ремя и вправду переменило свое течение, когда сир Джорах Мормонт покинул каюту, уходя со сцены разворачивающихся событий. Прохлада его ауры, сотканная из серо-голубых оттенков, испарилась, уступая место ярким золотисто-пурпурным тонам Лисоно Маара. Мастер над шептунами был словно окутан светящимся облаком, сотканным из солнечных искр, и юный Таргариен начинал явно ощущать исходящую от него приязнь. Этого человека нельзя было сравнить ни с одним из тех утонченно-распущенных господ, которых ранее приходилось видеть Эйгону; он словно и не был до конца человеком. Трудно было не оценить по достоинству его манеры и утонченную экстравагантность; но даже и это было не главное. Он умел мастерски управлять не только своим телом, но и своей энергией, и этот безупречный баланс рождал истинную гармонию внешней и внутренней сути, преобразовываясь в настоящую красоту. Одно отражалось в другом, как в зеркале. Можно было очень долго смотреть на него, отмечая деталь за деталью; и никакая пауза не показалась бы в этом смысле неловкой. Время было на их стороне. Оно не зря замедляло свое течение, позволяя обоим мужчинам рассматривать друг друга столько, сколько потребуется. Так было нужно.

В момент, когда лиссениец сделал первый шаг навстречу юному Таргариену, принц осознал, что «обычного» диалога с тонкими иносказательными маневрами между ними не будет. Так говорят чужие люди, ожидающие друг от друга змеиного укуса в любой момент. Но здесь….здесь все было иначе.
Теплая золотистая волна ударила сильно и мягко, смешиваясь с аурой принца с такой легкой гармоничностью, словно эти две субстанции идеально подходили одна другой, вместе образовывая нечто третье. Искристые импульсы, исходящие от Лисоно, беспрепятственно проникли в ближнее пространство Эйгона, и теперь ручейки солнечной энергии растекались по телу, вызывая ощущение, близкое к эйфории. Вокруг образовывался легкий, теплый кокон призванный защитить и отладить связь, которая уже установилась между Лисоно Мааром и Эйгоном Таргариеном с первых секунд их встречи. В нем можно было бесконечно тонуть без вреда для себя, как в парном озере.
Физическое прикосновение отрезвило принца, вернув его в материальный мир предметов, но успевшие образоваться ощущения никуда не делись, всего-навсего отступив  под чуткий контроль разума. Приглушенный шепот Маара нес в себе так много, что Эйгон едва справился с густой, тягучей концентрацией этого информационного послания. Принимать от людей эмоции такого рода принцу приходилось нечасто, а если быть до конца честными - не приходилось вовсе. На мгновение убранство каюты и вовсе исчезло, взамен являя взору Эйгона роскошный сад. Шпалерные беседки, украшенные розовыми вьюнами и буйством зеленого плюща были сплошь залиты солнцем, ласковым, как родитель, проливающий на землю лучи любви. Даже когда все вернулось на круги своя, и принц взглянул в подведенные углем пурпурные глаза Маара, ощущение яркого, живого тепла никуда не пропало. И хотя внешне ничего не изменилось, энергия огня текла по венам Эйгона уже по-другому. Не без некоторого внутреннего удивления он ощутил, что его волосы высохли, как и светло-бирюзовый легкий халат, еще совсем недавно утяжеленный остатками морской влаги. Легкое тепло, излучаемое им сейчас, явственно ощущалось, и даже пурпур взгляда сделался светлее, освещаемый изнутри ровным цветком пламени.

-Мое имя Эйгон Таргариен – голос принца едва ощутимо изменился, став мягче; так менялся его тембр, когда он говорил с Джоном Коннингтом. Других близких людей у Эйгона никогда не было. – Более нет необходимости сохранять инкогнито. Вы можете называть меня так.

Торопиться не было нужды; тепло преобразовывалось в доверие, возникающее пусть не на уровне разума, но на уровне ощущений. А им Эйгон верил куда больше, ведь именно на них основывались все его умозаключения. И они никогда ему не лгали. Сейчас они говорили, что стоит довериться Лисоно Маару хотя бы на время этой аудиенции и позволить Мастеру над шептунами забрать инициативу в предстоящем разговоре. На прямые вопросы, заданные еще на палубе «Дохлого Кракена» капитан Золотых Мечей не был готов отвечать; как видно, что-то беспокоило его или он не хотел говорить при всех. Чутье подсказывало молодому Таргариену, что любого рода давление будет здесь неуместно – Лисоно Маар скажет все сам. Эйгон же был готов его слушать.

усклый дневной свет, скудно проникающий в каюту, ни за что не разбудил бы Джона Коннингтона, спавшего беспокойным сном вот уже 3 часа с тех пор, как штормовая стихия сменила гнев на милость. Даже самому энергичному человеку иногда необходим сон, но как тут уснешь, когда одни шторма сменяются другими – и ни один из них ты не можешь проигнорировать. Голоса, доносящиеся с палубы, звуки многочисленных шагов  – все это поначалу сливалось в сознании Коннингтона в несвязную кашу и порождало похожий на вязкий кошмар сон, из которого ты изо всех сил пытаешься выбраться, но не так то просто оказывается прорвать плотное кольцо липкой и вязкой паутины забвения.
«Ты должен, Джон. Давай.»

Когда бывший лорд Грифонова Насеста открыл глаза, было уже относительно светло; корабль мерно покачивался на волнах, и в первую секунду соблазн снова уснуть был так велик, что Коннингтон чуть было не поддался ему. Усилием воли Старый Гриф заставил себя подняться с жесткой, застланной колючим покрывалом койки – и только тогда рассудок его окончательно прояснился. Тяжелый туман забытья быстро отступал, и звуки чужих голосов теперь доносились до слуха Джона Коннингтона гораздо более явно. Там, наверху, явно что-то происходило, а он при этом не присутствовал. Возможно, что и черт бы с ним, но подобное отношение к событиям внешнего мира было не в характере Старого Грифа. Одарив тяжелым взглядом овальный иллюминатор, который не мешало бы протереть от пыли и грязи, Коннингтон провел рукой по жестким синим волосам с проседью, машинально приглаживая их, и поднялся на ноги. Вся его амуниция оставалась при нем за исключением широкого двуручного меча, что лежал рядом с кроватью, погруженный в кожаные ножны. Недолго думая, Старый Гриф легко поднял тяжелый меч с пола и, быстро пристегнув его к поясу, широким шагом направился к выходу из каюты. Не успел он приблизиться к двери, как по рассохшемуся, хранящему морскую сырость дереву грузно постучали. На какую-то долю секунды мужчина остановился, но затем в один шаг преодолел оставшееся расстояние до порога и, не утруждая себя известной фразой «войдите», резко распахнул дверь.
Перед ним стоял Франклин Флауэрс -  один из  капитанов Золотых Мечей и старый товарищ Коннингтона, находящийся здесь же на «Дохлом Кракене» вместе с небольшой частью своего отряда.
- Ба, ну у тебя и рожа – тут же изрек толстяк, весело ухмыльнувшись, от чего его разукрашенная старыми шрамами круглая физиономия сделалась еще выразительнее, хотя казалось, куда уж больще. Чего только стоило его единственное изжеванное ухо, которым он умудрялся иногда шевелить – Я тебя разбудил? Извини – нарочито наигранно продолжал пузатый капитан, глядя в хмурое лицо Старого Грифа - Но раз уж ты поднял свою задницу с койки, самое время тащить ее наверх.
Флауэрс многозначительно приподнял порядком облезшие брови и выразительно указал пальцем в палубу, служившую сейчас для этих двоих потолком.
- Что стряслось? – спросонья и без того резкий голос Коннингтона звучал еще грубее и ниже, чем обычно, а сам он выглядел так угрожающе-сурово, как будто для него не представляет труда собственноручно разорвать на части любого, кто к нему приблизится. И внешний вид Франклина – как раз результат его длительной дружбы со Старым Грифом.
- Давай-давай – только и ответил Флауэрс, махнув рукой и тем самым приглашая наставника Эйгона Таргариена переступить наконец порог своего убежища – У нас гости. Лисоно Маар собственной персоной пожаловал к нам. Сдохнуть мне на этом самом месте, если он притащился всего-то потаращиться на нашего принца. Пошли.
Особые отношения, сложившиеся между Коннингтоном и Флауэрсом, можно было назвать если не дружбой, то крепким товариществом. Толстяк сразу поверил в рассказ бывшего лорда Гнезда Грифонов о том, что Юный Гриф на самом деле Эйгон Таргариен, спасенный общими усилиями Джона и лорда Вариса от неминуемой смерти. В нем и Черном Баллоке, капитане лучников с Летних островов, у Коннингтона не было никаких причин сомневаться. Что касается хитрой лисы Маара – то здесь можно было ожидать всякого. Старый Гриф не заставил себя долго ждать и сразу же направился вслед за Флауэрсом, с некоторым удивлением заметив, что кроме них решил «освежиться» весь здешний состав Золотых Мечей - а их на «Дохлом Кракене» было тридцать человек. Словно поднятые по тревоге, они с молчаливой уверенностью следовали за своим капитаном, лишь изредка переглядываясь между собой. Коннингтону оставалось пока только гадать, с чего вдруг такой переполох. Очевидно, что-то здесь было нечисто.

