Говорят, обратный путь всегда кажется короче; на самом деле - не только короче, но еще и живописнее. На обратном пути начинаешь подмечать множество деталей, которых не замечал, когда торопился вперед, навстречу какой-то своей цели. Земля, разоренная войнами, орошенная слезами матерей, жен, дочерей и сестер, разграбленная и попранная - была все еще очень красива и ничто не могло убить ее красоты до конца, как ничто не может убить для тебя красоту твоей собственной матери. Широкие, пожелтевшие поля перетекали в поросшие кустарником и редкими деревцами желто-оранжевые холмы, а те в свою очередь спускались к берегам рек и озер, разливающихся в низинах серо-голубыми полотнами. Вдалеке виднелась кромка леса, сливающаяся с затянутым большей частью лиловыми облаками небом. Если присмотреться к ним, становилось заметно, как много приглушенных осенью оттенков вобрали в себя эти облака; здесь был серо-голубой, палевый желтый, белый, розовый, а кое-где даже встречались редкие фиолетовые мазки. В сумерках они начинали почти пылать, подсвеченные ярким закатом. Дорога, уходящая далеко вперед, разделилась на две колеи; она петляла между невысокими холмами, то спускаясь куда то, а то вдруг круто уходя наверх или скрываясь за очередным поворотом. Погода по большей части была на удивление спокойная. Природа словно затаилась в ожидании какого-то важного для всего мира события - и ни одной живой души не было видно на много миль вперед. Кое-где, конечно, встречались редкие деревеньки с покосившимися домиками - по большей части близ Харренхолла, но в основном они оказывались пусты; казалось, что с большей вероятностью можно было встретить в этих краях лисицу или волка, нежели человека. Тем не менее, встречались на этом пути и люди.

Конная процессия из шестидесяти всадников и тридцати пеших человек двигалась по дороге крупным темным пятном - живым, разношерстным, богатым на разнообразие с трудом различаемых издалека звуков - главным образом звуков голосов. Издалека люди казались маленькими черными точками, сливающимися в одну кучную массу, но по мере их приближениях можно было рассмотреть нагруженные вещами обозы, лошадей и самих участников процессии - сначала в общем, и наконец, некоторые особенно примечательные лица по отдельности.

"Голову" процессии составляли тринадцать человек во главе с молодым темноволосым северянином на выносливом черном коне; эти тринадцать не отъезжали от него дальше чем на семь шагов, словно были верными подчиненными, друзьями и телохранителями этого человека в одном лице, хотя понять, кто он такой, для стороннего наблюдателя возможным не представлялось- его добротные, но простые доспехи не были отмечены какими-либо гербовыми знаками, и только природная тонкость черт выдавала в нем мужчину, возможно, благородного происхождения.
Середину процессии - и ее основное ядро - составляли шестьдесят человек, половина конными и половина пешими. Среди них находились две молодые женщины, одна из которых охранялась особенно тщательно; глаз с нее не спускали ни днем ни ночью, охраняя еще пуще, нежели молодого милорда, возглавляющего колонну. Замыкали процессию еще тридцать человек, сопровождающих медленно тащившиеся по неровной дороге обозы, нагруженные различным добром. "Добро" состояло в основном из вещей, принадлежащих молодым женщинам, а вернее одной из них; эти перегруженные повозки неизбежно замедляли продвижение процессии вперед, тем более, что путь был тяжелый и неблизкий. Иногда те, кто вынужден был идти пешими, влезали на эти повозки и так ехали, свесив ноги вниз и болтая между собой. Люди ехали на Север, точнее в Винтерфелл - а процессия возглавлялась ни кем иным, как Рамси Болтоном, "бастардом предателя" и супругом Сансы Старк в одном лице. Ну а две молодые женщины, как уже нетрудно догадаться, были сама Санса Старк - теперь уже леди Болтон - и женщина-рыцарь Бриенна с острова Тарт.

Шел шестнадцатый день пути; несколько часов назад позади остался замок Харренхолл с прилегающими к нему деревушками; когда процессия проезжала мимо, Рамси не удержался от того, чтобы бросить мимолетный взгляд на чернеющую в левой стороне громаду, где - не будет преувеличением сказать - он родился заново, уже как сын Русе Болтона. Целая вечность прошла с тех пор, как он впервые приехал сюда; по крайней мере так казалось. Громада Харренхолла, напомнившая ему о его, пожалуй, самом значительном перерождении из всех пережитых ранее, должна была бы послужить олицетворением дальнейшего успеха, но от чего-то при взгляде на эти толстые, уродливые башни Рамси стало неуютно - и он поспешил отвернуться, вновь устремляя взгляд вдаль, на петляющую впереди темно-коричневую колею. Несмотря на то, что дожди не были редкостью в Речных Землях, в эти две недели они пощадили здешние дороги и это несколько ускорило продвижение колонны северян вперед. Тем не менее, Рамси не был доволен скоростью своего отряда. Он привык передвигаться быстро и налегке; сейчас же медлительность, с которой они двигались, вызывала у него опасения. Будь на то его воля, он с радостью избавился бы от большинства вещей, что скорее служили им всем обузой, но это было решительно невозможно. Внутреннее чутье, от чего-то неспокойное, то и дело вступало в споры с рассудком; и хотя пока ничего не предвещало бед, при взгляде на черные, кривые громады башен Харренхолла, Рамси внезапно и беспричинно подумалось, как бы его людям не пришлось платить жизнью за все эти разноцветные тряпки, что везла с собой леди Санса. Это была первая отчетливо-мрачная мысль, случайно пришедшая в голову юному Болтону - и с тех пор благополучная, казалось бы, дорога, начала менять свой доселе благосклонный характер.

Все началось на второй день после того, как они проехали последнюю деревушку, прилегающую к землям Харренхолла. Люди Рамси не разделяли на этот раз его несколько угрюмую молчаливость и были едва ли не беззаботны в сравнении с ним, хотя и не позволяли себе расхлябанности или невнимательности в пути. И тем не менее, еще согретые воспоминаниями о Королевской гавани и ее сладких винах, они быстро начали уставать от дисциплины, которая начинала казаться им излишней. В самом деле, Рамси держал всех в таких "ежовых рукавицах", как будто они со всех сторон были окружены врагами, скрывающимися за холмами и деревьями.
Его чуть сощуренный взгляд то и дело пронзал пространство так, как будто там, впереди он видел что-то такое, чего не видели остальные, и это "что-то" ему не нравилось. Послаблений не допускалось ни для кого. Во время передвижений запрещалось даже разговаривать громче, чем вполголоса; никому не разрешалось отлучаться из отряда дольше, чем на четверть часа, а по ночам едва разбитый лагерь охранялся с такой тщательностью, как будто его участники вели молчаливую, холодную войну с неким невидимым врагом. Однако, никаких "врагов" отряд пока еще не встретил и люди невольно расслаблялись, теряя собственную бдительность. Дисциплина хоть и держалась, но начинала шататься, особенно в слоях вновь принятых в отряд людей родом из Королевской Гавани. Пару раз Рамси  даже услышал шепотом произнесенное за своей спиной слово "помешательство". Тогда ему хватило одного-единственного взгляда, чтобы пресечь подобные разговоры, но он понимал, что если не принять мер, дело на этом не кончится.

Самыми стойкими в очередной раз проявили себя его ребята - его "тринадцать", но и в глазах некоторых из них он видел иногда оттенок сомнения. Это не могло ему нравиться, но и поделать с этим сейчас он мало что мог.

В тот злополучный день погода стояла такая ясная, что казалось, сама судьба проливает на отряд северян последние солнечные лучи, которые еще остались в запасе у великого светила. Земля была слегка схвачена утренним морозцем; иней блестел в темной дорожной пыли, вспыхивая в солнечных лучах и создавая ощущение какой-то приближающейся сказки. Ну чем не знак свыше? Настроение у всех было приподнятое; отряд приближался к полосе леса, сгрудившегося стройным рядом красно-желтых деревьев по обе стороны сужающейся дороги. Пятеро северян из середины колонны уже не в первый раз просили отпустить их поохотиться, и вот опять с особым жаром принялись за свое. По их словам, им осточертело вяленое мясо, а в здешних лесах могла водиться сносная дичь; да и день был на редкость пригожим. Возможно, последним пригожим днем перед зимой. Сладу с ними не было никакого и похоже, они задались целью взять командира отряда измором. В конце концов, подустав от их уговоров и поддавшись мысли, что лучше он отпустит этих идиотов сам, чем они улизнут втихомолку, Рамси уступил.
- Ладно, хрен с вами - хмурясь и щурясь при виде солнечных лучей ответствовал сын Русе - Валите. Но чтобы до заката были.
Это была первая его уступка за семнадцать дней, и он надеялся, что последняя. Хотя, если он кого-то отпустил раз, остальные тоже могут попытаться последовать примеру смутьянов. Не пройдет и дня, как остальные тоже захотят «порезвиться». Рамси не был зол на северян, но этот солнечный теплый денек не нравился ему так, как им. Он не верил ни этому солнцу, ни этой подсохшей дороге, ни разноцветным облакам над головой. Трудно было сказать, почему.

- Не ссы ты, Рамси - обратился к юному Болтону молодой парень по кличке Лаки Счастливчик, когда лихая пятерка скрылась промеж деревьев. Он все время ехал рядом с сыном Русе, по правую руку от него и, хорошо зная юного Болтона, понимал, о чем думает командир.
- Ну хочешь, я послежу за этими молодцами. Я сам приволоку их к тебе за шкварники, всех пятерых - до заката.
Взгляд искоса стал молчаливым ответом Счастливчику; в первую секунду Рамси не допустил и мысли о том, чтобы отпустить от себя одного из ближайших своих соратников, восприняв его слова как шутку. Но мысль сама по себе звучала дельно. Лаки он доверял больше, чем тем ребятам, что так яро жаждали поохотиться в здешних лесах. Все-таки они были людьми лорда Дредфорта, а не Рамси лично. Иногда они даже спорили с ним – как к примеру, сейчас. Счастливчик же никогда не подводил, не заводил лишних пререканий и всячески помогал Рамси поддерживать дисциплину в отряде. Все его люди помогали ему в этом - но Лаки был на особом счету, хоть Рамси и старался не выделять никого.
- Всех пятерых? - по губам молодого мужчины змейкой скользнула улыбка, а в глазах вспыхнули знакомые огоньки, которые прятались в последнее время куда-то на самое дно.
- Это легче, чем смотреть на твою кислую мину, любимая.
Рамси фыркнул, велев Лаки заткнуться - и молодые люди негромко засмеялись.
- Хорошо - тон Рамси едва заметно потеплел - Проваливай.
Взгляд, посланный в спину удаляющемуся товарищу, в этот раз был особенно долгим и пристальным. Словно последним.  Дуновение прохладного ветра пахнуло на Рамси морозным дыханием приближающейся зимы, и тут он понял, почему ему так не нравится этот солнечный день.
Было слишком тихо.


Они не вернулись. Не вернулись ни к закату, ни к тому моменту, когда процессия встала лагерем неподалеку от земель Дарри. Темнота сгущалась с каждой минутой, разгоняемая лишь огнем разожженных в ночи костров. Посылать людей на поиски пропавших было на тот момент бессмысленно. Северяне не знали здешних земель и Рамси не рискнул прочесывать лес ночью, когда даже звезд – и тех не было видно. Как бы он ни изводился, следовало подождать, чтобы не наломать сгоряча дров. Возможно, люди просто заблудились и решили заночевать в лесу. Это могло оказаться правдой, но Рамси в эту «возможную» правду не верил. Обозвав пропавших про себя идиотами и пообещав себе, что собственноручно убьет всех до одного из отлучившейся шестерки, если конечно их еще не убил кто-то другой, сын Русе расставил часовых вокруг лагеря и позволил себе погрузиться в чуткий, исполненный беспокойства сон.

Следующее предрассветное сумеречное утро, застеленное плотным молочным туманом словно белым саваном, ознаменовалось еще одной пропажей. Бесследно исчез часовой. Очевидно, мальчишка (ему недавно миновал семнадцатый год) заснул на своем посту, иначе он бы наверняка успел подать какой-то знак. Остальные часовые все как один клялись, что ничего не видели. Рамси верил их словам, но не верил в их бдительность.
- Вы подвели меня – сухая краткая фраза буквально взорвала сгущающуюся тишину, прозвучав с таким громом, как не прозвучали бы слова сына Русе, если бы он повысил голос или начал кричать.
Очевидным стало так же и то, что обе пропажи были связаны между собой. Невидимый враг, от которого Рамси защищался всеми правдами и неправдами, оказался реален. Но кто же был этот Неведомый во плоти?

