безмятежно-спокойным, будто ровная водная гладь. Смешинки, пляшущие на дне темно пурпурных глаз, придавали его облику оттенок тепла, а намек на улыбку явно говорил о том, что Эйгон ничего не имеет против обсуждения его персоны конкретно здесь и сейчас. Он выглядел совершенно здоровым. Повязка с крепкой металлической пластиной на лбу опоясывала голову, а длинные серебряные волосы были собраны на затылке в простой хвост. Легкий светло-фиолетовый халат, разукрашенный пастельными желтыми, зелеными и пурпурными узорами напоминал мягкое и теплое лето, усеянное полевыми цветами. Искусная золоченая и серебряная вышивка искрилась на солнечном свете подобно звездной пыли.
– В том, чтобы по-настоящему видеть, темнота – лучший помощник.- Что вы имеете в виду, мой принц?Первая волна «неудобства» уже схлынула; нутром почуяв расположенность молодого Таргариена к разговорам, Элихио немного осмелел, и, казалось, он вот-вот готов будет кинуться на Юного Грифа с вопросами «обо всем на свете». Золотой Меч обладал пытливым умом и отнюдь не был идиотом, чтобы не понять – что-то странное таится в сыне Рейгара, а странности непременно надлежит разгадать. Остальные вели себя по-разному – кто добродушно фыркал, считая наглость Элихио недопустимой, а кто с интересом ждал ответа на последний вопрос. Капитан Флауэрс просто ухмылялся, и так прекрасно зная, что будет дальше.
Ответом стал звук плавно выходящего из кожаных ножен легкого полуторного меча. Пальцы Эйгона словно составляли одно целое с червленым серебром рукояти, на которой искусным мастером был выгравирован трехглавый дракон.
- Я отвечу на первый ваш вопрос – принц знаком подозвал Золотого Меча, приказывая голубоглазому Элихио встать в боевую стойку напротив
- Ответ на второй вы найдете сами.
- Первый?...….Мужчина растерялся, начиная догадываться, что Эйгон очевидно слышал весь разговор золотых Мечей с самого его начала, но остальные мужчины уже подзадоривали солдата веселыми улюлюканьями; всем не терпелось посмотреть на учебный бой между ним и принцем Эйгоном. Когда еще можно будет взглянуть на что-либо подобное?
- Давай, Элихио, не трусь!- Умеешь языком чесать – умей ответить. – Философски крякнул капитан Франклин, вставая поодаль, дабы узреть картину с наиболее удобной точки обзора. Утренний ветер приятно омывал лица собравшихся, а небо обещало быть ясным ведь день. Высокая синева не оставляла ни намека на хоть сколько-нибудь серьезные облака. После последнего шторма небо ни разу не затянулось тучами и лишь иногда легкие облачка услужливо скрывали на некоторое время палубу галеона от палящего солнца. Неподалеку следом за кораблем «Вера и честь» шли на всех парусах еще семь судов. Корабли продолжали присоединяться к флотилии, единство которой буквально крепло с каждым новым днем. О недавнем мятеже люди забыли и думать – по крайней мере, так казалось на первый взгляд. На палубах кораблей теперь всегда было светло и спокойно, словно какой-то невидимый защитный купол хранил их, как зеницу ока.
- Ваше Высочество, я не хочу Вам навредить – серьезно произнес Золотой Меч, с досадой бросив косой взгляд на легкомысленных товарищей, но окончание последнего слова утонуло в гоготе Флауэрса. Сама палуба будто содрогнулась под его раскатами.
Что смешного?- Вы можете не бояться за меня – ровный тон Эйгона звучал все так же невозмутимо, только глаза лучились добродушной смешливостью; при взгляде на него Элихио вдруг ясно показалось, что принц – очень добрый и веселый человек. Беспокойство сняло как рукой, и Золотой Меч улыбнулся, готовый показать себя. Отсалютовав друг другу, противники скрестили мечи. Сталь легко звякнула о сталь.