- Марк дело говорит! Какой он Таргариен!
Смачный плевок, шлепнувшийся на палубу «Дохлого Кракена» капитан Ноарис Манукато мог бы воспринять как прямое оскорбление, и в этот раз Джон Коннингтон всецело бы его поддержал.
- Мы теряем здесь время! Какого дьявола Маар противится приказам генерал капитана?!
Небольшая группа «Золотых Мечей» с роскошного галеона, лишь недавно приблизившегося к небольшой флотилии с «Дохлым Кракеном» во главе, резко напомнила Коннингтону грязный уличный сброд, по какому-то недоразумению оказавшийся в числе Золотого Отряда. Старый Гриф никогда не питал особой любви к Марку Мандрейку, но до такой сильной неприязни как сейчас, раньше не доходило никогда. Звон нескольких десятков мечей и наручных браслетов слился со звуками множества шагов – и почти полностью стих, когда Коннингтон и Флауэрс остановились на расстоянии нескольких шагов от «гостей». И хотя последние слова этих ребят Старый Гриф отлично услышал, поверить своим ушам оказалось гораздо труднее, чем могло бы показаться даже в самых смелых фантазиях. Остатки сна выветрились из головы Коннингтона так же быстро, как выветривается в форс-мажорных ситуациях похмелье, и теперь его взгляд приобрел ту самую цепкую остроту, которая всегда была ему свойственна.
- Что здесь происходит? – вопрос был задан как будто всем, но Старый Гриф отчего-то взглянул на капитана Манукато, который так же находился здесь. Смешно, но еще недавно он был готов собственными руками придушить этого чудного человека, а сейчас сын портовой шлюхи казался Старому Грифу чуть ни единственным, кто мог дать вразумительный ответ на вопрос. Вдвойне неприятен оказался факт, что на палубе не было ни Эйгона Таргариена, ни Лисоно Маара. Одним богам известно, что наплетет принцу эта женоподобная лиса; одно было ясно – тот, кто привел за собой подобный сброд, не может явиться с добром.
В сложившейся сцене Ноарису досталась роль зрителя, но зрителя высокопоставленного. Благодаря месту в первом ряду с пометкой "адмирал", Манукато едва ль не с задранным носом слушал беседу Эйгона, Джораха и Лисоно, вставляя свои реплики со сдержанностью и достоинством, при этом снисходительно скаля зубы в сторону ворчащей группы недовольных, закравшихся в ряды Золотых Мечей. Стоило назвать безумием затеваемую авантюру: флот плыл в Вестерос, неся на своей общей палубе не только купленных, но и сомневающихся наемников.
Капитану не раскрывали секрет контракта между Золотыми мечами и человеком, который называл себя Таргариеном, но он верил в достойные условия. Именно по этой причине, Ноарис Манукато позволил себе поднятую в недоумении правую бровь. Жест, разумеется, не оцененный наемниками, но многозначительный. Каждое событие на палубе "Дохлого Кракена" не проходило мимо его хозяина, откладываясь в памяти ценным грузом для последующих размышлений. Сегодняшнее происшествие и визиты, включая "полеты" в прошлое, наталкивали Ноариса на мысль, что медлить нельзя больше никогда. Принц явно был тем, за кого себя выдавал или, по крайней мере, имел все возможности для того, чтобы им стать. Что, в сущности, было одним и тем же. Значит, кампания, затеянная Юным Грифом, стала делом чести для Манукато, надеявшегося с детства прославиться не только перевозками купцов и торговлей специями, но и чем-то великим. Шанс упал прямо с неба и мятеж, грозивший флоту и величию самого Манукато, не входил в палны капитана, целиком и полностью ставшего (не без корыстных целей, но и с толикой душевного порыва) на сторону Эйгона.
- Господа, - гортанный голос раскатисто обозначил в кругу Золотых мечей новое действующее лицо, - Уж не торопитесь ли вы с выводами?
- Что за...? - Один из наемников с презрением осмотрел фигуру капитана флота, стоявшую в элегантной позе, словно в данный момент с нее писали портрет: прямая спина, правая рука изящно поднята вверх, пальцы полусогнуты, левая - лежит на рукояти кинжала, заткнутого за пояс, голова чуть откинута назад, на губах - учтивая улыбка.
Неизвестно, чем бы продолжился этот разговор, как голос Коннингтона привлек всеообщее внимание и Ноарис улыбнулся его источнику.
- Нет, ничего. Господа, хотят сойти прямо сейчас, выражая сомнение в успешности нашей кампании. Я бы предложил прогулку по доске... - Ноарис деланно задумался, потирая правой рукой подбородок, да так, что монетки в его бороде судорожно задергались в такт движениям пальцев. - Кажется так наказывают мятежников. Быть может, Вы знаете лучше? Это мой первый мятеж.
Ноарис лгал. Мятеж был далеко не первый и даже не второй, но первый в том смысле, что случился не по безденежью, а по иным причинам.
На некоторое время Манукато стал центральной фигурой театра разворачивающихся действий - на него были обращены взгляды всех присутствующих. Флауэрс раздосадовано цокнул языком, словно сейчас подтвердились все его самые худшие опасения. Выражение же черт Коннингтона можно было назвать почти снисходительным, если для него вообще могло подойти такое слово.
Когда Ноарис закончил свой монолог, тяжелый, пронизывающий с прищуром взгляд льдисто-голубых глаз остановился на изуродованном лице Мандрейка. Презрение сочеталось в обветренных чертах Коннингтона с гадливым отвращением, что однако выглядело и в половину не так безобидно, как у сира Джораха Мормонта, недавно проявлявшего на этом же месте достаточно схожие эмоции.
- Вот как? – холодная ироничность сочеталась в тоне Старого Грифа со сталью и яростью одновременно – И куда же вы отправитесь?
- Совет принял решение следовать за драконами. Эурон Грейджой щедро вознаградит нас! А у тебя, Джон Коннингтон, и твоего юнца, ничего нет – с презрением бросил бывшему деснице Эйериса один из наемников - Грейджой – вот кто истинный король!

- Да что вы там, с ума все посходили! – взорвался толстяк Флауэрс, заполняя возникшую было угрожающую паузу – Эурон Грейджой сумасшедший! Вы что, забыли данное слово? Кто промыл ваши куриные мозги?! Совет! Какой в пекло Совет? Ни я, ни капитан Баллок*, не принимали участия в этом вашем Совете!
- Мы не давали присяги! – зазвучали уже слышанные здесь слова – И в праве последовать за Молчаливой!
Каковы ублюдки.
- Эурон Грейджой – медленно, сквозь сжатые зубы произнес Коннингтон, с трудом сдерживая заполоняющую его ярость – Сожжет ваши корабли, как только завидит вас на горизонте. Он трус. Завтра же у принца Эйгона будет все то же, что и у Эурона Грейджоя. И что вы сделаете? Сбежите от своего «короля», поджав хвосты?
-Полегче, Коннингтон – в голосе одного из наемников послышался оттенок сомнения – Мы помним о воинской чести. Кто поручится, что твой юнец – Таргариен? Мы не верим в эту сказку!
- Я верю! – вновь встрял в завязавшуюся перепалку капитан Флауэрс – Джон был другом кронпринца Рейгара. Неужели вы думаете, он стал бы лгать?! Вот, кто лжет вам!
Короткий, толстый палец капитана Франклина указал прямо в грудь Марку Мандрейку. Положение становилось критическим; последний резко побледнел, отступая на шаг назад. В этот момент с соседних вновь примкнувших к флотилии галеонов громко зазвучал звук рога, знаменующий начало Срочного совета капитанов.
- Ну, хватит – голос бывшего раба звучал хрипло, словно тот недавно сорвал его– Хватит сотрясать воздух. Коннингтон. Ты не дорвался до звания генерал-капитана, потому и бесишься. Тебе не удастся нас обмануть. – и он развернулся к собеседникам спиной, как видно собираясь покинуть «Дохлый Кракен».
- За мной – краткая команда заставила остальных «мятежных» так же развернуться в другую сторону, хотя было заметно, что некоторые были уже не так уверены в правильности решения Совета, притом еще и далеко не полного. Медлить было нельзя и полумер в подобной ситуации было недостаточно. Один раз Джон Коннингтон уже потерял своего серебряного принца. Второй раз этого не случится.
- Именем короля Эйгона Шестого– фраза, прозвучавшая подобно грому среди ясного неба, заставила группку мятежников остановиться – Взять их.
Повторять два раза не пришлось. Не прошло и нескольких минут, как все, кто ступил на борт «Дохлого Кракена» вместе с Лисоно Мааром, были схвачены.


Величественные галеоны с развевающимися на ветру золочеными знаменами покачивались на волнах Летнего моря, словно закованные в чешую брони доисторические исполины. Сквозь мутное стекло можно было разглядеть маленькие черные точки, снующие по палубам туда-сюда. Спускаемые на морскую гладь шлюпки издалека напоминали водяных насекомых; волшебное зрелище да и только. Придерживая рукой приподнятую тонкую шторку, Эйгон Таргариен задумчиво глядел на них, слушая слова Лисоно Маара. Не так то просто мыслями находиться в нескольких местах одновременно, но принц легко справлялся с подобными задачами. Впитывая блеск, исходящий от белых попон и оттенки интонаций мастера над шептунами, он в то же время не переставал думать о своем зеленом драконе, Рейегале. Как светилась бы его чешуя в лучах утреннего солнца! Губы принца тронула едва заметная улыбка при мысли об этом. Он представил в эту минуту Рейегаля так ярко, словно физически прикоснулся к зеленой чешуе рукой и увидел почти кошачьи вертикальные зрачки в золотых глазах. Ладонь опущенной вдоль тела руки вспыхнула огнем, согревающим и питающим силой, такой ощутимой, словно Эйгону передалась в эту секунду часть животной агрессии, свойственной дракону. Не понадобилось и мгновения, чтобы ощутить это; ощутить связь. Сердце на несколько секунд подскочило в груди, выбивая непривычно ускоренный ритм.
-Они знают имена своих командиров и их заслуги, а потому верят в них, но они... Они не верят в вас, мой господин… И их нельзя в этом обвинять.
Пальцы принца выпустили невесомую шторку, и Эйгон обратил взгляд на лицо Золотого Меча, внимательно всматриваясь в черты напротив. Только сейчас сделался очевидным факт, что принц слушал Маара и слушал внимательно. Тепло пурпурных глаз Лисоно говорило о приязни и даже преданности, но его изложение показалось бы беспорядочным любому, кто более или менее находился в курсе происходящего за тусклым иллюминатором. Докладчик скорее старался замаскировать словами многочисленные оплошности - свои и своих людей, нежели действительно объяснить, что происходит. Изящные, глубокие шрамы, проведенные на лице Лисоно подобно украшениям на пару мгновений притянули взгляд Эйгона. Выходило, что если бы не "счастливый случай", Лисоно Маар отправился бы вместе со всеми прямо в руки Эурона Грейджоя, ничего не предприняв.
Светлый взгляд остановился прямо напротив зрачков Маара. Расстояния между собеседниками было не более десяти сантиметров, так что Эйгон имел возможность наблюдать за ритмом дыхания Золотого Меча и тем, как то сужались, то расширялись его зрачки.
- Ваш генерал-капитан собрал совет в неполном составе и самолично принял решение, не спросив мнения всех капитанов. Смутил рассудок своих людей. Украл мои корабли. Предал своих собратьев, бросив их на милость случая в Астапоре. -  принц говорил спокойно и четко, не повышая при этом тона. Его голос звучал как будто мягко, но слова хлестко слетали с губ беспощадной правдой, которую Эйгон не был намерен маскировать. - Вот истинная причина мятежа. Вы - Лисоно Маар, капитан разведчиков, глаза и уши Золотого Отряда. И люди Золотого Отряда не верят Вам?
Лисоно Маар не был похож на человека,который не умеет убеждать. Оставалось только гадать,о каких деталях он мог умолчать, если сказанное им относилось к тому, что по его мнению Эйгон Таргариен должен был знать. А что не должен был? Шаг в сторону - и зрительный контакт, словно связывающий собеседников невидимой драгоценной нитью, разорвался.
- Ни капитан Флауэрс, ни капитан Баллок ничего не знали о планах Грейджоя. Ни им, ни мне никто не сообщил об этом - дойдя до полукруглого стола принц развернулся со стремительной и резкой грацией, посылая Лисоно прямой взгляд издалека. В этот момент холодная, безумная ярость вдруг ударила по нему откуда-то из вне - и сердце Эйгона остановилось, пропуская сначала один удар, а затем и второй, третий; внезапная бледность залила его лицо, резко заостряя мягкие черты.
- Не оправдывайте других и не оправдывайтесь сами. Вы здесь - значит, у Вас есть ко мне предложение. Я слушаю Вас.
Холодная темнота наступала, и бороться с ней было тяжело. Самое главное было побороть панику, с первой же секунды вспыхивающую в сознании ледяным цветком в момент, когда ты понимаешь, что разучился дышать. Эйгон оставался спокоен, но первый удар собственного сердца принц услышал лишь тогда, когда убранство каюты полностью померкло перед его глазами и он на ощупь оперся белой ладонью о деревянную столешницу, видя перед собой лишь ледяное полотно кромешной тьмы.