- Меня не волнует, кто эти ублюдки и сколько их - спокойно процедил Рамси, собрав всех имеющихся у него людей на краткий утренний "совет" - Они нужны нам.
Один из людей отца в ответ на это выразил мысль, что возможно, часовой просто отлучился с поста и заблудился в спустившемся на лагерь и близлежащую рощу тумане. Это мол, вполне могло произойти – ведь местность незнакомая. Его слова не встретили одобрения; люди, выстроившиеся перед Рамси в ряд, молчали.
- Ты хочешь сказать, что он отошел отлить и заблудился в трех соснах? – поинтересовался Рамси с холодной издевкой в голосе; больше ему никто не перечил.

Кем бы ни оказался невидимый враг, он был проворен, хорошо знал Речные земли, не был многочисленен, если избегал открытого столкновения и предпочитал действовать из под тишка, но самое главное заключалось даже не в этом.

- Эти выродки следят за нами - продолжал Рамси, в то время как туман казалось, только густел, окутывая лагерь - И перебьют нас как крыс, если мы не включим мозги. Ну так что, ребятки. Кто-то еще хочет поохотиться?

Несмотря на случившееся, путешествие прервано не было. Не ожидая, пока туман рассеется, северяне впопыхах свернули свой лагерь и по приказу Рамси продолжили путь, словно ища защиты за спасительной молочной завесой от чьих-то вездесущих глаз. Впереди лежала река Трезубец.
Передвигались почти на ощупь, с трудом. Более- менее ясная погода, так радовавшая людей в прошлые дни, изменилась разительно, в одночасье. Холодало. И тем сильнее возросло удивление людей, когда всего через несколько миль Рамси снова скомандовал остановку. На этот раз лагерь разбили в лесу, едва затащив в новое укрытие повозки со скарбом. Пришлось порядочно постараться; менее удобное место для привала ,пожалуй, трудно было и придумать, но зато это давало возможность худо бедно замаскировать все то барахло, которое им всучили в Королевской Гавани в качестве почетной обузы.

Люди почти не разговаривали, общаясь между собой преимущественно жестами. Когда повозки замаскировали среди ветвей, а люди снова готовы были воспринимать дальнейшие указания, Рамси выбрал четверых человек; все они были из числа его личной "свиты".  Каждый из этих молодых сорванцов, серьезных и сосредоточенных донельзя в эту минуту, должен был направиться в одну из четырех сторон в качестве разведчика. Времени им давалось до полудня - к этому моменту должны были вернуться все четверо.
- Не подведите - только и сказал Рамси, отпуская от себя еще четверых своих людей. Не просто людей - ближайших товарищей. На вид он все еще был спокоен - даже слишком, как для случившегося, но тяжелая тень накрыла собой его сердце. Глядя в спину одному из удаляющихся своих товарищей, Рамси сделал один-единственный шаг вслед за ним; это был любитель сочных зеленых яблок по кличке Ромашка. Его прозвали так еще в детстве за сентиментальную любовь к этим хрупким цветам. Тем милее было, что эта любовь никак не мешала ему убивать.
- Нет - услышал он вдруг над самым своим ухом, и чьи-то пальцы сомкнулись на его руке стальной хваткой. Это был Дженкилл Крэгг.
- Нет - повторил кузнец, крепче сжимая локоть наследника Дредфорта.

Средних размеров опушка, со всех сторон окруженная разномастными деревьями – пихтами, елями, соснами, выглядела словно волшебная колыбель, призванная защищать случайных путников от напасти. Лес шелестел листвой, опадая красно-желтыми пятнами на землю и застилая ее толстым ковром. Острая красота здешней природы проникала в сердце, словно наточенный кинжал – но Рамси был глух к этой холодной красоте, как и к Красоте Красного замка в свое время. Ему и так было, чем изводиться. Даже Санса, перешедшая под покровительство Бриенны – и та словно перестала существовать для него.  Было только чувство опасности и напряжения, сковывающее мышцы. Хотелось действовать – а вместо этого он должен был ждать.

На опушке постепенно вырастали палатки. Люди притихли – почти никто не разговаривал между собой, даже шепотом. Несколько мужчин из числа северян уже ловко залезали на здешние деревья с гибкой грацией привыкших к подобным упражнениям хищников, чтобы оглядывать ближние и дальние подступы к лагерю с высоты.  У каждого из них был за спиной арбалет и колчан стрел – самых обычных, но и этого было в случае чего достаточно. Туманная дымка еще не совсем рассеялась и тонким слоем висела в воздухе. Рамси сидел на толстом, покрытом темной кривой корой стволе поваленного дерева и что-то вырезал на почти белом обнаженном участке. И хотя он ни разу еще не позволил себе вспышки гнева – подходить к нему никто не решался. Молчаливый и сосредоточенный, он, казалось, был глубоко погружен в свое занятие – но на деле же замечал почти все, что творилось вокруг и не видел только символов, что вырезал на светлой древесине его кинжал. Изредка в тишине раздавался скрипучий стон какого-нибудь старого дерева или пронзительный крик пролетающей в небесной высоте птицы. Под ногами бегали муравьи. Рамси с детства знал язык, на котором говорила северная природа и здесь природа Речных Земель мало чем отличалась. А потому звуки леса, способные испугать непривычный к ним слух, никак не тревожили Рамси, сколь бы неожиданно не нарушали они прохладную тишину.
Звуки леса – но не тихий треск ветки под чьей-то ногой.
Резкая волна адреналина ударила в лицо, до предела обостряя зрение, осязание и слух. Вскинув голову, Рамси убрал кинжал за пояс, устремляя взгляд в гущу кустарника чуть поодаль – и поднялся со своего места. Напряжение, волнами исходящее от него, наверняка передалось и другим, но он не видел ничего, кроме густых зарослей напротив. Меч покинул кожаные ножны совершенно бесшумно, словно был смазан каким-то неведомым составом.
- А ну выходи – угроза звенела в голосе, словно напряженная до предела струна – Пока я не снес тебе нахрен башку.
Кусты зашевелились, и на опушку вышел с виду потрепанный, но живой и здоровый…. Счастливчик. Рамси оценил внешнюю целость и сохранность рук, ног и всего туловища друга прежде, чем до него вообще дошло, кто перед ним.  А потом….
- Твою мать, ЛАКИ – яркая злость, прозвучавшая в голосе и исказившая черты сына Русе, была мало похожа на выражение радости от встречи. Плюнув, Рамси резко вложил меч обратно в ножны грубым и раздраженным жестом человека, доведенного до точки кипения – Какого хрена?!
Здоровая злость моментально оживила все краски, доселе приглушенные выдержанным спокойствием. Зеленые глаза наследника Дредфорта засверкали ярче дикого огня, переливаясь мечущими молнии изумрудными искрами; смертельно бледный, взвинченный до крайности, Рамси был взбешен – однако, еще каким-то чудом держался.
- Ты где шаро*****ся? – шепот, похожий на змеиное шипение жег не хуже горящего смесью возмущения и ярости взгляда – Где остальные?
На Лаки праведный гнев, похоже, впечатление произвел небольшое. Счастливчик расслабленно пожал плечами и, ответив на взгляд сына Русе прицельным прищуром, произнес:
- Я? Я охотился.
Над поляной нависла тишина. Все взгляды были теперь обращены на двоих товарищей. Определенно, что-то должно было сейчас произойти.
Какое-то время Рамси ошарашенно смотрел Счастливчику в наглую, поросшую рыжеватой щетиной физиономию, а затем резко развернулся к нему спиной, воззрившись на остальных собравшихся. Черты его лица дрогнули в неестественно кривой усмешке, словно спрашивающей:"Каково, а?" – и застыли, исказившись гримасой чистейшей, неподдельной, болезненной ярости. Все его беспокойство, весь огонь сожженных нервов, вся горячность дружбы рвались в этот момент наружу. Словно не в силах более терпеть такой концентрации эмоций в собственном сознании, он развернулся и ударил – врезал аккурат в челюсть, резко, со всей силы, вложив в этот взрывной жест все свои эмоции.
Лаки не устоял – и рухнул в те же самые кусты, из которых вылез пару минут назад, но не издал при этом не единого звука. Спустя несколько долгих секунд он, кряхтя, кое-как сел и ощупал левую часть собственной физиономии.
- В чем дело, Лаки? – послышался голос из общего столпотворения; остальные наблюдатели тоже начинали приближаться к чудом возвратившемуся товарищу – Где ж твоя добыча, братишка? – спросил еще кто-то, и мужчины начали стягиваться к кустам, собираясь по обе стороны чуть позади фигуры юного Болтона, который еще тяжело дышал и щурился так, словно снова начал прозревать после того, как внезапно ослеп.
- Эээх – Лаки, похоже, нимало не расстроился тем фактом, что ему только что досталось – Теперь по твоей милости у меня вся рожа распухнет.
Хулиганский прищур похоже, нельзя было стереть с этой самой рожи ничем, даже добрым ударом кулаком в рыло.
-  А добыча моя тебе понравится. – Как ни в чем ни бывало продолжал Счастливчик, взирая на Рамси без малейшей тени испуга снизу вверх - Только она в лесу ждет и надо поторопиться.  А то наша славная дичь улизнет.
С добродушной усмешкой склонив набок голову, Лаки широко улыбнулся и протянул Рамси мозолистую пятерню, намекая, что не худо бы помочь верному слуге наследника Дредфорта поднять задницу с помятых кустов.
- Больной ублюдок – процедил Рамси сквозь зубы, но было видно, что его злость уже сошла на нет и сказанное можно считать в какой-то степени комплиментом. Демонстративно отвернувшись в сторону, юный Болтон  протянул Счастливчику руку и поднял того с земли, дождавшись, пока Лаки покрепче схватится за нее повыше локтя. Несмотря на то, что пару минут назад Рамси съездил лучшему другу по физиономии, в последнем его жесте угадывалась заботливая аккуратность. Когда Счастливчик вновь оказался на ногах, юный Болтон отряхнул его от веток и листьев, прилипших к доспехам – и воззрился на провинившегося, недоверчиво щурясь. Скорее уже для вида.
Лаки укоризненно цокнул языком, в свою очередь оглядывая Рамси и остальных своих товарищей.
- Нет, ну я понимаю, некоторые тут могли так хреново обо мне думать. Но ты? По-твоему, я что, последний засранец? Ты все 14 лет так думал?
- Пошел ты – шутливо-укоризненный тон Лаки брал свое и Рамси понимал, что погорячился. Какое-то время мужчины играли в «гляделки».
- Че за добыча? – Спросил наконец Рамси, постепенно меняя тон на более благосклонный. С Лаки говорил уже не командир, но друг, обремененный этой обязанностью – Рассказывай.
- Некогда - взгляд Счастливчика посерьезнел, хотя и казался неизменно-лукавым - По дороге все расскажу.