Ощущения были такими, будто нападаешь на скалу. Казалось, что принц отбивает адресованные ему удары почти играючи, и если поначалу Элихио еще пытался драться в пол силы, то теперь он вкладывал в выпады, защиту и отвлекающие финты все свое мастерство. Эйгон же не выказывал никакого внешнего напряжения и как будто вовсе не прилагал усилий. На мастерские финты, способные со стороны заворожить почти любого, принц не реагировал вовсе, а ложные выпады разгадывал, словно заранее зная, что на самом деле собирается сделать противник. При этом Эйгон явно осторожничал и не торопился переходить от защиты к нападению. В конце концов это начало выводить из себя. Элихио начал делать ошибки и дело кончилось тем, что его меч со звоном отлетел к борту галеона, выбитый из рук солдата точным и почти незаметным движением меча с посеребренной рукоятью. Мужчина вспыхнул – и прямо взглянул на противника, которого еще недавно считал неучем. Один из первых недавних собеседников мужчины присвистнул – Элихио считался далеко не самым «зеленым» бойцом; но зато теперь ответ на первый его вопрос казался и впрямь исчерпывающим.
- Простите, Ваше Высочество. - Золотой Меч вздернул подбородок, прямо глядя в спокойное лицо Юного Грифа
- Мой первый вопрос был недопустимым. Мне стыдно.Эйгон смотрел на молодого бойца всего пару секунд.
- Не стоит извиняться. Что же, я думаю мы можем продолжить нашу тренировку – как ни в чем ни бывало произнес он, обводя взглядом всех собравшихся
– Кто следующий? Солнце на мгновение померкло над головами солдат – и тут же засияло с новой силой. Над мачтами «Веры и чести» парил на ласковых воздушных потоках зеленый дракон.
Самый искусный противник держался довольно долго. Бой мог, пожалуй, закончиться ничьей, если бы в разгаре напряженной схватки мужчину не ослепило обманчивое ощущение скорой победы. Под конец тренировки принц уже дрался с двумя Золотыми Мечами сразу, демонстрируя все такую же невозмутимость и умение безошибочно предсказывать движения противника. Сам он двигался достаточно быстро и в то же время никуда не торопился. Царящее на палубе оживление было воистину заразительно - сталь мечей звенела, ударяясь друг о друга, снова и снова. Никто так и не смог одержать победу над юным Таргариеном; когда время тренировки закончилось, мужчины с почтением окружили Эйгона, желая разузнать, где он познал искусство фехтования в таком совершенстве. Досужие сплетни были моментально забыты. Принц заявил, что теперь он будет присутствовать на тренировках Золотых Мечей и принимать в них участие. Теперь он был среди них и выглядел для них совсем настоящим. Таким же, как они и в то же время совсем другим.
Он ее чувствовал. Не видел, но чувствовал. Она была ощущением, обманчиво ускользающим от него затем, чтобы спрятаться под сенью налитых дорнийской зеленью садов. Неужели она думает, что от него можно так просто спрятаться в кустах? Он ощутил легкую досаду, тонкий и жаркий укол, перерастающий в задорное веселье; в игру, легкую и радостную для тех, кто в ней участвует. Он не раздумывая пошел за ней, чутко следуя за своим ощущением – и тут вдруг стало понятно, что она вовсе не собиралась от него убегать.
В меру яркое, еще далекое, но уже осязаемое ощущение, пришедшее из смутного сна, словно хотело сказать о чем-то, протягиваясь тонкой золотой ниточкой через пространство. Оно пыталось привести Эйгона в какую-то точку, лежащую в промежутке между данным моментом и моментом прибытия в Дорн. Оно не уходило, мигая в темноте подобно желтоватому маяку – и как то утром, когда капитан Манукато известил принца о том, что на пути – Волантис, Эйгон принял решение сойти в порту и провести в городе как минимум один день. На двадцать четвертый день плавания галеон «Вера и честь» зашел в порт Волантиса и стал на якорь.