*Капитан Баллок находится на соседнем дружественном галеоне. Он будет вызван на флагман сразу же после ареста Мандрейка. Арестованные отведены в трюм и охраняются ЗМ
Пост написан в соавторстве с капитаном Манукато.

*Пост написан в ответ на пост Лисоно Маара и пост Эурона Грейджоя в квесте "Горестный Залив. Цель оправдывает средства"


астерянность.
Ее легко можно перепутать со слабостью, если не верить в себя.  В первое мгновение, когда тьма окутала Эйгона плотным полотном, когда тепло и свет полностью исчезли из его разума, и чья-то рука вытолкнула его в царство пустоты и кромешной темени, принцу показалось, что он переоценил свою силу, которой на самом деле никогда не существовало. На мгновение он едва не предал себя и свое наследие мыслью о собственной слабости; вокруг не было ни звуков, ни запахов, не было ни верха, ни низа, ни времени, ни пространства. Тихое и абсолютное ничто окутывало его «я» плотным коконом, но не пронизывало своими нитями насквозь. Пустое черное, холодное пространство было вокруг него, но не внутри. Внутри все оставалось точно так же, и жизнь текла так же как всегда – плавной серебристо-синей рекой, хранящей в себе прошлое, настоящее и будущее. Он обнаружил ее в самом центре своего сознания, и понял тогда, что тьма никогда не сможет проникнуть в драгоценную бессмертную сердцевину его духа. И даже если вокруг ничего нет – не беда. Ты всегда волен создать. Трудно создавать в полной темноте, но никто не сказал, что это невозможно. Яркая, переливающаяся иссиня-белым светом точка зажглась на черном полотне, указывая ему путь. Он сделал первый шаг к ней – и пошел, зажигая вокруг новые и новые звезды, складывающиеся в сложную, понятную лишь ему одному карту.
Когда пальцы Лисоно Маара вошли тонкими теплыми потоками в темно-синюю густоту его волос, Эйгону показалось, что с момента его возвращения из ничего прошла целая вечность. Словно сотни, тысячи лет он шел, складывая по звездам маршруты, и многое ему пришлось узнать для того, чтобы вернуться обратно. Вернуться и обнаружить, что всего лишь три или четыре секунды прошло с тех пор, как он потерял связь с миром; три или четыре секунды здесь – три или четыре столетия там. Или дольше? Глядя в пурпурные глаза Лисоно теперь, Эйгон видел там уже совсем иное, нежели виделось ему ранее.
- Вы видите его. Вы слышите его… Медлить нельзя, он может навредить вам.
Эйгону понадобилась целая секунда, чтобы вспомнить, о ком идет речь и самое главное – вспомнить собственное имя. Странно, но он ощущал себя чем-то гораздо большим, нежели просто сущностью, заточенной в человеческое тело; чем-то, что не имеет ни имени, ни возраста, ни физического облачения, и главное – не связано никакими ограничениям. Ощущение силы, знания  и свободы наполняло его от макушки до кончиков пальцев, но это не была та примитивная сила, которая довольствуется физическим уничтожением воображаемых врагов и безраздельным властвованием над столь примитивной вещью, как государство или даже целый отдельный, но ограниченный мир. Здесь было очень много – так много, что первые несколько секунд после возвращения что-то внутри Эйгона находилось в глубоком недоумении, по какому такому недоразумению оно оказалось здесь и что оно делает на этом корабле, в этой каюте, с этим человеком. Ощущение резкого несоответствия, помноженное на сильнейшее ощущение дежавю, могло выбить из седла с гораздо большим успехом, нежели направленная на тебя чужая ярость, но на счастье (или, наоборот, на беду) разрушенная мозаика быстро восстанавливалась, словно заново складываясь из разноцветных паззлов в личность Эйгона Таргариена. Он начинал узнавать Лисоно, его изящные шрамы, золотые волосы и гортанный голос; восстанавливались тонкие, явственно ощутимые ниточки связей – и одно за другим, словно звезды, в сознании принца зажигались имена – Дейнерис, Рейгаль, Рейгар, Джон Коннингтон, Элия….
Рейгаль. Рейгар. Эйгон.
Я.
Что это?
Маленькая, наполненная иссиня-фиолетовой жидкостью бутыль моментально попала в поле его зрения, стоило только Лисоно извлечь ее на свет. Знакомый запах ударил по чуткому обонянию принца, вызывая в его сознании вопрос – где и когда он чувствовал этот запах. Ответ пришел со стремительностью солнечного луча, резко осветившего в памяти Эйгона вчерашний вечер, словно затерянный на самом дне океана саркофаг с давно забытой, но ценной информацией. Принц вспомнил черные тени, вспомнил сотканные из мрака тонкие пальцы, стремящиеся прикоснуться к нему, изучить его черты, вспомнил капитана Манукато и огненные нити, тянущиеся от его собственной ладони к волшебному кольцу на руке Ноариса.
Колдуны Эурона Грейджоя. И сам Эурон Грейджой.
-Ночная тень. Вино колдунов.
Легкий оттенок сомнения – не навредит ли его силе ночная тень, вполне вероятно несовместимая с магией огня, ЕГО магией – вспыхнул и погас, раздавленный новым Эйгоном Таргариеном, словно маленькая и хрупкая букашка, не имеющая права на существование.
Нет.
Явственный, громкий ответ осветил в сознании принца сложную звездную карту – и он увидел на ней свой путь, неотрывно глядя в темный пурпур подведенных глаз напротив. Лисоно Маар пришел помочь ему – и он примет помощь Лисоно Маара.
- Я пойду вслед за вами, мой господин, и помогу, если это понадобится.
Глаза напротив не лгали. Выбор был сделан. Вдохнув и приказав собственному телу расслабиться, Эйгон принял темную магию ночной тени, позволив ей проникнуть в тонкие переплетения собственного эфирного тела. Мощные воздушные потоки приглашали его покинуть смертную оболочку, взамен предлагая безграничную власть над собой. Он дал им ответ, и в эту секунду  его пальцы крепко переплелись с белыми, женственными пальцами мастера над шептунами. В следующее мгновение он уже увидел себя со стороны–  Эйгон Таргариен полулежал в кресле, уронив голову на грудь, а перед ним на коленях, будто в глубоком трансе, сидел Лисоно Маар. Открытый пузырек на полу рядом с креслом источал чистое, концентрированное зло, и тонкая струйка фиолетовой дымки поднималась через тонкое горлышко вверх, словно яд, которым эти двое только что отравили друг друга.
Окинув последним взглядом скудно обставленную каюту, волшебное существо, которое называло себя в этой жизни сыном Рейегара и Элии, вышло тонким, невидимым обычному глазу лучом через замутненный иллюминатор наружу и устремилось ввысь, в звонкое синее небо, оставляя покачивающиеся на волнах галеоны и черные точки человеческих фигурок где-то далеко внизу.
Он был кем-то совсем другим и в то же время полностью оставался собой. Удивительнее всего было то, что несмотря на отсутствие физической оболочки, он прекрасно ощущал собственное эфирное тело, сотканное из сложнейших переплетений, по которым вместо крови текла чистая, концентрированная энергия, напоенная магией огня. Окружающее пространство, наполненное воздушными течениями, могло бы принести гибель неподготовленному путешественнику так же, как приносит гибель неопытному пловцу быстрая  глубоководная река, но Эйгон ощущал себя так, словно он сызмальства путешествовал подобным образом, более того, долгое время жил только так и никак не по-другому. Ощущение безраздельного восторга с легкостью могло бы сбить его с пути – к чему задумываться о земных делах, когда тебе подвластна такая свобода? Но рассудок принца и его чувства оставались свободны от опьянения; он прекрасно помнил, что там внизу его ждут люди, ждет Дейенерис, ждет Рейгаль. И самое главное – с ним Лисоно Маар, за которого теперь он в ответе, как за своего соратника. Связи, соединяющие его с другими людьми и с зеленым драконом, теперь ощущались чуть иначе, не сильнее, но гораздо явственнее. Он знал, что в любой момент может перенестись на Молчаливую силой одной только мысли – и, тем не менее, путь его лежал не туда. Внутренний голос явственно подсказывал Юному Грифу: идти в логово неприятеля не имея защиты нельзя.
Минуя редкую пелену облаков, постепенно расщепляющуюся в легкую дымку, он устремился дальше, наверх, прямиком к солнцу, ярко освещающему небесную синь.
Разреженный воздух, пронизанный миллиардами капель солнечного света, принял Эйгона, как принимает напоенный любовью родитель родное дитя. Тонкие лучи, распадающиеся на невидимые глазу потоки искристо-белого света, словно были ему родственны; ощущая это родство всем своим существом, он раскрылся им навстречу, позволив тысячам, десяткам тысяч огненных нитей пройти через себя. Он никогда не имел представления о том, сколько силы может вместить в себя его тело и дух; теперь же она текла в него тысячами и тысячами ручьев, словно впадая множеством речек, рек, озер и горных водоемов в один единственный, соединяющий воедино все потоки океан. И когда эта сила полилась через край, когда он сам зажегся, словно яркая звезда, напоенная бесконечным, ни с чем несравнимым счастьем, огромным настолько, что едва ли весь земной мир мог вместить в себя столько - тогда он ухватился одновременно за несколько солнечных нитей – и начал ткать из миллионов, миллиардов светящихся капель защиту для себя и Лисоно Маара. Он соткал сначала первый тонкий слой светящегося яркого кокона, защищающий легкое и уязвимое эфирное тело, затем второй – питающий и защищающий разум, третий – отражающий внимание врага и его возможные атаки на тонком уровне и наконец, приступил к созданию самого важного элемента; сложного, яркого и ….разумного. И если бы когда-нибудь принцу пришлось объяснять, как он сделал это, едва ли ему хватило бы целой жизни. Когда все было готово, когда все составляющие были собраны и защита создана – он представил себе паруса Молчаливой, ее выкрашенные в красный цвет борта, и пронизанная солнечными потоками синь моментально исчезла; начинал приобретать очертания совсем иной мир, иная обстановка, словно иная реальность, невероятно далекая от того света, в лучах которого Эгон Таргариен только что породил свое первое создание, сотканное из огня.
Моеееееее…….
Ледяной, безумный вопль звенел уже на подходе к «Молчаливой», но на этой раз его вибрации никак не коснулись сознания Юного Грифа. Принц быстро учился на своих ошибках; так быстро, словно летел  по жизни ярко-красной кометой, оставляющей после себя длинный огненный хвост. Так же быстро, менее чем за долю секунды, он ворвался в чуждое, пронизанное ледяным холодом пространство, еще скрывая собственную сущность за тонким, иллюзорным полотном фиолетовой дымки, порожденной ночной тенью. Мгновение – и принц увидел каюту Эурона Грейджоя так же явно, как видел несколькими минутами ранее служившую ему временным пристанищем каюту «Дохлого Кракена». Мягкий ковер, расстеленный на полу, обилие золотой и серебряной вышивки на скатерти, покрывалах и коврах, огонь свечей, блеск широких, наполненных яствами блюд – все это казалось невероятно тусклым в сравнении с тем местом, откуда пришел Эйгон. Черная и белая фигуры друг напротив друга – словно фигурки на доске кавайссы, Дейенерис и Эурон Грейджой, были теперь так близко, что до них можно было дотронуться рукой. Дейенерис показалась Юному Грифу такой трогательно-слабой, что желание защитить её наполнило его сердце до краев, порождая не злость, но огненную агрессию, свойственную мужчине. Однако прежде чем приблизиться к ней и к Рейегалю, парящему в небесах над «Молчаливой», нужно было устранить помеху в лице Эурона Грейджоя. Безумная ненависть вкупе со страхом исходила от него мощными, густыми волнами, но теперь их сила казалась Эйгону ничем. Ощутив присутствие чужаков, враг немедленно обрушил на них поток своей ярости – но стоило только ее стрелам коснуться внешней защитной оболочки, как она развернулась до невероятия ярким, слепящим полотном; исчезла иллюзорная фиолетовая дымка, и на свет явился полупрозрачный серебряно-белый дракон с глазами пурпурными, как небо на рассвете. Серебряная белотканая чешуя переливалась всеми оттенками света, а вертикальные как у кошки зрачки выдавали в диковинном существе осмысленность и разум; с моментальной стремительностью расправив длинный, украшенный стреловидными шипами хвост, дракон выгнул длинную шею – и пространство, подвластное Эурону Грейджою утонуло в пламени, таком невероятно-ярком, какого никогда не существовало доселе. Оно не тронуло расписного ковра, не тронуло деревянного стола, яств и прочих безобидных, лишенных живой души вещей, но оно пожирало сотканную из холода и ярости ауру с такой жадностью, с какой обычный огонь пожирает тонкую бумагу и сухую, идеально подходящую для растопки древесину; горели и съеживались холодные щупальца связей, исходящие от Эурона Грейджоя во вне, полыхал сотканный из тьмы кокон, которым он был окружен; огонь выжигал все дрянное, все темное, гнилое и холодное, все, что было противоположно теплу и свету огня. Но этого было слишком мало для того, кто посмел посягнуть на кровную связь. Похититель дочери Эйриса и ее детей заслуживал много большего. Скользнув вперед, Эйгон вонзил в плечи Грейджоя свои пропитанные текучим огнем пальцы – и устремился через черный, утонувший в безумной синеве взгляда зрачок в разум врага, насквозь прожигая его десятками, сотнями, тысячами огненных лучей. Безумная боль – меньшее, что мог ощутить этот человек, а большее… О бОльшем Эурону Грейджою еще предстояло узнать.
Распространяя вокруг себя дышащие огнем и силой потоки, Эйгон прошел прямо через него к Дейенерис и окутал ее теплым, медово-искристым покрывалом, призванным даровать ей силы. Он не мог обнять ее сейчас так, чтобы она ощутила это целиком и полностью, но это не удержало Юного Грифа. Скользнув за спину Матери Драконов, он обвил руками ее стан и, склонившись к самому девичьему уху, произнес.
– Освободи Дрогона. Ты можешь.
Его голос – мягкий, пропитанный теплом, проник в ее разум, согревая и питая юную деву ощущением защищенности. Он остался бы с ней чуть дольше, но медлить было нельзя. Эйгон не принадежал к числу тех, кто недооценивает своих врагов. И хотя Эурон Грейджой нескоро должен был оправиться от пережитого только что, давать ему лишнее время было непозволительной роскошью. Невидимая обычному глазу аура, охваченная беснующимся пламенем, задрожала и взорвалась, разлетаясь на миллионы обжигающих  капель – а Юный Гриф уже летел ввысь, навстречу переливчатой зеленой чешуе Рейегаля. Громоздкие каналы чужеродной связи словно тянули дракона к земле, мешая ему взлететь по-настоящему. Бесконечная любовь и нежность наполнили сердце Эйгона при виде родного существа, гораздо более родного, чем сестра или брат.
- Дракарис – мысленно шепнул он, и серебряно-белый, сотканный из эфира дракон, устремившийся за ним с «Молчаливой», опалил мощными огненными потоками порожденные темным колдовством канаты зависимости, в долю секунды уничтожив их раз и навсегда. В этот же момент, когда их разум слился воедино, всплеск новых сил, подобно взрыву окутал обоих – дракона и человека, хотя казалось, что стать еще сильнее уже невозможно. Вновь вспыхнула перед глазами звездная карта; Рейегаль легко взмахнул перепончатыми крыльями и лег на воздушный поток, уводящий его прочь от Эурона Грейджоя, Рога и «Молчаливой». Мгновение – и плотное светящееся облако окружило зеленого дракона защитным кругом, делая драгоценное сокровище невидимым для Грейджоя, его колдунов и любого, кто мог помыслить Рейегалю что-либо злое.