Узнавать подробности какого бы то ни было дела по дороге было вовсе не редкостью среди этих тринадцати. Когда все они еще жили в деревеньке близ Дредфорта, каждый из них мог вломиться к другому в любое время дня и ночи - и только бросить:"Есть дело". Какое дело и где - часто узнавали по пути, но друг другу никогда не отказывали. Так же и Рамси приходил к ним, и бросив, "Есть дело", собирал всех до одного рядом с собой. Точно так же и они приходили к нему. Дружба значила так же много, как мало значила для каждого из них собственная шкура. Но теперь ценность их шкур несколько возросла, да и дела усложнялись. Местами было не обойтись без подробных обсуждений, но это ничего не значило.
Доверие друг к другу было столь сильно, что верили на слово. У Рамси не возникло ни единого вопроса к Счастливчику после его краткого "Некогда". И сейчас, когда они ехали верхом по лесу, поминутно нагибая головы, сын Русе слушал незамысловатое, но ценное повествование из уст товарища. На этот раз Рамси взял с собой четверых, включая Лаки.
- Ну в общем ты был прав конечно - начал свой нелегкий рассказ Счастливчик - Охотнички сами стали добычей. Я от них отошел то ненадолго - отлить надо было. И честно тебе скажу, я чуть в штаны не наложил, когда появились те ребята. Лежал я значит в канаве и смотрел, как эти молодцы расправляются с нашими. Было их только пятеро, но внезапные они оказались, как понос. Двоих сразу достало стрелами - ихний лучник свое дело знает. Ну а остальных троих повязали так, что они еле пикнуть успели. Лошадей их кстати, тоже увели.
- А твоя?
- Что моя?
- Твоя то блин кобыла где?
- Сбежала сразу, как началась эта заваруха. Но не в этом хрен. А хрен в том, что остался я пешим и в канаве. Ну, пораскинул я немного мозгами и решил, что хуже уже не будет. Я ведь обещал притащить их к тебе за шкварники - обратился он к Рамси - А не вернуться обратно пешим и дрожащим от страха. И я проследил осторожненько за этими молодчиками. По свежим следам легко их нашел; наблюдал за ними до тех пор, пока они не устроились на ночлег. Чуть со страху не обоссался. - невинно продолжал Лаки тоном таким добродушно-веселым, каким можно рассказывать сказки малым деткам на ночь. Но было в этом тоне еще кое что - прохладная ирония над всем происходящим.
- Они видать так обрадовались своей добыче, что мозги у них отшибло так же, как и у наших орлов. В общем, они меня не заметили. И кстати Рамси, эти дебилы поставили только одного часового. Остальные улеглись спать и всё. Ну а ночью я подкрался к их маленькому "лагерю", тихо перерезал сначала глотку часового, а потом веревки, которыми они связали наших. Двоих мы положили сразу, пока они дрыхли. С остальными пришлось повозиться - проворные оказались сучата, но мы все таки их отмудохали, хоть это было не так просто. Наших, кто жив остался, так потрепало, что бойцы они сейчас хреновые. Их хорошо отделали.
Лаки перегнулся через гриву лошади и смачно сплюнул на землю.
- И ты на все это смотрел? - без тени обвинения в голосе поинтересовался Дженкилл, который ехал в составе этой небольшой процессии.
Лаки молча кивнул.
- Да, друзья мои, пришлось немного побыть дерьмом, но впервой ли?
Светлая улыбка, коснувшаяся губ Счастливчика, осветила его небритую физиономию словно солнечные лучи огрубевшую землю.
- Так что нас ждут пятеро ублюдков, из которых трое наших родных ребяток и двое ихних молодцев.
- А как же ты нашел нас? - поинтересовался Рамси, который уже мало напоминал готового сорваться с цепи зверя. Злость улеглась, а нервы успокоились настолько, насколько это было необходимо.
- Ну тут, брат, я ни при чем. Повезло мне. Ну не зря же я зовусь Счастливчиком - напомнил он товарищам в овет на их ухмылки.
- Мда уж.
Пять человек... Что-то очень мало - подумал Рамси, когда они выехали на поляну, чем то напоминающую ту, где ими был сделан привал. Эта была гораздо меньше - но главное, здесь были его люди. По пути он успел осыпать их всеми возможными бранными словами и множество колкостей вертелось у него на языке - но все их как ветром сдуло, стоило только сыну Русе увидеть недавних нарушителей порядка.

Один из них был тяжело ранен в живот. Кольчуга, заляпанная темной, почти черной кровью смотрелась нелепо на северянине, резко осунувшемся за одну только ночь. Пахло дерьмом и прелой мочой. При первом взгляде на него Рамси стало ясно, что мужчина проживет не больше трех часов. А может и меньше. Он был едва в сознании. Голова его лежала на коленях второго выжившего. Здесь в глаза первым делом бросались сломанный нос и раненая нога, которую
молодой вояка держал вытянутой, сидя на земле. При виде Рамси и его товарищей он поднял на сына Русе абсолютно убитый и такой виноватый взгляд, что последние бранные слова выветрились из рассудка юного Болтона бесследно.
Третий человек из "шайки смутьянов" был вроде бы в порядке и охранял повязанных врагов, щедро осыпая их витиеватой бранью. Рамси спешился первым и первым подошел к уцелевшей троице.
- Хорошая работа, ребята - он улыбнулся самому тяжелому раненому так беззаботно и открыто, словно не видел ужасной дыры в животе и словно не было со стороны неудавшихся охотников никакой оплошности - Вы молодцы.
произнес он уже серьезнее, обращаясь более всех ко второму, на чьих коленях лежала голова умирающего.
- Собираем монатки и валим отсюда нахер - послышался голос одного из людей Рамси; они все уже тоже спешились и подошли к поляне, не намереваясь задерживаться дольше необходимого. Сын Русе был с ним согласен. Пока они занимались плененными неприятелями и собирали лошадей, а единственный полностью уцелевший северянин из числа "пятерки" взбирался на коня, Рамси задержался около тех двоих, что остались на земле. Похоже тот,
что отделался сломанным носом и раненой ногой, никуда отсюда уходить не собирался.
- Я никуда не поеду.- слабо произнес он.
Я так и знал.
Рамси опустился перед ранеными на корточки.
- Поедешь - возражение прозвучало с той мягкой твердостью, которой тяжелее всего противиться в минуты упадка - Это приказ. Ослушаешься снова?
В замутненных глазах мужчины промелькнула тень раздавленного чувством вины рассудка. Он с трудом сидел на земле и с трудом держался, но все же перевел расфокусированный взгляд на лицо собеседника
- Нет. Больше никогда. Но как же....
- Оставь это мне.
Северянин опустил голову. Рамси кивнул Лаки и Дженкилу.
- Ну ка ребятки, давайте, подсобите.
Мужчины осторожно подхватили раненого с обоих сторон под бедра и понесли его к лошадям. Оставалось сделать последнее.

Точки черных зрачков в мутной зелени то сужались, то расширялись. Было видно, что сознание то и дело норовит покинуть умирающий рассудок, но воля к жизни, теплящаяся в истерзанном теле, все еще была сильнее смерти. Человек хотел что-то сказать. Рамси опустился перед ним на колени и приблизил свое лицо к лицу того, кому уже никогда не суждено было подняться.
- Я.... Я ... - горячие пальцы цепко сомкнулись на локте юного Болтона.
- Да.
- Я .. выживу.
В груди у Рамси что-то дрогнуло, словно подстреленное; подстреленное не в первые. Он проглотил поступающий к голу комок.
- Да. Конечно, братишка.
Тонкое лезвие кинжала полоснуло шею умирающего со смертельной и почти ласковой точностью. Алая кровь облила грудь убийцы, заливая кольчугу; теплая струйка хлынула в лицо, обагрив висок и левую скулу багровыми ручьями. Рамси весь был в крови; чистыми остались только руки. Он чувствовал, как слабнет мертвая хватка холодеющих пальцев, сжимающих в какой то исступленной надежде его локоть.
Казалось, это длилось целую вечность. И когда все было кончено, Рамси ощутил, как часть чего-то необъятного уже в который раз умирает в нем, и места в груди становится меньше.

Когда они вернулись, время клонилось к полудню. Скоро должны были вернуться - или напротив, не вернуться - развездчики. Но Рамси снова был спокоен - по крайней мере, временно. Кровь человека, которого он сопроводил в последний путь, еще была свежа на нем и Рамси не торопился ее смывать. Тем более, что заниматься собственным внешним видом ему было некогда.
Первым делом позаботились о раненом. Мейстера в отряде, к сожалению, не было, но среди людей отца имелись такие, кто кое-то смыслил во врачевании. Пострадавший перешел на их попечение - раны промыли и перевязали. Жизнь этого человека была вне опасности. Рассудок тоже. Неподалеку люди варили в жестяном котле похлебку из куропатки.
Взятых в плен бандитов бросили прямо посередине опушки. Первый из них держался тихоней - а вот второй оказался настоящим фанатиком. Он буквально не сводил с Рамси взгляда - и в этих глазах содержалось столько слепой злобы и ненависти, что это не могло не заинтересовать юного Болтона. Человек выглядел довольно угрюмо. Жилистый, облаченный в грубые доспехи, заросший черной бородой, он мог бы смотреться гораздо приятнее, если бы не глухой огонь в его исполненных чернотой глазах.
- Бессердечная скоро явится за тобой, Болтонский ублюдок. Она уже рядом.
- Это что, твоя женушка? - беззлобно усмехнулся Рамси, садясь напротив фанатика на землю - Думаешь, она от тебя настолько без ума?
- Она явится за тобой и выпьет из тебя жизнь. Рглор поможет ей - угрюмо продолжал пленник, сверля сына Русе все тем же взглядом, от которого у любого мурашки забегали бы по спине. У любого, но не у Рамси. У него эта физиономия и эти взгляды вызывали только смех. По крайней мере, в данный момент.
- Звучит заманчиво - Рамси усмехнулся и откусил сочный кусок яблока, которое он парой минут назад стащил из повозки с провиантом - А как она это сделает? Поцелует меня во сне?
- Увидишь.
Мужчина страшно улыбнулся, сверкнув взглядом и обнажив ряд гнилых зубов. Рамси улыбнулся в ответ, словно сверкнув в этот момент всей своей жизненной силой. Да, он шутил, но в то же время прекрасно понимал, что к словам этого сумасшедшего определенно стоит прислушаться. Надо было потолковать с освобожденными об этой Бессердечной.
- Да я то увижу - равнодушно бросил Рамси, поднимаясь с земли и в последний раз оглядываясь на поросшую спутанными волосами макушку связанного по рукам и ногам пленника
- А вот ты вряд ли. Но, это тебя не расстраивает, как я понял.

Кто такая эта Бессердечная, они так и не разобрались. Но зато поняли, что где-то неподалеку расположились основные силы отряда, доставившего так много неудобств Рамси и его людям. Они называли себя Братством без знамен и служили то ли Роберту Баратеону, то ли самому Дондарриону, то ли какому-то Красному божеству, которое называли Рглором. Разведчики, посланные Рамси в лес, вернулись все до одного - ни с чем. Что ж, это было не так плохо.
Но тот факт, что где-то рядом орудует шайка сумасшедших фанатиков, не мог радовать по определению. Нужно было дать им бой - но где искать этот отряд, Рамси не имел ни малейшего понятия. Решение пришло само.
- Посмотрим, придут ли эти образчики нравственности на помощь своим товарищам - с усмешкой произнес Рамси, обращаясь к людям, которые теперь сгрудились вокруг него еще с большим пылом, нежели перед отъездом из Королевской Гавани - Удовлетворим их рвение помучиться во славу этого...как его там...
- Рглора - подсказал северянин лет сорока из числа проверенных Русе Болтоном людей.
- Точно.
- Придут, если они не конченые ублюдки
Легкая улыбка смягчающая черты Рамси, потухла, обнажая холодную решимость.
- Я хочу, чтобы их вопли были слышны на весь лес. Пусть сам Неведомый слышит их. Я понятно выразился?
- Понятней некуда, милорд.

Никто не роптал. Никто не пропитался жалостью к приговоренным - и вскоре лес насквозь пронзил нечеловеческий вопль такой силы, как будто кто-то сгорал заживо на костре. Кусочки холодного голубого неба молча взирали с недосягаемой высоты на поляну, давшую приют почти сотне человек; судя по всему, облака снова расходились. Неторопливый дождь опадающих листьев падал, кружась и уплотняя и без того душистый красно-желтый ковер. Рамси запрокинул голову - и устремил взгляд в высоту. Что-то маленькое и холодное приятно укололо щеку; потом еще. И еще раз. Он прищурился.
- Срань божья! - раздался за его спиной возглаз Счастличика - Это ж снег! Рамси, это снег!!!
Веселый смех, исполненный чистой, ничем не испорченной детской радости слился с очередным воплем боли и страдания - и густая река этого страшного, невероятного и до рези богатого сочетания звуков потекла густой рекой вперед, в синее небо, в будущее.