Солнце, как обычно, стояло в зените. Волантис казался еще более шумным и ярким городом, чем Астапор, теперь уже лежащий в руинах. Капитану Манукато было разрешено отправиться на поиски подходящего корабля с условием, что в его собственность перейдет любой корабль, на который он укажет. Люди так же были не прочь размяться на суше, но поскольку времени у них было немного, подавляющее большинство так и не сошло на землю. Что касается самого принца, то он отправился в сопровождении охраны, состоящей из десяти мужчин, на местный пестрый базар то ли в поисках чего-то, то ли просто из желания прогуляться.
Крики торговцев, зазывающих посетителей к своим лавкам, гармонично смешивались с пестрыми красочными нарядами купцов и знатных покупателей, охочих до дорогого фарфора, золота и даже книг с богато разукрашенными кожаными обложками. Последние были особенной редкостью, доступной лишь немногим – но здесь, в Волантисе, можно было найти абсолютно все. Продавали украшения, изделия из тонкого стекла, оружие, расписные ковры, вазы – и не было числа тысячам и тысячам разномастных товаров, притягивающих взгляд. Эйгон шел по рядам, окидывая взглядом все доступные его видению лавки, но его внимание не останавливалось ни на чем конкретном, будто пока еще он не увидел ничего достойного.
Продавали не только неодушевленные предметы повседневной роскоши, но и животных. Уставшая от палящего солнца змея безразлично свернулась в клубок на дне широкого кувшина, широко расправляли крылья царственные соколы и совы, каркали вороны, жалуясь на вопиющую несправедливость - их, живых и разумных существ, продают на базаре, как какие-то вещи! Вороны «говорили» настолько от души и по делу, что их невольно хотелось спасти от нависшего над ними гнета – но принц все же прошел мимо, приближаясь к просторным вольерам с кошачьими. Зато Коннингтон явно не остался равнодушным к «каркающим тварям». Принц уже знал, что на обратном пути Джон не устоит и купит себе одну.
Львы заслуживали внимания сами по себе, но им, в отличие от тех же ворон, было как будто «нормально» на этом рынке, в этих широких клетках. Львы зевали, стучали хвостами о землю, лениво прогуливались в своих вольерах, изредка бросая презрительные взгляды на разноцветный сброд, очевидно, ничем не отличающийся для этих царственных животных от безмозглых обезьян. Далее можно было увидеть черных и коричневых макак с длинными хвостами, тянущих руки за лакомствами, которыми их иногда потчевали прохожие. Животные нравились Эйгону больше, чем фарфор, ковры и золотая парча, потому как они более походили на то, ради чего он пришел, но «того самого» в пределах видимости все еще не было. Наконец принц услышал душераздирающее мяуканье – и тут же обернулся на звук.
В небольшом, тесном вольере с толстыми, тронутыми ржавчиной прутьями сидел черный леопард. Он не был безразличен к происходящему, как змея или львы и в его голосе было больше смысла, чем в вороньем карканье. Гибкое, черное тело животного блестело в свете солнечных лучей подобно смоле; было видно, как перекатываются под лоснящейся шерстью мускулы. Леопард был совсем молодой, еще подросток; недавно заключенный в клетку, он то и дело метался между решетчатыми стенами, будто гибкий изворотливый угорь, не веря, что из этой тюрьмы не было выхода.
Увидев принца, зверь взглянул на наследника миндалевидными глазами цвета давящей зелени и снова мякнул, так выразительно и громко, что принц ощутил отклик. Голос животного звучал как зов – густой, тягучий и плотный. Запахло полынной горечью и темным шоколадом; древесной свежестью и летней листвой; принц буквально сразу понял – перед ним не кот, а кошка.
Недолго думая, Эйгон направился к клетке. Жгучая радость животного в смеси с раздирающей душу тоской ударила по восприятию принца вязкой волной; леопард просунул сквозь широкие прутья длинную, гибкую лапу, желая дотронуться до высокого сереброволосого юноши, облаченного в фиолетовые одежды. Зверь не просто просил, чтобы его забрали. Он ждал человека – и наконец, дождался.
Над убогой жестяной тарелкой с остатками пищи на дне кружили мухи. «Хозяин» леопарда явно не принадлежал к категории аккуратных людей. Это был полупьяный торговец с искалеченной ногой и рожей красной, как помидор. В ушах у него блестели крупные бронзовые кольца, а волос на голове почти не было.