Никто больше не отнимет тебя у меня. Никогда.

Маленькая бутылочка, хранящая остатки ночной тени стояла на том же месте. Необычайная легкость наполняла все тело, невесомое, словно эфир, которым он только что был. Шевельнулись сначала длинные, с аккуратными овальными ногтями пальцы, затем дрогнули веки – и Эйгон Таргариен открыл глаза, ощущая потоки теплых мурашек, бегущих от основания шеи по позвоночнику вниз. Он видел перед собой Лисоно, видел убранство каюты – и в то же самое время видел Рейегаля, который летел сюда, к нему, на помощь. Легкий вдох – и принц ощутил желание рассмеяться в голос; но нет. Не все еще было сделано. Там, наверху, на палубах кораблей, никто не знал о случившемся; продолжался бунт, который еще предстояло усмирить. Осторожный стук в дверь, раздавшийся буквально сразу же, стоило только Эйгону подумать о мятеже, ярко подтверждал догадки принца. Нужно было спешить наверх, но…. Взгляд Эйгона скользнул по шторам полуприкрытых век Лисоно Маара. Все ли было с ним в порядке?  Нахмурившись, Юный Гриф склонился к самому лицу Золотого Меча и осторожно коснулся кончиками пальцев его подбородка, словно это как-то могло ответить на возникший у него вопрос