Меня передали, как меч отца. Я – вещь. Стоит потерпеть.
- Миледи…
- Нет, леди Старк, Вы должны принять меня, как того велит обычай. – Подняв глаза на женщину-рыцаря, Санса вдруг поняла, что ей нелегко дается происходящее, как и ей самой. Бриенна была бледна, поджимала губы, а в ее голубых глазах затаилась влага. Последнее могло быть плодом воображения, но Санса смягчилась.
- Облаченная в слова присяги, как в одежды, - неловко бубня начала девушка, с трудом вспоминая текст, - знай теперь, что ты всегда должна быть чиста разумом и телом, ибо нет человека, уважающего рыцаря, который не уважает сам себя. Стремись теперь всегда искать жизни в умеренности и мудрости, оставив суету юношеской снисходительности и легкомысленности. – лагерь вокруг них кипел, организовывая на быструю руку ужин и отдых лошадям, людям. Санса ловила на себе любопытствующие взгляды, но ни один человек ни проронил в их сторону и слова, никто не остановился, чтобы откровенно поглазеть. Бриенны и Сансы будто не существовало, впрочем, вскоре для них вскрылась иллюзорность подобного убеждения. - Знай, что ты обязана атаковать тех, кто незаконно притесняет невиновного, наказывать тех, кто истощает Вестерос и служить мне, твоей леди верой и правдой, следуя присяге. – У Сансы не было толстой цепи, которую обычно жаловал лорд рыцарям, присягавшим ему. Так что она извлекла из шкатулки тонкую цепочку с медальоном, на котором было изображено Чардрево и надела на шею Бриенны, пока та стояла на коленях, склонив голову.
- И звезды в ночи словно волчьи глаза,
Задумчиво пропела Санса себе под нос, останавливаясь под березой, чтобы упереться в ее белый ствол с черными отметинами, рукой. Прикосновение к дереву давало какие-то потрясающие ощущения. В такие моменты девушке казалось, что между ее снами и природой вокруг есть какая-то связь.
- Это песня о Роббе Старке и его победе при Окскросее? – тяжело ворочая слова произнесла Бриенна, исподлобья следя за Сансой. Она все еще ощущала неловкость в присутствии дочери Кейтилин Старк, осознавая причины холодности в их отношениях.
- И ветер — словно их зов… - подхватил кто-то из лесу вместо Сансы. Источник звука показался из-за деревьев, глодая огрызок дикого яблока. Бриенна красноречиво обнажила меч, а Санса замерла, вжавшись в дерево.
- Там, в лесу, бабайка. – коротко пояснил северянин Рамси Болтона и, прицелившись в дерево подле Бриенны, запустил в него огрызком. После этого странного высказывания наемник достал вторую дичку из кармана и принялся ее объедать с не меньшим аппетитом, чем до того огрызок первого яблока.
Не сговариваясь, обе девушки свернули в сторону, стараясь уйти от нарушителя спокойствия, но тут их постигло разочарование. Стоило пройти двадцать шагов, как они натолкнулись на Брига, человека, который на этот день был приставлен к девушкам таскать воду и дрова. Он стоял, как статуя в Винтерфелле – широко расставив ноги, наклонившись вперед и опираясь на рукоять меча, вонзенного в землю.
- О, леди. – Вежливо отметил он. – Я как раз думаю, что приготовить. Кролик или куропатка?
Накануне всю ночь шел дождь. Санса слушала его, лежа на своем топчане в углу шатра. За полотняной стеной мелькали тени от костра, были слышны приглушенные голоса, дождь шуршал листьями. Резко потеплело и девушки в первый раз за все время путешествия спали без шерстяных рубах, укрывшись простыми одеялами.
Утро встретило попутчиц все той же шапкой из туч, повисшей на верхушках мачтовых сосен. Санса, одетая в одно из перешитых собственноручно платьев, вышла на улицу, закутавшись в одеяло. Было тепло, влажно и тихо. Лагерь окутала дымка, в которой, как привидения бродили люди и лошади.
- Сейчас будет похлебка с кроликом, - сообщил сегодняшний «слуга» из людей Рамси Болтона. Сухощавый, с длинной черной бородой и холодными серыми глазами настоящего северянина – он ловко разводил костер, подтанцовывая на месте вокруг кострища. Рядом с ним на листьях лежала уже разделанная тушка кролика и почищенные овощи. По правде говоря Сансу уже тошнило от кроликов и куропаток. Этим ее кормили каждый день два раза, в обед леди Болтон удостаивалась кусочка вяленого мяса и воды или вина. Несколько дней назад ей принесли цаплю, но это оказалось сомнительным удовольствием – цапля без душистых трав воняла тиной даже после приготовления на костре.
-  А это что? – девушка кивков указала на странный предмет серого цвета, лежавший подле моркови.
- Белый гриб.
Присев на корточки, Санса с удивлением взяла в руки маленький грибок, оказавшийся на диво ароматным. В Винтерфелле водились только «мышата», да и те, появлялись редко в суровом климате северного лета.
- Он вкусный?
- Очень. Там, за опушкой еще есть. – Бородач отвечал, не глядя на Сансу, но все так же возясь с костром.
Санса оглянулась на лагерь. До отъезда был еще час, погода стояла дивная, а есть хотелось неимоверно. Она позвала Бриенну и девушки отправились к опушке, преследуемые пятью тенями, медленно и, словно по своим делам, направлявшимися вслед за подопечными.
Опушка сыскалась быстро, а на ней – грибы. Восторгу Сансы не было предела. Она забыла про обиды, про путь, про страхи и сны. Найдя палочку, девушка ворошила листья, открывая убежища коричневых шляпок, срезала один за другим ароматные грибочки. Бриенна молча подставляла одеяло, принимая из рук госпожи дары леса. Импровизированное лукошко дольно быстро наполнилось, но в Сансе уже проснулся охотник.
- Нам стоит посмотреть под деревьями, - предложила она. Со стороны Бриенны и охранников не последовало никаких возражений. Последние так вообще сделали вид, что не услышали предложения, и Санса в сопровождении Бриенны вышла за опушку. Тут было еще тише, чем возле лагеря. Казалось, что лес замер. Туман почти рассеялся и девушек охватило чувство уюта, здешнего покоя. Не теряя времени, леди Болтон принялась ворошить листья палочкой, стараясь поскорей пополнить свои трофеи, но поиски шли туго.
Занимаясь поиском грибов, Санса не заметила, как Бриенна тревожно потянула носом воздух и сделала несколько шагов в сторону. Палочка девушки наткнулась на что-то странное под слоем листьев. Нечто мягкое, но одновременно твердое попалось под импровизированную трость. Активно работая палочкой, Санса стала разгребать листья, пока нечто не показалось на свет.
- О боги, - тихо выдохнула девушка, в ужасе отшатнувшись в сторону. Пустые черные глазницы, черная плоть, обглоданное лицо – мертвец равнодушно отреагировал на нарушительниц своего покоя, явив небу белую кость черепа.
- Нам лучше уйти. – Процедила Бриенна, аккуратно взяв Сансу под локоть и обходя место, где, по ее предположениям, лежало во весь рост тело. Северяне, следовавшие за девушками, принялись раскапывать труп из листьев, возбужденно обмениваясь мнениями о том, кто же это может быть. Уходя, девушки успели заметить щит незнакомца, на котором полыхало алое сердце, в центре которого царственный олень встал на дыбы.
В это утро похлебка была безвкусной, хотя в ней помимо надоевшего кролика и моркови плавали белые грибы. А вечером этого же дня Санса спала вместе с Бриенной. Она, наконец, смогла раскрыться своей суровой телохранительнице, поделившись страхами по поводу снов и тех, кто являлся ей, печально прикасаясь к вещам живых.
- Не бойтесь, миледи, - глухим голосом успокаивала свою подопечную женщина-рыцарь, неловко застывшую под одеялом от приятности, но и от неожиданности ситуации (у Бриенны никогда не было подруг среди девочек). – Я не дам этому мертвецу потревожить Ваш сон.
- Кто он, как Вы думаете?
- Солдат Станниса Баратеона.
Теперь каждую ночь они засыпали после болтовни. Дорога оживала для Сансы, становясь приятнее. Теперь она действительно была не одна перед лицом опасностей, грубости от мужа, насмешек со стороны его людей, но про мать Санса так пока и не решилась заговорить.

Бледная улыбка легла на лицо Рамси призрачной тенью, словно туман – на утренний лес.  Он смотрел на пленника чуть сощурившись, в то время как в зелени его взгляда мерцала приглушенная яркость огней. Носо-губная складка застыла на его лице резким штрихом, остро врезаясь в кожу. Крики приговоренного текли сквозь его существо сплошным потоком, замедляя сердцебиение и распространяя внутри холод.  А холод в свою очередь порождал бесчувствие. Это было сродни холодному компрессу. Он словно был и не был одновременно; и даже яркий радостный возглас Счастливчика не отвлек Рамси от созерцания затянутого облаками неба сквозь рваный потолок красно-желтых листьев.
- А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
Внимание молодого Болтона перетекло на привязанного к массивному дереву пленника – вернее на его исказившееся нестерпимой болью лицо. На висках приговоренного уже выступил пот, а по подбородку сочилась смешанная со слюной кровь. Верный слуга Рглора не скупился на душераздирающие вопли, и это удивляло Рамси. Он ожидал большей стойкости духа. Ожидал встретить сопротивление, которое придется ломать более изощренными методами, чем простыми иглами под ногти. Ожидал встретить достойного противника. Но все оказалось так просто. Зато теперь было видно, чего стоит этот фанатик, пообещавший сыну Болтона смерть от руки Бессердечной. И глядя на то, как он извивается в своих путах и орет так, словно с него заживо сдирают кожу, Рамси понимал, что никакой Бессердечной он не боится. И сколько бы бешеных ублюдков ни пришло их навестить – он раздавит их, как вшей. И не запомнит ни одного лица. Радовало ли это его? Вряд ли. Он начинал входить во вкус.

- Как жаль – ровно произнес Рамси, и в его чертах мельком проскочило разочарование, отдающее прохладным презрением к пленнику - А ведь мы еще даже не начали.
- Будь ты проклят,  грязный ублюдок!
Человек Дондарриона взвыл и послал сыну Русе полный ненависти взгляд, только теперь она была разбавлена раздирающей болью, пульсировавшей в нем подобно огненному сердцу. Рамси встретил этот взгляд – и ненависть проникла в самую глубину его существа, пройдя тонкими раскаленными иглами через черные зрачки.

Резкая волна окатила  холодным ударом его чувства, когда кто-то выплеснул из ведра воду на ноги привязанного к дереву пленника. На мгновение Рамси оглох и ослеп, захлебнувшись жгучим витком ядовитого бешенства. Кто-то. Посмел. Мешать. Ему.
Краска моментально сбежала с его лица, уступая место смертельной, иссиня-матовой бледности. Яркая, ослепляющая ярость накрывала его сильными, резкими волнами, шедшими без перерывов одна за другой, одна за другой. Казалось, этому не будет конца. Он задохнулся – и все вокруг почернело, разорвавшись в клочья. Хотелось заорать. Рамси крутанулся на месте, словно ужаленный.
Бледный и страшный, он был похож на вырвавшего из пекла демона. Безумно яркого, сверкающего всеми своими красками, рожденного ненавидеть и уничтожать все живое, что смело вставать у него на пути. Ноздри его раздувались, с шумом выпуская раскаленный, как казалось Рамси, воздух, а губы посинели так, как будто он только что побывал в ледяной воде. Взгляд горел огнем – таким диким и ярким, как будто и вовсе не принадлежал человеку. Недоумение, растерянность, возмущение, шок и наконец, ярость – невероятная смесь эмоций плескалась там неукротимо и бешено, грозя вырваться наружу убийственной по своей силе волной.

Он не услышал ее слов. Он даже не услышал звука ее голоса. Ему. Посмели. Мешать.

Сверкая всеми своими огнями, ни проронив ни звука, он подошел к ней – и вырвал из ее рук ведро, вцепившись в него пальцами левой руки так, как будто хотел, чтобы холодная сталь прошла через плоть его ладони насквозь. Мгновение – и ни в чем не повинная посудина влетела в толстый ствол дерева с таким грохотом, что воздух вокруг зазвенел. И если бы сейчас Рамси спросили, как его зовут – он бы не смог ответить.
Какое-то время он просто смотрел в черты лица напротив, словно не соображая до конца, кто перед ним. Зрачки его сузились, утопая в жгучем зеленом омуте, где бесились сейчас все черти разом.
– Убью – краткое, емкое слово слетело с его губ, рубанув, словно ударом топора. Что ей здесь надо? Какого она приперлась?
Еще пару минут назад он не отвечал за себя. Но постепенно ему становилось легче. Новый виток ярости, захлестнувший его с головой был силен, но жег уже не так сильно, как череда предыдущих. Дыхание медленно возвращалось в норму, а иссиня-мертвенная бледность сменялась более похожей на человеческую. Он выдохнул – и взглянул на валяющееся у корней дерева жестяное ведро, безвинно пострадавшее ни за что. И вдруг ему стало смешно.
Его люди, наблюдающие за разворачивающейся сценой, как будто перестали дышать и вот-вот готовы были лопнуть от натуги. Даже Лаки – и тот оставил для лучшего случая свои шуточки.
Да что они, в самом деле?!
Рамси фыркнул – и усмехнулся,  легко и свободно. Словно вернулся на время тот простой и веселый молодой северянин, потерявшийся в коридорах Красного Замка. Чуть прищурясь, он окинул взглядом театр действий.
- Все слышали? – звонко обратился Рамси к перепуганным, застывшим как изваяния людям; задорное веселье переплелось в его тоне с оттенком гордости – Моей жене не смешно.
Он снова перевел взгляд на Сансу – такой же жгучий, как и предыдущие, но жгла в нем уже не злость.
- Ну, чего уставились? – судя по лицам собравшихся северян, их уже начало «отпускать». То и дело раздавались приглушенные, робкие смешки. Как ни крути, непредсказуемость нрава Рамси была известна всем – и одни боги знали, что происходило сейчас у него в голове. Как и то, что он собирается делать дальше.
- Уберите этого мерзавца с глаз моих.