- Доброго времени суток доброму человеку – ровно поприветствовал торговца принц, сопровождая свои слова аккуратным наклоном головы
– Нам угодно узнать, сколько добрый господин хочет за это животное.Мужчина крякнул и широко улыбнулся, показав два гнилых зуба. Подобное обращение к собственной особе приятно его удивило, заронив ощущение собственной несомненной доброты вкупе с собственной важностью.
- Сотню золотых драконов, Ваша милость.Желая рассмотреть леопарда ближе, Эйгон опустился перед клеткой на корточки. Темный пурпур скрестился с изумрудной зеленью; промежутки между прутьями были достаточно просторны. Никто не успел и ахнуть, как рука принца скользнула в клетку и пальцы молодого мужчины легли на блестящую в солнечном свете черную голову.
-Никто тебя не обидит – спокойная ласка разливалась по смолистой шкурке с каждым движением сильных пальцев, перебирающих короткую шерсть
– Хорошая. Ты устала. Поспи.Вертикальные зрачки в зеленых глазах медленно расширились. Леопард зажмурился и лег, с урчаньем вытягивая перед собой длинные лапы. Не прошло и минуты, как кошка погрузилась в глубокий сон.
- Цена нас устраивает. Мы забираем ее. - Её? Выпученные глаза торговца не отражали и десятой доли того глубокого шока, который он только что испытал. Грязная миска с глухим звоном упала с самодельного стола на распаленный солнечными лучами камень. Рой мух взвился, распадаясь на отдельные частицы и, вновь собираясь в облачко, направился вслед за упавшей посудиной.
В фиалковых глазах принца промелькнуло легкое удивление.
- Это кошка. Вы разве не знали?
В свете яркого солнца паруса кораблей казались совершенно белыми. Флотилия шла ровным строем, напоминающим клин, и хотя она насчитывала всего двадцать кораблей, с высоты птичьего полета ее степенный ход выглядел красивым и довольно внушительным. Погода была ясной, но море, охваченное легким волнением, словно передавало настроение тех, кто находился на борту галеонов. Впереди лежала земля Дорна. Порт Солнечное Копье еще нельзя было увидеть невооруженным глазом, но в подзорную трубу уже можно было разглядеть землю. Королевство Мартеллов тянулось вдоль горизонта длинной, неровной линией песчаных дюн и горных хребтов. С минуты на минуту корабли должны были быть замечены курсирующими в этих водах дорнийскими судами. Медленно и торжественно поднимались ввысь широкие корабельные полотна знамен – красный трехглавый дракон на черном фоне взвился ввысь сначала на головном галеоне «Вера и честь», а затем на всех остальных. Рейгаль опережал флотилию, то и дело улетая вперед, но стоило ему оторваться от ведущего корабля более, чем на двадцать метров, как Эйгон приказывал ему разворачиваться и лететь обратно. Дракон нехотя ложился на воздушный поток, делая изящный крен влево, и несся навстречу юному Таргариену, чья облаченная в белые одежды фигура царственно возвышалась на носу галеона. Ощущение присутствия дорнийских кораблей становилось все более явным. И вот, наконец, принц увидел первый корабль, на всех парах идущий навстречу чужеземному флоту.
- Нас заметили! – крик верного боцмана капитана Манукато, Пупса, звучал так весело, будто толстяк извещал всех остальных членов команды о невероятной удаче, свалившейся на их головы. Теперь стоило только подставить карманы – и золото посыплется туда, словно из рога изобилия. Эйгон улыбнулся.
- Прекрасно. Передайте им, что мы просим разрешить нашим кораблям вход в порт Солнечное Копье.Было принято решение стать на якорь до тех пор, пока не будет получен ответ. Тяжелые галеоны легко покачивались на волнах, словно клин сильных и красивых перелетных птиц в синем небе. Белые барашки на гребне разбивающихся о борта волн были похожи на светлые облачка, не предвещающие ничего, кроме приятной и свежей прохлады. Путь был почти окончен и в то же время – только начинался.
Тема: 