  ощные, сильные потоки энергии, наполняющие все тело от макушки до кончиков пальцев, были подобны гейзерам, тысячи лет ожидающим своего часа и, наконец, пробившимся сквозь земную кору наверх. Бьющая из недр глубокого источника сила вытягивала все существо Юного Грифа ввысь, словно поддерживая и корректируя каждое звено в цепочке и без того идеально-ровного позвоночного столба. Потоки то соединялись в танцующие вихри, то распадались на отдельные ручьи, то просто набрасывались на Эйгона подобно высоким штормовым волнам неосторожно разбуженного океана. Горячие, неистовые и неуправляемые, они пробивались огненными стрелами через солнечное сплетение, грудь, яремную впадину и центр чуть выше переносицы, словно празднуя в бешеном веселье пробуждение принца Таргариена. Они плясали, вертелись, окутывали и пронизывали его насквозь, словно множество сотканных из его же собственной силы огненных драконов. Бешеный всплеск, порожденный воссоединением с Рейегалем, был подобен ревущей горной реке, которой еще предстояло войти в более спокойное русло, сменив неукротимое буйство веселья на равновесие и гармонию выдержанного баланса. Но пока…
Все это вызывало ощущения настолько потрясающие по своей силе и яркости, что трудно было не отдаться легкости восторга, такого невероятно-пьянящего, какого не может вызвать у человека ни одно колдовское снадобье, пусть даже самое мощное. Утопая в ярком, искрящемся свете невообразимого подъема, ощущая себя так, словно широкие и сильные крылья выросли у него за спиной, Эйгон почти отдался поющему хороводу собственных энергий целиком. Сомкнув на мгновение веки, он сделал глубокий вдох и затем – выдох; легкий шепот предостережения, едва слышного, пронесся над его сознанием подобно весеннему ветру, приносящему с собой запахи сирени и цветущей вишни. Хорошо слыша собственное «я», поющее множеством голосов, Эйгон понимал, что чем скорее он ляжет на поток сбалансированного равновесия, тем будет лучше и тем больше собственных сил он сможет сохранить, впоследствии их приумножив. А для этого он должен взять под контроль все то, что окружало его сейчас и в том числе – собственные эмоции, которые не должны были уходить слишком сильно ни в плюс, ни в минус. Рассудочные размышления то и дело терялись в сонме голосов, нашептывающих ему что-то и распадающихся на множество искрящихся радостных смешинок. Все они принадлежали ему, все это – был он сам. Вновь утопая в них, как в озере, он запрокинул назад голову и позволил очередному стреловидному потоку пройти сквозь яремную впадину на шее, а затем разлиться по позвоночнику, вызывая новую, сильную волну мурашек.
Пробивающееся через густую синь серебро волос ярко выделялось на общем фоне, переливаясь в слабом свете солнечных лучей, попадающих в каюту через тусклый иллюминатор. Оно быстро пожирало постороннюю, чужую краску, призванную скрыть истину от любопытных взглядов чужаков. Необходимость скрываться всегда вызывала у Эйгона отторжение – и его истинное «я» беспощадно боролось с любыми вмешательствами из вне, несмотря на все уговоры, кои принц обращал местами к самому себе. Сейчас же магия пела в его венах, звеня, словно тысячи небесных струн; не пройдет и недели прежде, чем последний волосок на голове Юного Грифа превратится из синего в серебряный. Он стал сильнее, но эту силу еще предстояло научиться распределять точно так, как казначею – распределять внезапно пополнившуюся  золотыми потоками казну.
Хороший казначей обязан оставаться свободным от собственных желаний и потребностей, направляя денежный поток туда, куда нужно, а не туда, куда ему захочется. Здесь же задача обстояла куда серьезнее и первое, что было нужно сделать Юному Грифу – обрести баланс. Он должен был отказаться даже от той яркой и всепоглощающей радости, что охватила его сейчас и вновь "спрятаться", сделавшись спокойным, как вода.
НЕТ
Огонь, ярко и агрессивно полыхнувший внутри, внезапно и сильно обжег его попытку успокоить бешеную пляску собственных энергий – и Эйгон мысленно отступил, благоразумно решив подождать и позволить себе побыть какое-то время  единым целым с собственным «я» во всем его противоречивом многообразии. Невозможность полностью отдаться какому-либо чувству, чтобы не нарушить равновесия не всегда находила смиренный отклик в глубине его существа; иногда оно сопротивлялось, с такой бешеной агрессией, что он ощущал жгучую близость огненной завесы –  предвестника яркой, разрушительной вспышки гнева.  Никогда еще Эйгон не позволял раздражению или злости завладеть собой, но он знал, что пробовать не стоит. Иногда разумнее было уступить себе, нежели бороться – ибо его «я» было единственным, кого принцу стоило опасаться.
- Добро – легкий мысленный шепот мягко окутал потревоженную в глубине его сознания сущность, и огненный сгусток зарождающейся ярости утонул в ярком океане искрящегося восторга; дракон хочет искупаться в свете, как в парном озере – да будет так. Отпуская самого себя на свободу, словно в нем одновременно жили и отец и сын, Эйгон отстранился от собственного «я», намереваясь вернуться к нему позже. А сейчас…
- У вас получилось
Лисоно Маар, обессиленный недавним путешествием к солнцу, все еще сидел перед креслом принца на коленях. Глядя в лицо мастера над шептунами, принц поймал себя на ощущении, что теперь Золотой Меч выглядит чуть иначе, нежели в самом начале их встречи. В нем поселилась печаль, а вместе с нею боль, острая, словно шип терновника в сердце поющего соловья. Сквозь эту боль солнечными лучиками пробивалась его слабая, светлая и как будто усталая улыбка. Он словно потерял часть своей яркой, насыщенной оттенками энергии там, в звоне синего неба, и сами его черты сделались тоньше и бледнее; но глаза стали куда глубже, словно море с водой настолько прозрачной, что можно без труда увидеть сквозь ее толщи населенное разноцветными кораллами дно. Глядя на него сейчас, Эйгон ощущал глубокую нежность, почти любовь, как к собственному родному брату, если бы только у принца был брат.
Глаза лиссенийца тихо светились, словно где то глубоко внутри него горела звезда, и впервые за многие годы своей совсем еще недолгой жизни Эйгон улыбнулся в ответ на чужой взгляд и чужие слова. Улыбнулся не едва, как это бывало обычно, а по-настоящему.
- Да – он едва не засмеялся, легко и свободно, но вместо этого лишь глубоко вдохнул в легкие воздух, позволяя расцвести на губах улыбке, обнажившей на мгновение ровный ряд белых зубов – У нас получилось.
Легко подавшись вперед, словно он все еще состоял из эфира, Юный Гриф приблизился к Золотому Мечу и обнял его, обволакивая Лисоно Маара собой, своей силой и всем тем теплом, что было припасено у него для этого человека. Яркие капельки света все еще стояли перед глазами Эйгона, стекаясь ручеек за ручьем к двум мужчинам, только что совершившим настоящее чудо. Принц улыбался, и в этот момент ему было так хорошо, что впору было закрыть глаза и уснуть, забыв обо всем и вся.

Требовательный стук в дверь, уже не такой осторожно-неуверенный, как предыдущий, заставил принца вздрогнуть. Широко распахнув на мгновение глаза, Эйгон резко отстранился от Лисоно, на чьем плече едва не уснул, убаюканный волнами солнечно-светлых энергий. Словно испуганный посторонним звуком дикий зверь, принц поднялся на ноги, выпрямляясь во весь свой рост – и, обернувшись, ударил взглядом по деревянной двери, прямо и сильно, словно собираясь выбить ее в это мгновение прочь.
- Войдите.
Дверь немедленно распахнулась, являя присутствующим Джона Коннингтона.
Взгляды Юного и Старого Грифа столкнулись, разбившись друг о друга на множество осколков-брызг.
- Прошу прощения – еще не заметив толком Лисоно Маара, бывший лорд Грифоньего Насеста все свое внимание обратил на принца, быстрым взглядом проверяя, все ли в порядке с его подопечным. Удовлетворившись увиденным, мужчина продолжил – Мой принц, Ваше присутствие требуется наверху. У нас бунт. Я счел необходимым арестовать Марка Мандрейка и его людей. Капитан Манукато приказал отвести «Дохлый Кракен» за галеоны - они будут защищать нас в случае возможного нападения со стороны мятежников. К нашему флагману, то есть к нам – с нажимом на последнее слово произнес Старый Гриф – приближаются шлюпки.
- Где арестованные?
- В трюме, под охраной верных Вам людей. Ваше Высочество. – в тоне Коннингтона появилась нотка беспокойства, что подтверждалось внезапно-официозным обращением к Эйгону –  Лучники капитана Баллока готовы открыть огонь.
- Отставить – спокойный тон Эйгона отдавал металлом, не холода, но уверенности в происходящем.- Не стрелять без моего приказа.
Свежий ветер омыл прямую словно струна фигуру, завершая процесс перерождения Юного Грифа в Эйгона Таргариена – принца и командира. Синие с серебром волосы танцевали на ветру, полы легкого, длинного халата распахивались при каждом шаге, являя опоясанный расшитой серебряными нитями тканью гибкий, стройный стан молодого мужчины. За Эйгоном следовали Джон Коннингтон, Франклин Флауэрс, капитан Баллок и Лисоно Маар. Желтоватые паруса «Дохлого Кракена» гордо реяли над головами присутствующих, а по обе стороны от флагмана, совсем близко, чуть ни на расстоянии вытянутой руки от бортов, высились огромные в сравнении с кораблем капитана Манукато галеоны, грозные и величественные, словно живые божества в золоте своих флагов и знамен. «Благая Весть» и «Южный Ветер» - верные принцу Эйгону  корабли вмещали не просто элитных воинов – они везли на своем борту малую часть рыцарей и всех до единого лучников, коими располагал Золотой Отряд. Пятьсот лучников были готовы дать отпор своим же товарищам, если на то последует приказ. Высоко подняв голову, принц взглянул на возвышающееся над его головой великолепие, поймал взглядом тонкие солнечные лучи великого огненного светила – и обратил взгляд на водяную гладь, по которой шел вперед почти десяток шлюпок, быстро приближающихся к «Дохлому Кракену». Оставив позади себя своих капитанов и Джона Коннингтона, Эйгон приблизился к носу корабля и остановился, положив на согретые солнечным светом перила обе руки.
- Сушить весла! – громкий, сильный голос пронесся над водой подобно грому, ниспосланному с высоты. Пространство как будто дрогнуло, поколебавшись под его натиском; гребцы – то ли от неожиданности, то ли от растерянности – кто подняли, а кто и вовсе пороняли весла в свои шлюпки, вольно или невольно обращая взгляды на прямую фигуру юного принца. Подобная команда очевидно стала для них неожиданностью. На несколько мгновений над морской гладью воцарилось полное молчание - никто из «мятежников» не решался заговорить с человеком, стоящим у носа «Дохлого Кракена», с человеком, первым взявшим слово. Скрытое торжество наполнило существо Эйгона ощущением удовлетворения. Да. Они привыкли подчиняться – и будут подчиняться тому, кто возьмет их в узду, кто соберет их, всех вместе, под единственным настоящим знаменем.
- Слушай все! – стальная, непреклонная уверенность и сила звенели подобно звону боевого рога, оповещающего о начале кровавой и жестокой войны -  Я – Эйгон Таргариен, Ваш принц и командир! Воины Золотого Отряда! Зачем идете против меня?
Прошло несколько долгих секунд, прежде чем хотя бы один человек из этих нескольких десятков решился на ответ, но, наконец, один из них – судя по всему лейтенант, выпрямился во весь рост в ближайшей к «Дохлому Кракену» шлюпке, решив взять ответственность на себя, и заговорил от лица мятежников.
- Вы взяли в плен нашего капитана Марка Мандрейка! Нам приказано освободить его!
-Капитан Марк Мандрейк арестован по обвинению в измене. – Даже тени тепла и мягкости невозможно было заподозрить в голосе Эйгона Таргариена, с жесткостью взиравшего на людей, трусливо посланных Бездомным Гарри на «переговоры» –  Он будет предан смерти.
Легкий ропот пронесся по головам Золотых Мечей, в мгновение ока обменявшихся между собой взглядами.
- Ваш генерал-капитан Бездомный Гарри отрекся от своего слова. Предал своих товарищей. Он обманул вас, направив мои корабли навстречу Эурону Грейджою без ведома и согласия своих капитанов! Или капитаны Флауэрс, Баллок и Маар уже не служат в рядах Золотых Мечей?
- Мы знаем, кто наши капитаны. – В голосе ответчика явственно ощущалась смятая неуверенность – А кто Вы?
Новый поток воздуха наполнил легкие принца, заставив вспыхнуть его зрачки огненно-красными искрами.
- Я Эйгон Таргариен, сын Рейегара Таргариена и Элии Дорнийской, законный наследник Железного Трона и Семи королевств. Только я имею власть приказывать вам. Только меня вы должны слушать.
Резкий порыв откинул назад сине-серебряные прямые пряди, пустив их в новый танец на морском ветру. Ноздри точеного носа затрепетали, словно чуя чью-то скорую смерть; ее запах ударил по обонянию Эйгона, пробуждая в нем хищника, всеми фибрами ощущающего кровь предателей и мятежников. Огненная, агрессивная сила медленно поднималась из глубин его существа, распрямляя темно-алые крылья и заполоняя собой того Юного Грифа, которого видел перед собой совсем недавно Лисоно Маар.
- Если ты Таргариен, яви нам чудо! – развязно крикнул кто-то, но никто не решился поддержать этот голос ни хохотом, ни даже легкими смешками. Почти красные (настолько ярко горел их пурпур) глаза Эйгона Таргариена сузились в этот момент так, словно он собирался пустить в говорящего огненную стрелу, должную пронзить его сердце. Принц без труда нашел того, с чьего языка сорвалась последняя дерзкая фраза; прямой и резкий взгляд ударил в лицо Золотого меча и, пройдя через его зрачки, обжег рассудок мужчины так, что тот вскрикнул от боли, ослепившей его огненной вспышкой. Пошатнувшись, шутник свалился в воду, подняв вокруг себя столб брызг.
- Через час вы приведете мне Бездомного Гарри, вашего генерал-капитана и поднимете белые флаги. Через час вы сами положите конец мятежу и принесете мне присягу. Или сгорите в огне, являя чудо всем предателям и мятежникам в Летнем море.
Резкий, полный радости крик Рейегаля, прозвучавший в сознании Эйгона, возвещал о скором прибытии зеленого дракона; уставший от длительного перелета, Рейгаль нуждался в отдыхе, но скорая встреча придавала ему сил. Принц ощущал его зов и отвечал своим – не менее сильным и радостным. Скоро, очень скоро они будут вместе.
Ряды шлюпок все еще стояли перед «Дохлым Кракеном», не двигаясь ни назад, ни вперед. Люди безмолвно взирали на Эйгона, не зная, кому из своих командиров им верить. Беззащитные и смятенные, словно овцы без пастуха, они вызывали в сердце принца жалость, сродни состраданию к заблудшим братьям.
- Мне не нужны предатели, просящие у меня чуда, как праздные зеваки на грязном базаре. Мне нужны воины, знающие цену данному слову и присяге! Идите!
Он вскинул руку – указывая им на галеоны, покачивающиеся на волнах чуть вдалеке.
- И покажите, мне кто вы такие.