- Слыхал, браток, ты не смешной – с издевочкой подначивали пленника северяне, перерезая ножами веревки, что привязывали его к дереву – Совсем труба тебе, мужик. Так сдохнешь – никто даже не посмеется.
Поляна снова наполнилась беззлобным смехом и остро-задорными шуточками в обычной манере людей Рамси Болтона. Буря как будто прошла –  в воздухе витал послегрозовой оттенок разряженной атмосферы. Казалось, все было позади. Двое парней уводили пленника в отведенную для его содержания палатку, чтобы снова повязать его по рукам и ногам. Что делать с ним дальше – сын Русе решит потом. А пока он молча изучал черты лица юной девушки, что звалась уже семнадцать дней его женой.
- Не делай так больше – наконец произнес Рамси. Ласковое тепло в голосе звучало не менее ярко, чем жгучий оттенок бешенства пару минут назад – Ты могла пострадать.
Конечно, он ничего бы с ней не сделал. Но Рамси не был в этом уверен.

Со всей своей показной прохладой и гордостью Санса походила скорее на маленькую вредную малявку, нежели на леди, привыкшую блистать в Красном Замке – но сама она видимо считала, что выглядит очень большой и степенной в его глазах, в то время как Рамси готов был вскинуть брови и присвистнуть, отмечая произошедшую в ее поведении перемену. Девочка никак не походила на забитую и покинутую птичку, нуждающуюся в защитниках, как это было в Королевской Гавани – но в коридорах Красного Замка она понравилась ему куда больше, нежели нравилась сейчас. Неужели же Рамси Болтон настолько хуже королька Джоффри? Тогда она слова не могла сказать так, чтобы ее голосок не дрожал от страха, а сейчас? А сейчас девочка смотрит на Рамси свысока, как будто он ее личная цепная псина на привязи, а то и еще хуже.
Однако, это открытие не разозлило, а скорее позабавило юного Болтона, вызвав в нем интерес и намерение принять брошенный ему «вызов». Высоко задрав свой острый цыплячий носик, Санса изо всех сил демонстрировала свое высокомерное негодование и он, наверное, должен был ее испугаться или прижать к голове уши, как это делают цепные пёсики или наемные ублюдки. Но вместо этого Рамси коротко присвистнул и вскинул черные брови, не считая нужным скрывать свое внезапное удивление.
- А сейчас лучше уйду, пока Вы не напомнили мне, что я должна держаться от Вас подальше.
Ах вот оно что!
Не меняя выражения, Рамси повернул голову вслед за девицей, уж точно не намереваясь упускать ее из виду, но Санса видимо решила, что он позволит ей красиво и гордо удалиться. Как бы не так. Не в привычках Рамси было так просто отпускать тех, кто так или иначе бросал ему вызовы. «Сражаться», так уж до конца.
Обернувшись, мужчина ловко ухватил Сансу за запястье, тем самым ясно давая понять, что если она считает разговор оконченным, то он – напротив. В этом жесте угадывалась осторожность и бережность, а хватка горячих пальцев была сильна ровно настолько, насколько это было нужно. Но если бы она попыталась вырваться, он бы добавил силы – и только. А может, и выломал ей руку, если бы к тому возникла надобность.
- Постой - брови Рамси сдвинулись к переносице, словно предвещая появление какой то мысли, которая с минуты на минуту должна была его осенить – Ты что, обиделась?
Открытие осветило его лицо, заставив брови вновь приподняться – шутка ли, на Рамси не обижались так давно, что он уже забыл, как это бывает. Кого он мог обидеть? Своих вояк? Друзей? Этих ничем было не пронять. А здесь! Ну конечно!
- Обиделась, что я тебе так сказал? – он словно никак не мог уяснить для себя истинность столь абсудрной на первой взгляд мысли, но уже само допущение подобного факта едва ли не привело Рамси в восторг. Он буквально вспыхнул изнутри, светясь, подобно осеннему солнцу, вышедшему на темно-фиолетовое, тяжелое от свинцовых туч небо. Очевидно, это объяснение в корне меняло для него суть происходящего, меняя минус на плюс, но почему так – Рамси не думал и не собирался пускаться в объяснение этого факта, хотя возможно и стоило бы. Но к чему были объяснения?
Взгляд зеленых глаз просветлел, ярко светясь глубинной восторженной нежностью, терпко смешавшейся с намеком на возможное раскаяние, если предположение, кометой прорезавшее густую тьму рассудка, окажется верным. В любом случае, Рамси был полон намерения разузнать, что творится в этой рыжеволосой головке. Момент для этого выпал как нельзя более подходящий. Мешала только Бриенна Тарт, следовавшая за Сансой по пятам так, как будто это она была мужем леди Болтон. Объясняться с собственной женой при этой громаде в доспехах Рамси хотелось не очень-то, хотя в последнее время он воспринимал ее скорее как бессловесную мебель, которую вообще можно не замечать. Бросив на Бриенну взгляд вскользь, Рамси снова взглянул на жену.
- Мы можем поговорить без твоей… - начал он вполголоса и тут замялся, словно силясь подобрать подходящее слово, не оскорбляющее достоинство леди Тарт, хотя это последнее, о чем у него было желание печься – Телохранительницы? – примирительно «родил» Рамси приличный аналог словосочетания «дылда в доспехах»

Ковер из хвои и палой листвы затруднил быстрый и эффектный побег – ноги вязли, а длинное платье опутало лодыжки, превратив Сансу в стреноженную кобылку, как она сама о себе подумала, пытаясь быстро шагать, но не земля, а крепкая рука помешала девушке уйти быстро.
- Ах, - изумленно-испуганно выдохнула Санса, круто разворачиваясь к лорду Рамси лицом, во власти инерции своего движения, подавленного его резким жестом. Секундный испуг промелькнул в голубых глазах Талли, уступив место голодной ярости Старков, направленной прямо в глаза напротив. Санса была еще таким ребенком, но рядом с человеком, определенным ей в мужья, в ней просыпалось нечто новое, придававшее силы и уверенность в себе.
- Постой, - Болтон все еще держал ее за руку, а на них глазела вся поляна, включая Бриенну и всех тех, кто все эти дни поливал Сансу равнодушием и презрением, как будто она виновата в том, что находится среди них. – Ты что, обиделась?
Нет! Как можно признать это!
Заметно вспыхнув, девушка отвернулась, скрывая смущение за волосами, милостиво накрывших волной ее лицо. В душе вспыхнул страх – Санса отвыкла делиться своими переживаниями и мыслями, а уже с тем, кто ее обидел и подавно. Такие вопросы задавались только с одной единственной целью – обидеть еще больше.
Пылая от смущения, Санса нашла в себе силы вырвать руку из крепкой хватки, и поправить волосы. Кем бы она ни была, но должна остаться леди, а потому, леди Санса смело подняла взгляд на мужа, осознавая, что алеет, как помидор на грядке. Упрямо поджатые розовые губы, вздернутый подбородок и синие глаза – все кричало о том, что лань готова обороняться, защищая свои чувства до последнего, вздумай только кто над ней насмехаться.
- Обиделась, что я тебе так сказал? – улыбка, увиденная на лице Рамси, привела Сансу в шок. Он пришел в восторг, но не в злой, свойственный Джоффри и не раз замечаемый девушкой в Королевской гавани, а в какой-то другой, явно несущий ей добро, но это было невозможно.
Ее ничто не сдерживало сейчас от гордого побега, но улыбка и взгляд мужа держали куда серьезнее, чем рука мгновением раньше, а те сложные чувства, охватившие душу девушки, сковали ее члены, сделав неловкой.
- Мы можем поговорить без твоей… Телохранительницы?
Не сразу поняв, что от нее хотят, Санса обернулась к Бриенне, кивком прося оставить их вдвоем. Перспектива разговора пугала девушку куда меньше, чем отсутствие какого-либо контакта с тем, в чьих руках теперь была ее жизнь от и до.
- Как Вам угодно, - кротко, словно только что не бунтовала против целой оравы вооруженных мужчин, ответила Санса, одаривая мужа заинтересованным внимательным взглядом.
Он мог быть рыцарем, когда хотел этого, но столь же внезапно специально, как думалось Сансе, обжигал злостью, стараясь сделать больнее. И пусть он попробует снова ее оскорбить, унизить или задеть, в беседе один на один куда проще ответить Рамси, без его друзей, готовых подхватить травлю над новой игрушкой господина.
Наблюдая за вверенной ее заботам девушкой, Бриенна гордилась справедливым порывом Сансы, но не скрывала обеспокоенности сценой, развернувшейся за какие-то несколько минут.
Пару дней назад казалось, что Рамси Болтон забыл о своей жене и ее спутнице. Только регулярно посылаемая еда и услуги говорили, что это не так. В тайне леди Тарт радовалась подобному отношению, вспоминая самые известные истории о Рамси и удивляясь совету Джейме Ланнистера, данному дочери Кейтилин. Еще удивительнее было, то, что девушка послушалась и ни разу открыто не пожалела о принятом решении. Цвреубийца совершенно прав в одном – двум женщинам не выжить в охваченном войной Вестеросе, пока Санса является наследницей Винтерфелла. Лучшим способом ее спасти – отдать кому-то, кто владеет вооруженной армией и дружит с головой. Во втором Бриенна не была уверена, как и в любом другом мужчине, за редким исключением.
- Да, миледи, - хрипло согласилась женщина-рыцарь, коротко поклонившись паре перед тем, как отойти в сторону походных костров и палаток. Там она остановилась под огромной сосной, чтобы взглядом держать Сансу и ее спутника в поле своего зрения.

Санса рванула от него свою руку с отчаянием пойманного в капкан зверька, проливая на грудь Рамси жгучую, злую субстанцию. Словно пылающие уголья попали ему под кольчугу, а затем их затушило ведерко холодной воды, стекающей ледяными змейками за шиворот.
Он отступил, не прекращая изучать юную девушку взглядом и не скрывая от нее сменяющих друг друга противоречивых чувств. Тень подозрения в собственной ошибке коснулась его черт, омрачая их и зажигая темные огни - но лишь на секунду; ведь не заметить яркий румянец смущения на щеках Сансы мог только слепец или тот, кому это было безразлично. Потрясенный открытием, признаки которого он сам же не хотел замечать еще в Красном Замке, Рамси оттаял так быстро, что сам не успел сообразить, как это случилось. Неужели он мог быть ей симпатичен? Нет, этого не может быть.
Во многом одичавший, озлившийся прежде всего на себя же, он конечно, не был лишен мимолетной женской ласки. Рамси вполне верил в то, что может быть желанным гостем в чужой постели, но не более того. Ничего другого он не допускал даже в мыслях; ничего другого он и не знал. И даже получив в жены Сансу Старк - сознавал ли он, что ему с ней делать? Если и да, то словно нарочно не думал об этом.
Смущение Сансы и ее яркий румянец вновь шевельнули в нем какую-то каменную глыбу, и Рамси не в первый - но и не в десятый раз стало стыдно за себя и свою злость, за которой местами он сам уже ничего не хотел видеть. С каждым днем этого желания становилось все меньше, и уже невозможно было сказать, когда наступил момент, за гранью которого он смирился, добровольно развернувшись лицом к зияющей впереди тьме. Когда они с Сансой впервые встретились в Красном Замке и Рамси почувствовал то же самое, что и сейчас, он был уверен, что тот момент больше не повторится. Но момент повторялся - и это удивило Рамси, заставив его бесов успокоиться и благоговейно затихнуть, лишь слегка обнаруживая сверкающий в смягчившейся зелени блеск.
- Идем - негромко произнес он, словно сейчас должно было свершиться какое то таинство и вдруг предложил Сансе руку, почти точно так же, как делали это знатные рыцари в Красном Замке.
Ему не хотелось, чтобы на них пялились - и это одинаково касалось как его людей, так и Бриенны из Тарта. Поэтому, покуда они находились еще у всех на виду, Рамси молчал, неторопливым шагом шествуя под руку с Сансой к поваленному дереву в одном из уголков поляны. Это "убежище" находилось в тени раскидистых кустов волчьей ягоды, и сын Русе ощущал себя спокойнее по мере того, как удалялись посторонние голоса, тревожа слух лишь в половину своего звучания. А то и глуше.
- Ты прости, что я тебя обидел - Рамси аккуратно стряхнул со своего рукава лесного паука и обернулся к Сансе, на ходу улыбнувшись ей - Я и не думал, что так выйдет.
Откровенно признаться в том, что он о чем то не подумал или чего-то не понял никогда не было для Рамси проблемой. Пожалуй это была самая большая роскошь из всех, что он позволял себе по простоте своей. Он всегда боялся оказаться шестеркой, всегда боялся превратиться в чудовище, но показаться кому-то дураком - нет; потому как знал, что не дурак. Неторопиливый шаг, согласие Сансы и то время, что боги даровали паре для разговора, располагали Рамси к попытке хотя бы какого-то подобия объяснения с девушкой, называвшейся его женой.
- Давно на меня не обижались
Он усмехнулся, вспомнив Домерика; брат был последним существом, по мнению Рамси действительно обладающим чувствами, которые стоило беречь. Ну а про мать и говорить то нечего. Тут подчас бывало и впрямь непросто, но Рамси старался как умел. А Домерик - тот даже учил брата объяснять природу собственных переживаний, ища в них какие то первопричины и таинственные подоплеки. Сначала Рамси смеялся, грубовато подшучивая над законным сыном Болтона, но потом поддался своеобразному таинству таких бесед. Надо же было Домерику сначала научить Рамси разговаривать, а потом умереть.  С тех пор он ни с кем уже не говорил о таком.
- И ведь не специально я, само вырвалось - продолжал Рамси, которому было не так то легко остановиться, едва только он начал - Я вообще много злюсь и на себя и на всех сразу. Но ты ни при чем. Ты вообще-то мне нравишься.
Он снова усмехнулся, словно удивляясь тому, что только что сказал, еще и не будучи пьяным.
- Но ведь я не идиот. Знаю, за кого меня держали и держат. "Ублюдок" - это прямо мое второе имя. А тебе бы рыцаря в мужья.
Очередной взгляд, коснувшийся черт леди Сансы, был словно направлен на сокровище, слишком ценное для северного хулигана. Скажи Санса ему сама то же самое, он бы разозлился. Но сам о себе Рамси имел право говорить все, что угодно. Особенно, когда никто посторонний его не слышал. Ведь в какой-то степени он говорил совсем смешные вещи.