Закончив, он резко развернулся и отошел от борта корабля, приближаясь к своим капитанам. Черный Баллок стоял среди товарищей, с молчаливым ожиданием глядя на Эйгона.
- Если они не развернутся и продолжат свой курс на наши корабли, если не будут слушать увещеваний, стреляйте.
Это был приказ - четкий и однозначный. Как и всякий разумный командир, Эйгон не желал зря проливать кровь своих людей. Но если в организме целой армии образовалась язва, ее стоило вырезать прежде, чем она распространится на весь Золотой Отряд.

ролить кровь собственных воинов - самое тяжелое решение, какое может принять правитель в первые дни своего вступления во власть. И хотя день, когда Эйгон Таргариен будет коронован на царство, еще был далек, его назначение уже вступало в свои права. Он выходил на свет; в мир, населенный людьми, и этих людей он должен был подчинять себе по мере каждого нового шага вперед. Долог будет тот путь, но нет ничего отрадней, чем выполнять назначение, возложенное на тебя свыше.
Отдав приказ капитану Баллоку стрелять в случае необходимости, принц тем временем мысленно искал такой выход из сложившейся ситуации, который обошелся бы бунтовщикам по возможности малой кровью. Но как бы не складывалась картина, вновь и вновь создаваемая Юным Грифом подобно стеклянной мозаике в калейдоскопе, исход получался один и тот же. Пламя и кровь.

Сотканные из серой гари фигурки стояли на черной палубе галеона неровным строем, безмолвно держа в своих руках мечи и копья; они слушали своего генерал-капитана Бездомного Гарри, такого же черно-серого, как и все присутствующие на борту. Пахло горелым мясом и углем. Оборванные паруса и флаги теряли свое былое величие на глазах, чернея и превращаясь в серый пепел, крупными хлопьями опадающий на палубу. Юный Гриф шел вдоль строя, поочередно вглядываясь в пустые глазницы полуобожженных черепов. Они не услышат и не увидят его; они уже мертвы.

- Ваше Высочество
Эйгон обернулся, встречаясь взглядом с Лисоно Мааром. Окутанный светло-золотистым теплом жизни, этот человек просил позволить ему присоединиться к тем загубленным душам, что были заперты навсегда в теле погибшего корабля.
Да или нет?
Легко коснувшись объятого темно-серой гарью видения и вновь позволив едкому облаку окутать себя, Эйгон попросил показать ему Лисоно Маара. Мастера над шептунами не было среди молчаливых рядов почивших.
- Да - произнес принц, отвечая на ласковый взгляд Лисоно своим, ровным и серьезным одновременно - Предложите Совету от моего имени сдаться. Передайте, что в этом случае они сохранят жизни своих людей. И свои. - Последняя фраза, произнесенная после небольшой паузы как будто с усилием, весила более, чем все предыдущие вместе взятые - Передайте им мое слово в точности. И приведите их ко мне, чего бы это ни стоило. Армии... - Обугленные лица на мгновение дрогнули, приобретая легкий розовый оттенок, словно воплощающий собой призрачную надежду на лучшее - Передайте людям, что Бездомный Гарри не защитит никого из них. Он доказал это, дважды предав их всех. Скажите, что я дорожу жизнью каждого из них и не хочу им зла. Но пока они стоят против меня, я не могу взять их под свою защиту. Через час польется кровь - и я прошу их помочь мне сохранить их жизни. Арестовать Совет и поднять белые флаги.
Слова. Их стрелы возможно, возымели бы эффект, если бы он сам отправился туда, на те корабли, но едва задав сформировавшийся в сознании вопрос, Эйгон наткнулся на высокую стену отчуждения. В этот момент он осознал, что ему запрещено не только самому идти на мятежные галеоны, но и посылать туда своих капитанов и Джона Коннингтона. Мятежники должны были сами решить свою судьбу. И Лисоно Маар - единственный, кому было дозволено помогать им теперь.
Пусть ничего не случится с тобой. Не приблизится к телу твоему ни кинжал, ни лезвие меча, ни яд не сразит тебя, не убьет ни вода ни пламя.
- Ступайте.
Мысль превратилась в заклинание и тонкая иголка внутреннего голоса явственно кольнула сознание Юного Грифа, упрекая его за излишнюю растрату; ведь скоро он должен будет защищать весь свой флот, скрывая его за плотной пеленой незримой вуали на протяжении всего пути - и вся его сила уже текла широким потоком в новое русло.
Прикрыв глаза, принц развернулся, и не торопясь подошел к самому носу корабля, вновь появляясь перед рядами шлюпок, словно король, восшедший к трону. Устремленный в синюю даль взгляд слился с горизонтом; глубокий вдох - и вот он уже летит, расправив широкие перепончатые крылья, навстречу самому себе.

Зеленая чешуя переливалась в лучах солнечного света, словно живое полотно, сотканное из драгоценных камней. Маленькие, похожие на вырезанные из дерева игрушки, корабли небольшого разрозненного флота покачивались на волнах, являя собой зрелище одновременно и горькое и радостное. "Дохлый Кракен", находящийся между двумя галеонами "Благая весть" и "Южный ветер" словно младший брат среди подросших старших, быстро приближался. Громкий, протяжный крик радости разнесся по всему пространству, накрывая его звонким куполом. Сердце Эйгона билось так сильно и громко, что звук его ударов оглушал, заполняя все его существо и лишая возможности слышать что-либо другое. Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, принц открыл глаза, будто пробуждаясь от сказочно-нереального сна, настоящего, как никогда ранее.
Крылья Рейгаля на мгновение затмили солнечный диск, когда дракон описал высоко над мачтами флотилии широкий круг, взяв окончательный курс на "Дохлый Кракен". Будучи не в силах сопротивляться зову, не в силах более оттягивать момент долгожданной встречи, принц протянул к небу обе руки, встречая свое второе "я"  - и зеленый дракон, опустив длинную гибкую шею, пошел на снижение, готовясь соприкоснуться с деревянным бортом корабля. Где-то глубоко, под толщей целого океана радости, крылось сожаление: с каждой секундой у мятежный Золотых Мечей оставалось все меньше шансов реабилитироваться, а у него самого - сохранить их жизни. Рейегаль приближался, а вместе с ним близился приговор, неотвратимо зреющий в сознании Эйгона единственно верным решением.

ракон.
Его дракон.
Издали Рейгаль казался маленьким, но по мере того как он приближался, эта иллюзия таяла, как мираж в песчаной пустыне. Размах его золотисто-зеленых крыльев – мощных, сильных, красивых - вдвое превышал средний человеческий рост. Гибкое, покрытое переливчатой чешуей тело, великолепный стреловидный хвост, длинная шея и наконец, треугольной формы морда, украшенная острыми наростами как короной – если не брать в расчет размах крыльев, размерами Рейгаля можно было сравнить с мулом; но сравнение это меркло и таяло при виде живого, настоящего чуда – здесь, сейчас. Дракон казался куда больше, производя на наблюдателей неизгладимое по своей яркости впечатление. Широкие крылья на мгновение раскинулись над головой Эйгона Таргариена сплошным светонепроницаемым тентом; капитаны Золотых Мечей, Джон Конннигтон и все присутствующие на палубе инстинктивно отступили к бортам, со смесью безмолвного восхищения и страха наблюдая за полетом Рейегаля. Старый Гриф хорошо помнил момент, когда на Кровавой площади, перед Великой пирамидой Ульгоров дракон повалил принца Эйгона на песок. Тогда на какую-то секунду Коннингтону показалось, что все кончено; и сейчас сердце бывшего десницы невольно ёкнуло. Страх. Восхищение. Надежда. Опасения. А что, если?....
Зеленая чешуя Рейгаля ослепляла. Каждое его движение завораживало взгляд. Явственный хлопок грациозно складываемых крыльев; секунда; сильный толчок о палубу; дрожь деревянных досок. Дракон развернул к Эйгону длинную, гибкую шею, вытягиваясь вперед всем телом подобно змею, и с силой ударил по палубе хвостом. Вертикальные как у кошки зрачки сузились до размеров длинной иглы, утопая в золоте радужной оболочки. Дикое, прекрасное, голодное и невероятно опасное существо; казалось, в любой момент оно может броситься на присутствующих, так ярко ощущалась грациозная стремительность и сила крылатого хищника. Прямой, уверенный взгляд в ответ – и яркий пурпур слился с золотом, прочно связывая сознание дракона и человека в одно целое.
Медленно, держа спину так ровно и прямо, словно он собирается сесть на трон, Эйгон опустился на корточки и поднял руку, разворачивая ее к дракону ладонью вверх. Вертикальные зрачки дрогнули, расширяясь. Блестя чешуей, переливающейся в солнечном свете при каждом его движении, дракон подошел к человеку, и белая ладонь принца легла на гибкую шею, впитывая огненное тепло драконьего тела.
- Теперь ты мой – едва слышно прошептал Эйгон, проводя рукой по чешуе животного сверху вниз и касаясь затем острой «короны» на голове Рейегаля – Мой.
Улыбка уже в третий раз касалась сегодня черт Юного Грифа. Ведь сегодня был особенный день.
- Приведите ко мне Марка Мандрейка и его провожатых – ровно произнес принц, окутывая Рейгаля лучистым взглядом – Капитан Ноарис. На пару слов.
Белые флаги, поднятые мятежными галеонами, были превосходно видны с палубы «Дохлого Кракена». Одинокая шлюпка приближалась к кораблю, везя на своем борту троих человек; зачинщики мятежа, Бездомный Гарри и Горис Эдориен издалека выглядели простыми беззащитными людьми, идущими навстречу неотвратимой судьбе. К тому моменту, когда шлюпка подошла к кораблю вплотную, Марк Мандрейк и несколько схваченных вместе с ним человек уже стояли посередине палубы, окруженные Золотыми Мечами капитанов Флауэрса и Баллока. Бывший раб выглядел напуганным и жалким, а его люди – подавленными и смятенными. Опустив головы, они ждали  развязки, лишь иногда позволяя себе редкие взгляды на принца Эйгона, присутствующих капитанов, Джона Коннингтона и конечно –  Рейегаля, одним своим присутствием олицетворяющего для них приговор. Матросы «Дохлого Кракена» сновали по палубе; на воду спускались шлюпки. Капитан Манукато собирал в своей каюте книги и тубусы с картами.
- Сержант Чейнс по приказанию капитана Маара прибыл в Ваше распоряжение – яркий, веселый голос словно привнес частичку надежды в молчаливую и сосредоточенную атмосферу, царящую на корабле. Не уверенный до конца, здесь ли находится Эйгон Таргариен, Золотой меч склонился в приветственном поклоне перед Юным Грифом, единственно подходившим под описание, данное Лисоно Мааром.
- Перед вами Его Высочество принц Эйгон Таргариен, сын Рейгара Таргариена и Элии Дорнийской, законный наследник Семи королевств и Железного Трона – жестко отчеканил Джон Коннингтон, смерив уничтожающим взглядом Гарри Стрикленда и его прихвостня, в то время как Юный Гриф спокойно изучал оплывшие черты Бездомного Гарри. Вот он каков, генерал-капитан Золотого Отряда. Вот он каков, «Совет».
- Сержант Чейнс – обратился принц к посланнику Маара– Это весь состав мятежного Совета?
- Да, Ваша милость. – С охотой ответствовал Золотой меч, отходя от своих подопечных на шаг –  Гарри Стрикленд и Горис Эдориан. Они и капитан Мандрейк убедили всех следовать за Грейджоем.
- Что же – спокойный как ровная гладь океана взгляд Юного Грифа вновь легко скользнул по чертам бывшего генерал-капитана, не выражая в себе и толики неприязни. – Вы сделали правильный выбор, господа.  Я оценил это по достоинству. Вы желали отправиться вслед за Эуроном Грейджоем. – Эйгон сделал паузу, внимательно изучая резко оживившиеся черты Бездомного Гарри, Марка Мандрейка и троих человек из его «свиты» - Капитан Манукато любезно согласился оставить вам свой корабль.
- Вы отпустите нас? – выпалил Безомный Гарри, багровея и без того красным лицом – Даете слово?
- Ваше Высочество! – шепот Старого Грифа был похож на шипение; шагнув вплотную к молодому принцу, Коннингтон склонился к самому его уху, обжигая воспитанника своим возмущением как огнем – Что вы делаете?!
Эйгон не шелохнулся.
-  Я обещал сохранить Ваши жизни. Мне они не нужны. Как и не нужны другие предатели – Невозмутимо ответствовал принц, игнорируя дышащего в самое его ухо Коннингтона – Сделайте мне одолжение. Заберите их с собой. Сержант Чейнс. – Ощущая, что присутствующие не поспевают за его словами, а местами и вовсе не верят своим ушам, Эйгон обратил свое внимание на весельчака-сержанта – Отправляйтесь на Ваш корабль и передайте мой приказ. Всем, кто до сих пор желает следовать за Грейджоем и Гарри Стриклендом, явиться на флагман. У меня один дракон – Плавным жестом и со всей доступной ему любезностью принц указал на Рейегаля, терзающего прямо на палубе внушительных размеров рыбину, которую он несколькими минутами назад выловил из морской воды. Хрустя костями, дракон со смаком поглощал свежую плоть, и кровь текла по деревянным доскам тонкими светло-алыми ручейками. – У лорда Грейджоя два.
Чейнс моргнул. Раз, потом второй.
- Выполняйте. – Стальная жесткость сменила мягкую любезность так резко, что присутствующие Золотые Мечи невольно вытянулись ввысь, словно пойманные врасплох внезапно явившимся командиром. – И заодно передайте капитану Маару приказ отвести ваш корабль дальше от флагмана.
- Будет исполнено – весело отрапортовал Чейнс. Этот человек с первого взгляда понравился Юному Грифу, а тем более не могла не импонировать его готовность выполнять полученные приказы незамедлительно.
- Ваше Высочество – звук незнакомого голоса заставил Эйгона сузить глаза в попытке найти говорившего. Вперед выступил Золотой Меч из числа арестованных вместе с Мандрейком. Крепко сложенный, темноволосый мужчина с шестью золотыми браслетами на загорелой руке, по-видимому, долго не решался взять слово и сейчас додумался использовать последнюю возможность сделать это – Я не хочу служить Эурону Грейджою. Позвольте мне остаться и служить Вам вместе с моими товарищами.
- Вот как – казалось, голос принца стал еще спокойнее и ровнее чем раньше.
Провожаемый ненавистными взглядами Бездомного Гарри и Мандрейка, Золотой Меч шагнул вперед, но люди Флауэрса резко преградили ему дорогу, скрестив прямо у его горла зазвеневшие сталью о сталь кинжалы. Легкое движение поднятой ладони в сторону - и охрана убрала оружие, освобождая бывшему (или нет?) товарищу путь.
- Я не верил капитану Маару – я ошибался. Разрешите мне остаться и принести присягу вместе со всеми.
Приложив к груди широкую ладонь, мужчина опустился перед Эйгоном на колено, торжественно склоняя в знак истинности своего «порыва» голову.
- Имя.
- Джен Роудс, рыцарь.
- Поднимитесь, сир Роудс. И встаньте рядом.
Пять шлюпок. Пять шлюпок, несущие на «Дохлый Кракен»  пятнадцать язв. Пятнадцать. Много? Мало? Даже если бы их было двое, это было бы не меньше, чем вся сотня или две. Одновременно с корабля, два дня бывшего флагманом, спускались на воду шлюпки, в которые садились славные в своей простоте матросы капитана Манукато. Одни уходили, чтобы пришли другие.
Пятнадцать. Вместе с Мандрейком, Эдорианом и четырьмя солдатами – двадцать один человек. С молчаливым удовлетворением принц наблюдал за тем, как они поднимались на борт, готовые присоединиться к Стрикленду. К Эурону Грейджою.
- Вы еще можете отдать приказ – вполголоса сообщил Эйгону не унимающийся Коннингтон. Последние минуты Старый Гриф то и дело темнел лицом и едва сдерживал себя, чтобы во всеуслышание не наговорить лишнего. Он всегда подчинялся прямым приказам Эйгона, но никогда намерение принца не казалось ему таким ошибочным, как сейчас.  
Принц молчал. Его молчание нередко выводило бывшего десницу из себя. Словно бьешься в глухую стену, не желающую ни видеть, ни слышать тебя. Сколько раз такое случалось и сколько раз приходилось Старому Грифу пробивать это молчание – не сосчитать. Сейчас же Эйгон, казалось, вовсе игнорировал присутствие Джона Коннингтона, не удостаивая его лишним взглядом. Едва не плюнув в сердцах, Старый Гриф нашел в себе силы сдержаться, неотлучно оставаясь возле юного Таргариена. А в это время «избранные» собирались вокруг Гарри Стрикленда, словно гады вокруг главной гадюки. Их настороженные, а то и вовсе мерцающие глухой злобой взгляды останавливались на фигуре Эйгона; они как будто торопились презирать его за то, что он захотел сохранить им жизни.
- Кто поведет корабль? – двойной подбородок Стриклена дрогнул, когда бывший генерал-капитан дернулся вперед, задавая полный шкурного беспокойства вопрос – Дайте нам капитана и команду!
Казалось, проще было поколебать скалу в океане, нежели то убийственное спокойствие, с которым Юный Гриф взглянул на Бездомного Гарри.
- Ни один капитан ни одного корабля не выразил желания отправиться с вами – в ровном тоне Эйгона явственно ощущалась непреклонность– Нечестно заставлять их разделить вашу участь.
- Нечестно?!! – брызгая слюной, бывший генерал-капитан, кажется, начинал забывать, с кем разговаривает – Вы обещали, что мы сможем уйти! А теперь оказываетесь дать нам капитана! Вы дали мне слово!
- Как и вы мне – взгляд принца сделался непроницаем. Лучники капитана Баллока и люди Флауэрса тем временем обступали вновь прибывших, занимая места у бортов и оттесняя приспешников Гарри Стрикленда к центру – Напомнить, как Вы сдержали свое?
Выкрашенная в синюю краску бровь изогнулась, являя в чертах Эйгона Таргариена удивление. За его спиной Рейгаль расправлял широкие крылья, готовясь взлететь над головами присутствующих  в высоту.
- Будь в вас хоть капля чести, вы бы уже вспороли себе животы. Как вы смеете смотреть мне в лицо? – В тембре его голоса, как отдаленный рокот приближающейся грозы, глухо зазвучал гнев. В мгновение ока побледнев, толстяк-генерал попятился назад. Люди, прибывшие на корабль в наивной надежде отправиться за Молчаливой и получить от Эурона Грейджоя  кучу денег в награду, кинулись было обратно к своим шлюпкам, но, не имея численного перевеса,  имели мало шансов спастись. Несколько выпущенных в мятежников стрел быстро сломили и без того парализованное страхом сопротивление. На палубу из кают «Дохлого Кракена» поднимались ожидающие своего часа, временно оставшиеся не у дела Золотые Мечи. Лишь несколько воинов – семь человек – были посвящены в детали готовящегося события. Они несли толстые веревки.
- Лорд Коннингтон. – принц обернулся к Джону лицом, не скрывая от него своего взгляда - Проследите, чтобы этих лживых предателей крепко привязали к мачтам. Кому не достанет места – бросьте в трюм. Как закончите, отдайте приказ нашим людям покинуть корабль.
- Да, мой принц.
- И еще. – Серьезность в чертах Юного Грифа граничила с целомудренной жестокостью судьи – Я разрешаю вам действовать на Ваше усмотрение.
Радость, ярко проскочившую в чертах бывшего десницы трудно было не заметить. Старый верный Коннингтон – сколько раз еще нужно было напоминать ему о том, что ближе и вернее человека у принца Таргариена нет, и не будет. Он все равно смел сомневаться в сыне Рейгара так же, как сомневался в нем Лисоно Маар. Бросив в сторону Старого Грифа взгляд с оттенком укоризны, принц развернулся к разгорающемуся действу спиной – и направился к шлюпкам, где его уже ждали Ноарис Манукато, Пупс и другие персонажи, обитающие ранее на «Дохлом Кракене». Охраняемый четырьмя Золотыми Мечами, Эйгон спустился в лодку, обратив на корабль последний взгляд.
- Отходим.
Мужчины дружно налегли на весла. Лодка качнулась – и отчалила от борта корабля, покидая его, как малый ребенок, вынужденно покидающий горячо любимую мать.