Поваленное дерево, утопающее в пахнущих осенней листвой кустах, выглядело даже живописнее резной беседки среди ухоженного сада. Отстегнув темно-зеленый, почти черный плащ, Рамси постелил его на испещренное корой бревно и опустился на импровизированное седалище, жестом предлагая Сансе сесть рядом.
- Твоя Бриенна и вовсе меня ненавидит - он сказанул это, смеясь, словно только смеяться здесь и оставалось - Хотя ты спроси ее, за что. Она скажет?
Рамси кивком указал на поляну, в ту сторону, где по всем "расчетам" должна была находиться леди Тарт - Да и Ланнистер тоже.
Вытащив из ножен кинжал, он сразмаху вонзил его в кривую кору в том месте, где она не была покрыта плащом, после чего в спокойствии сложил руки на коленях.
- Меня взбесила его "благородная" лживая речь. А попало тебе. Это не оправдание - поспешно добавил он и, сощурившись, уставился куда-то вдаль, за стволы деревьев, словно не хотел глядеть на Сансу, боясь обнаружить в ее чертах что-то не то - За то признаю, виноват. Прости.

У нее хорошо получалось быть леди. Молчаливость, ровное смущение; по мере того как Рамси становился откровеннее, его супруга напротив, все лучше держала себя в руках, словно подпитывалась от него внутренней силой, которую затем употребляла на строительство очередной стены между ними. Но Рамси не замечал этого, а вернее игнорировал собственные ощущения, смутно предвещающие ему подвох. Лишь к концу своего монолога, когда он сказал так много - а она даже не сочла нужным сесть рядом с ним, Рамси ощутил обиду, и его ощущения сгустились у него в горле тугим и горьким комком вновь закипающих эмоций. Он сощурился, как будто плохо видел и никак не мог рассмотреть девочку, взирающую на него сверху вниз. И никак не мог понять, что она такое.
- Милорд, Вы не правы. Сир Джейме посоветовал мне ничего не бояться, выходя за Вас замуж. Еще тогда он упомянул, что Вы лучше многих принцев.  
Чинно, кротко, вежливо. Все как надо.
Рамси коротко выдохнул, резко подавив едва не вырвавшийся смешок. Вот как. Надо же. Кто бы мог подумать, что Джейме Ланнистер мог сказать так про сына Русе Болтона. Неужели он и впрямь так думал? Или он просто соврал, потому что не хотел ломать планы своего отца. Рамси не знал наверяка. Он начинал уже путаться во всей это паутине слов, мыслей, действий. Думать можно было всякое, но слова Сансы заронили в сердце сына Русе Болтона зерно сомнения. Образ золотого ублюдка, привыкшего жить на всем готовом, дрогнул, украшаемый кривой трещиной. Но в это мгновение Рамси особенно сильно захотелось послать все в пекло. От отвернулся, не зная, что ему думать. И все равно почему-то чувствовал себя чужим и лишним в том мире, который якобы открывался ему навстречу; ощущение это нарастало тем острее, чем спокойнее вела себя новоиспеченная леди Болтон.
- Вот как. - произнес наконец Рамси после непродолжительного молчания - Не знал, что вы с ним такие друзья.
Обида,постоянно сдерживаемая, начинала вырываться наружу. Обычно он выплескивал все накопившееся через злость и неистовство. И чаще всего достаточно было запустить чем нибудь в дерево, чтобы снова прийти в норму. Но всех этих полумер было мало и они лишь оттягивали момент истины. Можно ничего не бояться, выходя за него. Ну конечно. А чего можно бояться? Рамси взглянул на Сансу снова, словно никак не мог признать ее. Так, словно она только что его предала.
- Он прав, твой сир Джейме. Знаешь почему? Потому что ты хозяйка. Ты, а не я. Я бы уже триста раз сдох, если бы меня не решили женить на тебе. Отец нашел меня, когда я почти уже был в могиле. Меня всю жизнь ненавидели, за то что я родился на свет. За то, что я защищался и не хотел быть, как другие. Я никогда не знал иного. Но еще больше меня стали ненавидеть, когда поняли, что я и правда не такой как другие. Потом меня нашел мой брат. Его убили за то, что он полюбил меня. Если бы можно было обменять его жизнь на мою, я бы и сейчас согласился, не думая. Я никогда бы пальцем его не тронул - но все считали меня убийцей. Людям нравилось распускать эти злобные слухи. Чернь не знает жалости, если дать слабину. Я отвечал им на это силой. Мы с парнями перерезали много глоток. А потом умерла и моя мать. Я ее любил до смерти, но что это в сравнении с твоим несчастьем? Тогда мне было плевать на отца и на Север. Хотя я всегда хотел, чтобы он признал меня. Я старался, чтобы он меня заметил. Но куда там. Многие хотели, чтобы я издох. Я уже и сам хотел. А потом вдруг стал нужен. Меня нашли, выходили. Потом приказали ехать сначала в Харренхолл. Я знать не знал, зачем. А после мы отправились в Королевскую Гавань. И вот теперь едем в ТВОЙ замок, возвращать тебе твое богатство. Когда все получится, я снова стану не нужен. Ты можешь от меня избавиться, когда захочешь и выбрать себе другого мужа. Чего тебе бояться? Что я тебя убью?
Он засмеялся, как будто большей чуши - обидной и злой, не говорил и не слышал в жизни; а потом, внезапно, смех резко прекратился и Рамси взглянул на жену уже без улыбки.
- Так вот знай, что я хочу тебе сделать подарок.
Он вытащил из за пояса клинок - великолепный кинжал, изготовленный мастерами в Королевской Гавани. Лезвие, украшенное тонкой, замысловатой филигранью блеснуло в свете дня, словно алмаз. Рукоять, инструктированная драгоценной россыпью, поблескивала маленькими рубинами, цветом напоминающими капли свежей крови. Их цвет почти точно совпадал с цветом того камня, что подарила Рамси Санса в их первую брачную ночь. Кинжал лег на ладонь острием к Рамси, а рукоятью - к Сансе.
- Я тут распинаюсь перед тобой, а ты смотришь на меня как на падаль. Мне не нужна такая жизнь. Можешь убить меня, когда я стану тебе не нужен. И выбрать себе кого захочешь. Бери.

Все же жизнь была несправедливо жестока  к ней, стараясь выместить за последние два года все то зло и неудобства, что задолжала за счастливое детство под крышей родного дома. Удар за ударом она выбивала Сансу Старк из ее уютной норки, вынуждая постоянно приноравливаться к новым обстоятельствам, ни минуты не позволяя порадоваться обретенному положению – ведь оно менялось быстрее, чем девушка успевала привыкнуть. Такой темп давался юной Старк тяжелее, чем можно было бы подумать. Больше всего она мечтала о передышке, но разве возможно подобное рядом с Ланнистерами или в обществе Рамси Болтона?
Как всегда, (о, как странно это звучало в мыслях - не женаты и месяца, но уже существует некое «как всегда») хрупкий мир был нарушен одним неосторожным движением и полился словесный поток, из которого девушка не понимала и слова. Ей не доводилось слышать высокий валирийскмй, но сейчас она могла бы подумать, будто северянин говорит исключительно на этом языке.
- Вот как. Не знал, что вы с ним такие друзья. – Робко улыбнувшись и пожав плечами, Санса сделала, было шаг навстречу мужу, но перебить его не представлялось возможным, да она и не смогла, застыв, как статуя, безуспешно пытаясь уловить смысл того, что вылилось на ее неподготовленные уши.
Он говорил много, но казалось, что не слова, а яд лились из губ мужчины, подкрепляемые взглядами, способными снимать кожу не хуже ножей. В начале его речи девушка еще стояла, но под напором начала отступать, пока через три шага не уперлась спиной в ствол дерева и так и осталась стоять, пользуясь надежной опорой. Лес для нее исчез, пропала Бриенна, испарились северяне и их лагерь. С недоумением она смотрела на мужа, чувствуя, как рой ос впился ей в душу.
Он обвинял ее, но до сознания Сансы почти не доходил смысл того, в чем она виновата.
- А потом умерла и моя мать. Я ее любил до смерти, но что это в сравнении с твоим несчастьем? – Опираясь спиной о сосну, девушка молча и серьезно смотрела на молодого человека напротив себя. Ей не хотелось плакать, возможно, впервые в жизни. Почти незнакомый мужчина изливал душу, но казалось, он признавался в ненависти, и Сансе слышался в этом отголосок жизни с Джоффри, только королю нравилось физически причинять боль своей жертве, а Рамси Болтон будто намеревался выместить на ней ненависть за разочарования от мира. Она тоже потеряла мать, братьев, отца, сестру.., но муж не ставил ее утрату хотя бы во что-то серьезное. Это она поняла наверняка и, пока Рамси продолжал говорить, молча проглотила надежду на сочувствие от того, с кем ей по велению богов стоило растить детей.
- И вот теперь едем в ТВОЙ замок, возвращать тебе твое богатство. Когда все получится, я снова стану не нужен. Ты можешь от меня избавиться, когда захочешь и выбрать себе другого мужа. Чего тебе бояться? Что я тебя убью? – При последних словах Санса еще сильнее вжалась в дерево, превратившись в оголенную кожу, столь остро сейчас девушка воспринимала прикосновения и эмоциональный окрас слов.
Разговаривать с человеком напротив ей не хотелось – он лгал или пытался чего-то добиться от нее. Иных причин, кроме насмешки, она не видела, а потому отвернулась от мужа, чувствуя, как горит с ног до головы, ощущая себя опозоренной. Мужчинам было легко насмеяться над женщиной.
- Так вот знай, что я хочу тебе сделать подарок. Я тут распинаюсь перед тобой, а ты смотришь на меня как на падаль. Мне не нужна такая жизнь. Можешь убить меня, когда я стану тебе не нужен. И выбрать себе кого захочешь. Бери.
Короткий злой смех неуравновешенного человека заставил девушку из чувства самосохранения повернуть голову к Рамси, благо он не пытался приблизиться, но его слова внушали страх и недоверие.
- Вы пьяны. Или сошли с ума. – Дрогнувшим голосом заключила Санса, медленно двигаясь по стволу сосны, чтобы встать рядом и вернуть себе достойную осанку.
Теперь новоиспеченной леди Болтон пламенно хотелось сбежать вместе с Бриенной в лес, пусть и на верную смерть, зато подальше от очередного палача. Ей было надо так мало – доброе слово и внимание.
Став сбоку от ствола и  опершись на него одной рукой, так как ноги отказывались держать ее, девушка подняла взгляд на мужа – сосредоточенный, пытливый и спокойный, хотя, видят боги, внутри нее выли стаи волков, однако показать их теперь будет трудно. Я ее любил до смерти, но что это в сравнении с твоим несчастьем?
Обидная фраза пульсировала в висках и сердце открытой раной, а слова о хозяине положения заставили Сансу насторожиться.
- Или смеетесь надо мной. В Королевской гавани надо мной только и смеялись, - сурово отметила девушка, осознавая, что может вызвать новый поток злости, а то и физической расправы. – Что бы Вы ни задумали, давайте покончим с этим быстрее, - оглянувшись по сторонам и никого не обнаружив, Санса судорожно вздохнула и улыбнулась Рамси. - Где они? Пусть выходят. Шутка удалась. Какой приказ же мне отдать? Убить Вас? Или казнить Вашего оруженосца? Зачем ждать приезда в МОЙ замок, если милордам охота посмеяться уже здесь.
Дерево пришлось весьма кстати, оказавшись под рукой, когда Сансу оставили силы, и она пошатнулась в порыве своей смелой выходки. Чувствуя себя слепцом перед болотом полным зыбких песков и топей, девушка сделала первый шаг для своей защиты или к гибели. Тот живой задор, что копился в ней все семнадцать дней, потух и испарился под новой раной, нанесенной намеренно по самому больному; остались только горечь и пустота.
- И уберите кинжал. Я давала клятву и не нарушу ее, как ... лорд Русе. – Маленькая ледышка захлопнула створки, спрятав парующую кровью рану. Санса почти не отдавала себе отчет, когда кинула эту фразу, но она и раньше задумывалась, что рано или поздно дойдет до этого разговора. Сумасбродством было кидаться такими словами, но обойти стороной странный жест с предложением совершить убийство, она не могла. Рамси Болтон будто не помнил, как она пыталась сделать шаг к нему, будто не ценил ее старания. Его вела своя боль, чужой он не замечал... Или же все таки издевался.

Разговор не получался. Что еще он должен был сделать или сказать, Рамси уже не знал; он и так говорил необычно много, хотя чаще всего предпочитал и вовсе ничего не объяснять и не рассказывать. Если тебя не понимают без слов, с ними не поймут и подавно. Понадеявшись на то, что его усилие будет вознаграждено, Рамси попытался - и потерпел неудачу. Стена между ними стала только толще. Что он такого ужасного сказал, сын Русе слабо понимал при всем желании; но Санса отреагировала так, будто он хочет отобрать у нее звание главной жертвы, за которое сама она отчаянно и упорно держалась. В любом случае, роль хозяйки Винтерфелла вряд ли понравилась бы ей настолько, насколько нравилась роль игрушки в чужих руках. И что теперь было правильным?
Что он должен был сделать? Погладить ее по головке? Пожалеть? Или может притащить веник цветов? Последнее она все равно бы не оценила, ей удобнее было бы решить, что он над ней издевается, чем поверить в его искренность. Слушая ее, Рамси думал, вернуть ли ему ей кольцо сейчас или дождаться приезда в Винтерфелл. С такой женой у него ничего не получится - она не слушала его и не хотела помочь Рамси построить между ними тот мост, что был так необходим им обоим. Пожалуй, она еще больше оказалась ослеплена собой, нежели он.
Он хотя бы пытался с ней разговаривать - она же от него только открещивалась. Было ли обидно? Безусловно, но того стоило ожидать. Стать лордом Винтерфелла ему это, конечно, не помешает, а вот любовь и понимание искать придется не здесь. 
Беззлобно и с долей разочарования усмехнувшись, Рамси убрал за пояс кинжал, олицетворяющий буквально парой секунд ранее саму его жизнь. Леди Старк хочет быть несчастной жертвой; это ее выбор, но не этого он от нее хотел.
- Так у нас ничего с тобой не получится - произнес наконец сын Русе Болтона, уже собираясь подняться со своего импровизированного седалища. Он вдруг ясно представил их брачную ночь после обручения перед ликом Старых Богов. Все происходило бы как ритуал жертвоприношения.
Она бы легла перед ним - сыном убийцы ее брата и матери - и молча раздвинула ноги, произнося про себя молитву Семерым. Конечно, она не стала бы сопротивляться - ведь Клятву нельзя нарушить ни словом, ни делом. Закатала бы ночную рубашку и разумеется, закрыла глаза. И тут Рамси понял бы, что ни хрена у них не выйдет. Вот прямо как сейчас. 
- Я знаю, как с тобой обращались. Мне рассказывали. Я просто хотел рассказать и о себе тоже, чтобы ты поняла, что я такое. Но тебе я вижу, не интересно ни кто я, ни что думаю. 
Он вытащил из сухой древесины второй кинжал и не торопясь поднялся на ноги. Отряхнув плащ и перекинув темно-зеленую материю через локоть, молодой мужчина подошел к дереву, в которое Санса вжалась так, словно ее окружала стая голодных псов. Он задержался около нее перед тем, как вернуться на поляну, и бросил внимательный взгляд на лицо северянки.
- Никому здесь на хрен на надо над тобой шутить - резко произнес он уже без оттенка былой шутливости в тоне - Думаешь нам нечем заняться? Какие-то ублюдки убили троих наших ребят, а может и всех четверых. Одному из своих людей я сам сегодня перерезал горло, потому что ему уже нельзя было ничем помочь. Их и дальше будут убивать, если мы не примем мер. Эти ребята защищают тебя, носят тебе еду, заботятся о тебе, чтобы ты могла ни о чем не думать. Ты теперь их леди и моя тоже. Они в жизни никогда не видели такой красавицы. И я не видел. Мы все отдадим за тебя свои жизни, если будет надо. А ты печешься о каком-то чужом ублюдке. И я тут распинаюсь перед тобой как идиот, хотя мог бы послать тебя в пекло и был бы прав. Но просто мне не плевать на тебя. Я к тебе как к родной - а ты напридумывала себе какой то хрени. Ты дура, Санса. Не знаю, что я в тебе нашел.

Говоря, он уперся ладонью в ствол дерева, словно преграждая юной волчице путь в случае, если она решит убежать. Острое чувство, что это их последний разговор, вдруг родилось внутри, словно холодная стальная игла проходя через грудную клетку; "это всё". Она никогда больше не будет его слушать и никогда он не будет так близок к ней, как сейчас. И если остались живы какие то последние крохи от той первой их встречи, они скоро умрут и последние огоньки погаснут в кромешной тьме. Сейчас, когда он чувствовал на своем лице ее дыхание, одновременно хотелось упасть перед ней на колени и одновременно же - высказать все до конца, еще отчаяннее и злее, чем прежде. Но вместо этого Рамси вдруг прижал ее к себе, буквально оторвав от ствола дерева, к которому она приросла - и обнял крепко, будто навсегда прощаясь со всем, что было для него дорогого в жизни. Зарывшись носом в рыжие волосы на макушке, он зажмурился, утонув в океане чувств и ощущений; а затем поцеловал ее - сначала в висок, потом в скулу и наконец, в прохладные губы так горячо и скоро, как будто был вором, решившим украсть у судьбы лишние секунды полной жизни. Крепкие, полные чувством объятия разомкнулись так же скоро, как до этого поймали Сансу в капкан, и Рамси отшатнулся на шаг, словно его оттолкнули. Зелень его глаз потемнела настолько, что теперь их цвет можно было сравнить с вязкой зеленью лесного болота.
- Можешь идти жалеть своего страдальца - голос его заглох, оборвавшись в конце произнесенной фразы; уголки глаз начинало щипать - и Рамси закрыл их на мгновение,
чтобы через пару вдохов и выдохов вернуть себе контроль над собственными же чувствами. Хотелось крикнуть Сансе, чтобы она убиралась прочь и не смотрела на него. Но она и без него это сделает.

После подобной выходки человек со славой убийцы и садиста не должен был пощадить никого, даже Сансу Старк, на которой сошлись все чаяния Севера, как упорно твердила Бриенна.
- Твой будущий муж палач и сумасшедший. Он испытывает удовольствие от криков свежеосвежованных людей. После пытки они живут еще несколько часов в непрекращающейся ни на секунду боли.
Голос Джоффри с интонациями смакования чужого садизма не шел из головы Сансы все то время, пока Рамси вставал с поваленного дерева: неспешно, как будто даже немного вальяжно – гибкое тело, как пружина; движения неторопливые и отточенные. Сердце забилось так быстро и сильно, что заглушило своими ударами о грудную клетку все звуки в мире.
- Он не такой уж и упырь, этот Рамси Болтон, - еще одно воспоминание о словах Ланнистеров. Сиру Джейме хотелось избавиться от Сансы Старк, чтобы не выполнять клятву. Он ведь цареубийца, предатель и отступник. Да?
- Так у нас ничего с тобой не получится. – Что может получится? Раздавленная эмоциями Рамси и своими переживаниями Санса туго соображала, как в тумане наблюдая за тем, что муж поднимается, выдергивает кинжал из коры дерева. - Я знаю, как с тобой обращались. Мне рассказывали. Я просто хотел рассказать и о себе тоже, чтобы ты поняла, что я такое. – Что «я такое»? Что Вы такое? Я ничего не поняла, кроме ненависти, вложенной в слова. - Но тебе я вижу, не интересно ни кто я, ни что думаю. – Убейте и не мучьте. Только быстро, пожалуйста. Мать, направь его руку. Быть может, он снова предложит кинжал?
Ноги на удивление продолжали держать девушку на ходу: она все так же ровно стояла перед мужем, как в начале их странного разговора. Мир осыпался листьями к их ногам, осень вновь собирала тучи над головами, собираясь оросить сильным ливнем подсохшую было землю. Лес стих, предвкушая разгул стихии, а вместе с ним умолкла и Санса, чувствуя, как на нее надвигается буря, истоки которой скрывались от нее за каменной стеной горечи Рамси Болтона. Смутно догадываясь, что злость предназначается не ей, а кому-то другому, Санса все же приняла на себя основной удар и теперь качалась под весом возложенной на нее чужой души.
Он подошел ближе, а Сансе показалось, что с нее сняли кожу, едва ее коснулось дыхание мужа: нервы оголились до предела и каждое слово колоколом отдавалось в голове, заставляя сердце биться сильнее. Страх испарился, она даже сомневалась, что он был в ней, но осталась огромная пропасть обиды и разочарования. Обиды на Джоффри и Серсею – они отобрали у нее возможность быть любимой, а в том, что Рамси Болтон сможет ее полюбить, Санса сейчас сомневалась как никогда.
- Никому здесь на хрен не надо над тобой шутить. – Снова поток слов. Более понятных и одновременно горьких, как микстура мейстера Пицеля, которой он поил игрушку Джоффри Баратеона, когда ее нужно было уложить спать на сутки-двое. - Мы все отдадим за тебя свои жизни, если будет надо. А ты печешься о каком-то чужом ублюдке. И я тут распинаюсь перед тобой как идиот, хотя мог бы послать тебя в пекло и был бы прав. Но просто мне не плевать на тебя. Я к тебе как к родной - а ты напридумывала себе какой то хрени. Ты дура, Санса. Не знаю, что я в тебе нашел.
В изумлении она подняла на мужа глаза, слушая его бессвязный в некотором роде поток речи. Он признавался ей если не в любви, то восхищении… Но признавался в манере присущей Сандору Клигану, будь тот способен на теплые чувства: с напором, с ненавистью, искренне и жестко, обвиняя в том, что она не заметила ничего. Чуть нахмурив брови, девушка вдруг вновь ощутила почву под ногами. Откуда в людях так много злости? Почему нельзя просто показать свою симпатию? Муж прятался от нее семнадцать дней, перед тем излив ненависть на ее плечи, а теперь ждет понимания и ласки? Или он и его люди полагали, что заполучили вторую Серсею Ланнистер, которой с высоты ее полета не рассмотреть было северян с их замкнутыми и сложными душами? Обидное «дура» перечеркнуло все, что можно было бы извлечь хорошего из слов Рамси Болтона. Знал бы он, что этим придал ей сил и желания высказаться.
Вспыхнув от негодования и смешанных чувств, Санса подняла голову, чтобы встретить своим лихорадочно блестящим взглядом режущий на части Рамси Болтона, но вместо этого внезапно очутилась в стальных объятиях. Проклятое сердце стремилось выскочить из груди, выдавая свою хозяйку с головой, а ей не хотелось бы показывать, как она переживает происходящее.
Не успела она очнуться, как муж накрыл ее рот своими губами, властно и крепко целуя. Первым желанием было вырваться, сделав как можно больнее тому, что не желал ее слышать, зато только и делал, как пытался сделать виноватой свою пленницу-жену. Упершись кулачками в грудь мужу, Санса попыталась его оттолкнуть, теряя голову от эмоций, но негодование так быстро перетекло в желание ответить, что девушка растерялась. Объятия перестали казаться ей капканом и пыткой: он не пытался сломать ее, растоптав гордость, но напитывал чувственной силой, потрясшей девушку до глубины души. Все длилось несколько секунд, но она успела ответить мужу настолько, насколько смогла в силу своей неопытности и неловкости ситуации – отчаянно, искренно и с полной самоотдачей.
Простой поцелуй передал куда больше, чем было сказано за время, проведенное ими на полянке в стороне от лагеря.
- Можешь идти жалеть своего страдальца. – Смысл фразы почти ускользнул от Сансы, задыхавшейся у дерева. Взглядом она провожала спину лорда Болтона, удалявшегося от нее, как дикое животное, которое совершило нападение на выбранную жертву, а теперь спешит уйти в сторону, чтобы дождаться. Если бы не спасительный ствол, Санса рухнула тот час, когда Рамси выпустил ее из объятий. Слова разбежались в стороны, как напуганное гончими стадо оленей, но молчание было смерти подобно. Интуиция подсказывала не упускать момент, а не то случится нечто страшное. Уняв сбившееся дыхание, девушка в панике попыталась вспомнить, о чем они говорили до поцелуя.
- Вы ошибаетесь. – Голос стал мерзким, как только она могла родиться с таким? Какой-то детский, севший и глухой. – Я не высокомерная дура, хотя моя сестра Арья могла бы тут поспорить, но никогда мне не приходило в голову быть неблагодарной. И сир Джейме не друг мне, - слезы навернулись на глаза, грозя сломать маску светской леди, а кому понравится сопливая женщина? Глотая горькую влагу, Санса продолжила, с отвращением слыша свой плаксивый голос, - Отец всегда лично казнил убийц. Казните его, но зачем мучить? Конечно, Вы скажете, что я ничего не понимаю. Так и есть, но смех над мучениями других разве это достойно людей наместника Хранителя Севера?
С неба сорвались первые капли дождя больше похожие на пыль. Словно туман разом обрушился на землю с вершин сосен, не в силах держаться за раскидистые лапы ветвей. Влага оседала на людей, покрывая лица вуалями из капель воды. Стало ощутимо теплее.
Закрыв рот правой рукой, Санса тяжело дышала, пытаясь совладать с эмоциями. Рыжая коса быстро впитывала воду, становясь тяжелой и неприятной, как мокрая тряпка, свитая из жесткого жмыха.
- Вы говорите, что ваши люди в восхищении от меня, но это не так. Каждый день я вижу новое лицо из тех, кто приносит нам дрова и еду. Думаю, они считают зазорным быть в услужении у женщин, а потому постоянно меняются. Ни один из них не разговаривает с нами. Я постоянно ловлю на себе косые взгляды. После того, что Вы сказали там… Когда мы уезжали, мне оставалось думать только, что Ваши люди разделяют чувства своего командира ко мне – отвращение. – Она выдала это на одном дыхании, едва обрела способность вновь говорить. Желание плакать ушло, но глаза пекло так, словно Санса провела несколько часов в слезах.