Небо окончательно очистилось от остатков облаков, являя взгляду звонкую синюю высь. Великое светило поднималось в зенит, проливая яркие лучи на палубу корабля, ставшего гнездом мятежа.
- Теперь ты будешь флагманом – мысленно произнес Эйгон, медленно и почти любовно проводя ладонью по теплому от солнечного света борту. Чистый морской воздух, доносимый до чуткого обоняния, опьянял запахом свободы. Едва успевшие разойтись по своим каютам, оставшиеся на галеоне люди снова собирались под белыми парусами. Приказом принца они были вызваны наверх; это же касалось и команды самого корабля.  Рейегаль летал почти над самой водой, изредка задевая крыльями морскую гладь и поднимая соленые, долетающие на палубу брызги. Какое-то время Эйгон смотрел на чернеющий неподалеку «Дохлый Кракен», про себя выражая благодарность этому кораблю за то, что он принял на борт самого Юного Грифа и Джона Коннингтона в Астапоре. За всё. Галеоны «Южный Ветер» и «Благая Весть» уже подняли якоря и удалялись от корабля капитана Манукато, взяв курс на новый флагман «Вера и честь».
Тем временем зеленый Дракон взмыл в высоту, облетая галеон – и резко устремился вниз, собираясь совершить посадку.
В следующую секунду к ногам принца грузно шлепнулась скользкая мокрая рыбина; довольный тем, что он добыл для своего хозяина пропитание, дракон издал удовлетворенный возглас и, шумно хлопнув крыльями, сел на теплые доски. Перебирая по палубе когтистыми лапами и волоча за собой хвост, животное приблизилось к Эйгону и ткнулось шипастой мордой в его ладонь, выпрашивая похвалу; казалось, еще немного, и дракон заурчит как кошка.
- Ваше Высочество.
Высокая фигура капитана Баллока склонилась перед принцем в поклоне.
- Ваше указание выполнено.
Ровным строем стояли перед Эйгоном Таргариеном Золотые Мечи. Капитан Манукато и его команда находились неподалеку, образуя отдельную горстку прибывших вместе с Юным Грифом людей.
Воины. Рыцари. Армия. Теперь он воочию видел их – а они его.
Оттолкнувшись рукой от борта корабля, принц приблизился к первому ряду хранящих почтительное безмолвие фигур. Дракон, не желающий оставаться в тени одиночества, последовал за ним; проявляя живой интерес к окружающему его миру, Рейгаль то и дело вертел головой, наклоняя ее то вправо, то влево, словно так он мог лучше рассмотреть незнакомцев, закованных в свои золоченые доспехи.
- Воины Золотого Отряда. Я, Эйгон Таргариен, приветствую вас.
Общее громовое «Ура!» сотрясло пространство, сливаясь с ярким светом поднятых в воздух мечей. Понадобилось несколько десятков секунд, чтобы на палубе вновь воцарилась относительная тишина, после чего можно было продолжать.
- Отныне галеон «Вера и честь» - флагман нашей флотилии. Командовать кораблем  будет капитан Ноарис Манукато, наш адмирал. – Широкий жест в сторону капитана Ноариса заставил взгляды присутствующих на несколько мгновений обратиться на стройную, чудаковатую фигурку Манукато, которому пришлось отказаться ради общего дела от своего корабля – Я попросил капитана отдать мне корабль «Дохлый Кракен», чтобы свершить на его борту правосудие. Как Вам известно, бывший генерал-капитан Гарри Стрикленд и его сообщники находятся там. Есть ли вам, что сказать в их защиту?
Воцарилось долгое молчание. Желая услышать каждого из этих людей, принц шел вдоль рядов, запоминая все увиденные им лица и давая присутствующим возможность сказать свое слово.
- Нет
- Нет
- Нет
- Нет
- Запомните свои ответы, так же как я запоминаю их – произнес Эйгон после того, как не осталось ни одного лица которого бы он не увидел. Не услышав слов защиты в адрес мятежников, Юный Гриф продолжил говорить.
– Преступлению Гарри Стрикленда, Марка Мандрейка и Гориса Эдориана нет названия. И нет прощения. Они будут наказаны. Воины Золотого отряда. Готовы ли вы принести присягу?
Известие о наказании, под которым, по-видимому не подразумевалась казнь (а если и подразумевалась, все одно), никого не опечалило и не заставило даже задуматься о судьбе приговоренных. Новое громкое «Ура» возвестило о единодушной радостной готовности стать на истинный путь, уготованный Золотым Мечам –  путь веры и чести.
- Будь ты проклят, грязный ублюдок – крепко привязанный к высокой мачте Бездомный Гарри попытался плюнуть в сторону Старого Грифа, но не попал – Ты и твой мальчишка!
Наиболее «высокопоставленные» мятежники так же удостоились почетных мест у мачт корабля, коих всего насчитывалось ровно три. Проклятья смешивались с жалкими просьбами о помиловании, которые принявший на себя руководство процессом Коннингтон полностью игнорировал.
- Этих в трюм – коротко бросил он, указывая на оставшихся повязанных людей, ранее носивших гордое звание Золотых Мечей.  Их же собственные "братья" выполнили приказ бывшего десницы, в несколько минут очистив палубу от лишних обездвиженных тел.
- Ты поплатишься – не унимался Стрикленд – Чтоб вы все попередохли! Чтоб вас сожрала ваша чешуйчатая тварь!
Звон меча, плавно выскользнувшего из кожаных ножен на поясе, заставил бывшего генерал-капитана заткнуться.
- Ты… ты не можешь меня убить – промямлил Бездомный Гарри, останавливая на жестком обветренно лице Старого Грифа округлившиеся от ужаса глаза – Твой мальчишка обещал…
- Слово моего принца дорого стоит – Коннингтон страшно улыбнулся, обнажая ряд зубов и сверкнув парой золотых – Но я никакого слова тебе не давал.
Лезвие меча со свистом разрезало воздух, наискось обрушиваясь на жирную тушу Бездомного Гарри. На палубу, под ноги Старому Грифу вывалились вонючие склизкие кишки, шевелящиеся, словно живые змеи.
- Славь мое великодушие, тварь.
Усмехнувшись, мужчина протер клинок черным платком и вложил тяжелый двуручный меч обратно в ножны, разворачиваясь затем к своим подчиненным.
- Ну что вы там, закончили? – безвольно обмякшие тела у мачт говорили красноречивее любых ответов. Запах смерти – каким сладким казался он сейчас Джону Коннингтону.
- Отлично. Всем покинуть корабль!

Желтая парусина шумно хлопала на усилившемся ветру. Корабль «Дохлый Кракен» теперь в полной мере оправдывал свое название. Ощущение мрачного удовлетворения горело в сердце Коннингтона огненным цветком, и упоительное тепло разливалось по его венам, как награда за долгие годы упорных трудов. Ряды шлюпок быстро удалялись от корабля, с каждым новым взмахом деревянных весел отдаляя Старого Грифа от прошлого и приближая его к будущему. И все-таки, несмотря на все произошедшее, странное ощущение незавершенности процесса мешало бывшему деснице отдаться спокойствию. Словно не хватало чего-то, но чего, сказать при всем желании было трудно.
Когда шлюпки прошли более половины своего пути и можно было разглядеть людей на палубе галеона «Вера и честь», Коннингтон поднялся во весь рост в своей лодке, ища взглядом фигуру принца Эйгона. Как будто так он собирался передать Юному Грифу, что приказ исполнен и что все мятежники мертвы. Показалось ему или нет, но синеволосая фигурка как будто кивнула в ответ на посланный издали взгляд, и в это же мгновение ярко сверкнула зеленая чешуя взмывшего в воздух дракона. Расправив сильные, мощные крылья, Рейегель пронесся над шлюпками, быстро приближаясь к «Дохлому Кракену». Желтоватые паруса звали его, словно маяк, возвышающийся среди бушующего океана; потоки воздуха пели в ушах, омывая гибкое тело, и громкий восторг вкупе с животной агрессией рвался наружу, порождая глубоко внутри огненные сгустки ищущей выхода разрушительной энергии. Накренившись влево, Рейегаль пролетел почти у самых парусов корабля – и яркое пламя полилось на них, обрушиваясь прицельными потоками на мачты, капитанский мостик и залитую кровью палубу. Неистовый и жадный, огонь набросился на корабль и бездыханные тела мертвецов с такой яростью, как будто долгое время был голоден и наконец добрался до лакомства, обещанного ему еще давным давно. "Дохлый Кракен" вспыхнул, как спичка, будто радуясь исполнению собственного высокого предназначения. Пламя. Кровь.
Пурпурные огни плясали в глазах Эйгона Таргариена подобно дикому огню, в очередной раз проявившему свою силу - яркую и неистовую. Правосудие свершилось. Честь отряда Золотых Мечей восстанавливалась, очищенная пламенем от язв гнилого позора. Теперь она станет белой, как снег; ведь ничто так не бережет кристальную чистоту чести, как вера, взращенная огнем и кровью.