Рамси не спешил уходить, хотя и отвернулся, чтобы Сансе не было видно его лица. Он снова предал себя самого, позволив прорваться наружу чувствам и теперь как слепой, плохо понимал, попал его удар в цель или нет. Красиво говорить он не умел - напротив, стоило ему открыть рот, как сказанное им сразу начинало казаться посторонним ушам обидной и злой насмешкой; и даже самые лучшие слова порой звучали из его уст как проклятья. Может он их не так подбирал, но чужая обида в ответ только мешала ему понять, как делать это правильно, и глубинная, злая горечь росла внутри как снежный ком, отравляя душу. Смутно понимая, что так же будет и в этот раз, он уже готов был смириться с тем, что даже самого безобидного, беззащитного и доброго человека он обидел, когда совсем этого не хотел. И если так, то своими возможными попытками что-то исправить он скорее сделал бы только хуже, а стало быть лучше было Рамси молчать, не открывая лишний раз рта. Чудо ли произошло на этот раз или в мире просто стало больше на одного человека, способного понимать его проклятый язык, но Рамси словно врос в землю, стоило ему услышать дрогнувший девичий голосок - высокий и слабенький, как у маленького котенка. Первые слова Сансы ускользнули от него, но зато глухо и больно зазвеневшие в дрожащем голосе слезы вонзились в незащищенный броней участок подобно граду маленьких и острых, словно иголки, осколков. Их звон буквально переполнял сознание изнутри, подступая к краям, заслоняя и грозя залить собой все остальное. Рамси сам ничего перед собой не видел, кроме белотканого тумана, оседающего воздушными каплями на его лице и волосах, прилипших к вискам. Каждый вдох влажного, прохладного воздуха был как первый и последний одновременно,
а мир казался таким ярким, что его краски резали на части, словно снимая с тебя кожу. 
- И сир Джейме не друг мне
Он обернулся, перестав быть в эту минуту бывшим бастардом, сыном Русе Болтона и командиром отряда. Истинное "я", скрытое в каждом из нас, не имеет ни имени, ни титула, ни звания. Вот только порой оно прячется так глубоко, что даже его хозяин о нем не знает, настолько он путается в навешенных на себя ярлыках. Именно оно звенело сейчас под градом пронзительных интонаций и бессвязных слов, словно струна.
Что-то он слышал, что то пропускал мимо ушей, но самое главное попадало в цель. Смешно, но из всех фраз Сансы, доселе прозвучавших, по-настоящему тронула и задела его именно эта, про сира Джейме - самая беззащитная и детская. Как оправдание маленького ребенка, которого обвинили в дружбе с кем то "плохим"; такого Рамси никак не ожидал. Черные брови невольно приподнялись, на время лишая его черты тех хищнических штрихов, которые местами так пугали юную леди Старк и заставляли ее подозревать в его словах и выражениях насмешку. Он был весь внимание, словно готов был впитывать интонации Сансы подобно иссушенной, изрытой трещинами земле, на которую наконец начали падать капли живительной дождевой влаги. Таких развернутых ответов на свои вопросы он и не рассчитывал получить, но с ним говорили и постепенно новая картинка вырисовывалась для него словно мозаика, которую ранее он вслепую пытался сложить почти что из ничего. Вместо высокомерной и презирающей общество северян волчицы Рамси снова увидел хрупкую, ранимую и несправедливо обиженную девочку, которой всего лишь хотелось не быть чужой для всех них и... прежде всего для него. Это открытие потрясало настолько, что в его истинность почти невозможно было поверить. Но в эту секунду Рамси стало ясно, что та его часть, к которой взывала Санса, еще не умерла. Иначе он бы ничего не услышал. 
Все это время он видел со стороны юной Старк предполагаемые, привычные для себя высокомерие и презрение в смеси со страхом, когда на самом деле все было не так. И вместо улыбок, внимания и участия, которые как сейчас он понял, были ей нужны, он подарил ей безмолвие и в итоге оставил за пределами их общего мира, выбросив за борт леди Старк и забыв о девочке из Красного замка. Получалось, что она прожила все последние дни с мыслью, что все они ненавидят ее и не хотят с ней даже поговорить. И от этого ей было плохо.
Рамси хорошо знал, что значит быть выкидышем - но он рос на этой войне и она впиталась в его кровь с молоком матери, тогда как Санса ни в коем случае не заслуживала того же и все произошедшее с ней в крайнем случае должно было оказаться всего лишь страшным сном и не более. Почему мир так груб и так жесток к таким как он, Рамси еще мог понять, но почему правила игры одинаковы даже для таких как Санса, Домерик или его мать - как ни пытался, Рамси не мог найти ответа на этот вопрос и в конце концов перестал задавать его. Ведь ответа не было и не могло быть.
Когда мы уезжали, мне оставалось думать только, что Ваши люди разделяют чувства своего командира ко мне – отвращение.
Брови Рамси вновь изогнулись, придавая его чертам выражение столь искреннего и глубокого отклика на прозвучавшие слова, что становилось трудно поверить в способность одного и того же человека быть таким разным. Глубоко тронутый и потрясенный услышанным, какое-то время он не знал, что ему сказать и просто смотрел на Сансу, продолжая впитывать выражение ее черт. Ожидай Рамси такой развязки, он бы засмеялся от облегчения; но смеяться не хотелось, тем более начинался дождь, а Санса вся дрожала и ему еще предстояло ее успокоить. 
Но слова не шли. Она почти плакала и этим разрывала на части то, что осталось у него от сердца. Не говоря ни слова, Рамси подошел к раскидистому дереву и, не открывая изменившегося взгляда от лица Сансы, накинул на нее свой плащ, закрывая от капель опадающего туманом дождя хрупкую девичью фигурку от рыжей макушки до пят. Видно было только ее личико - бледное и страдальчески-светлое, с блестящими от слез синими глазками. 
За какие заслуги жизнь подарила ему такое сокровище, Рамси еще предстояло понять, но сейчас ему было тяжело думать и еще тяжелее говорить. 

- Вот оно как - тихо произнес он и коснулся тыльной стороной ладони ее щеки, ласково гладя чуть покрасневшую от слез кожу. - Никогда бы не подумал.
Маленький рубин на тонком кольце горел, словно живой - и в это же время заново рождался сам Рамси, с одной стороны оставаясь все тем же, а с другой превращаясь в кого-то совершенно другого. Давно уже он не был настолько самим собой, как сейчас.
- До чего я докатился.
Он мягко поправил на рыжеволосой головке импровизированный "капюшон". Ему хотелось обнять ее, и в то же время трудно было оторвать взгляд от блестящих синих глаз напротив, чистых, словно горные озера.
- Я сам велел им не говорить с тобой. Общество дворовых мужиков не может быть приятно леди. Да и ну как влюбится кто из них. А что по сердцу могу тебе прийтись, и не думал. Язык у меня злой - это правда. Но как только я увидел тебя в Красном замке — сразу полюбил. Только в праве ли я любить? Я себе сам ответил. 
Неужели и правда все может быть настолько по-другому? Как бы там ни было, но раз ощутив под ногами твердую почву, Рамси не собирался отказываться от даров, которые несла ему его жизнь. Главный дар уже стоял перед ним - маленький и дрожащий, словно мокрый котенок. И если ему на роду написано быть ответственным за Сансу - то так тому и быть.
- Как мне тебя не хватало - словно мысль, озвученная вслух. Он снова обнял ее, полностью закрывая Сансу от прохладных капель и осеннего листопада. И пусть весь мир подождет.

Земля уходила из под ног; таяла, как лед и кружила.
Когда неизвестная птица, скрытая в лесной чаще, надрывно закричала, призывая сородичей, Сансе почудилось, будто это ее сердце изливает свою боль, наполнившись ею через край.
Запахи, звуки и прочие чувства обострились. Лес оглушал, набрасываясь на сознание, чтобы поразить его своей осенней красотой и в этом ему совершенно не мешали капли дождя, создававшие настойчивый серый занавес, укрывший пару.
Мир внезапно стал новым, ярким и неустойчивым. Стоило затихнуть эмоциям в двоих людях, как Санса ощутила себя человеком, вышедшим из под купола, до сих пор гасившему вселенную, не подпуская к девушке.
Снова закричала невидимая птица. Становилось холоднее. Чувство уюта испарялось, как тепло из охладевавших углей зимой – неумолимо быстро. Земля остывала, а Сансе казалось, что с нее снимают кожу, обнажая что-то спрятанное в глубине ее души. Имея весьма примитивное понятие о строении человеческого тела, девушка остро ощущала, как нечто рвется из нее наружу. Холодное, обнаженное, дикое и, если бы не объятия лорда Рамси, Санса упала бы на колени, чтобы слиться с Речными землями, с которыми ее теперь роднила не только кровь по матери, но и боль.
- Как мне тебя не хватало, - прошелестел дождь, баюкая своих пленников. Здесь, под сенью векового дуба с потрепанной ветрами золотой кроной, так и хотелось уснуть навеки, ощущая себя настолько обессиленной, что ощущение усталости напоминало о близости вечного сна в жизни для каждого.
Санса закрыла глаза: веки – щиты, ресницы – забрала. Она не спала, но и не бодрствовала. Чтобы открыть глаза вновь потребовалось бы немалое усилие, которого у нее не было: стоять так в обнимку со своим мучителем, ощущая кожей, как где-то текут реки, а над головой сияют звезды, сейчас являлось ее настоящим. В этой новой реальности не существовало никого, кроме нее и Рамси. Он так измучил, но Санса плавала в блаженстве от осознания окончания пытки; страдала от неизвестности и требовала продолжения познания. Все это было неосознанно и тонкой дымкой плавало где-то в глубине сознания, погруженного в полусон.
В другой вселенной Санса ощутила, как глупо они потратили время: много еще предстоит сказать друг другу, объяснить и стерпеть. Теперь леди Старк совершенно не была уверена, что главной ее целью является Винтерфелл.
Стало ощутимо теплее, будто некто вбрызнул в жилы жидкий огонь. Звуки стихли, лес словно отдалился от Сансы. Ей захотелось свернуться клубочком, оберегая драгоценные частицы тепла с ощущением уюта и безопасности.
Услужливое сознание загнанного зверька подсовывало ей потерявшие четкость картины возможной опасности: искаженное злобой лицо Джоффри, торжествующую улыбку Серсеи, вежливые руки Рамси Болтона на ее полуобнаженных бедрах, голодные лютоволки.
Санса не успела их испугаться.
Забвение пришло раньше.