Рванные, словно изувеченные волчьими зубами, по небу неслись серые облака. Небо было само по себе подобно грязной тряпке, которой накрыли огромный котел.
Ветер трепал лошадиные гривы, плащи вояк, яростно бесился в густой листве, уже порядком тронутой позолотой. Изредка отряд обдавало ледяными брызгами дождя, который, будто хотел начаться, но все еще не решался.
- Осень наступает слишком быстро, - Русе сказал это, словно обращаясь к своему оруженосцу, но тот знал, что ответа от него не требуется и молча кивнул господину.
Кавалькада северян со стягами Болтонов и несколькими Фреями ехала средним шагом. Спешить не было нужды – башни Близнецов уже показались впереди, и было слышно, с каким шумом разбивает свои волны Зеленый Зубец о стены замков, словно злясь на ветер.
- Отвратная погода, лорд Болтон, - отметил сир Джаред Фрей. Рябой, лысый, сгорбившийся и укутанный в плащ, он был похож на птицу-падальщика.
- Тем лучше, не будет жарко, - едва слышно отозвался лорд Дредфорта. Все его мысли в этот момент были заняты сыном. Он позволил себе эту слабость перед тем, как въехать на земли Уолдера Фрея, где думать будет уже некогда. Сегодняшний вечер должен был официально соединить два сердца воедино, помирить короля Севера и принципиального лорда Фрея; и, наконец, навести порядок в лагере Старка. Политика превыше личного. Личное - превыше чужих интересов.
Рамси показал куда больше ума, чем от него ожидалось отцом. Довольный, если это слово можно применить к Русе, разговором, который произошел между ними перед отъездом, лорд Болтон покинул Харренхолл со спокойной душой. Рамси станет достойным преемником, в чьи руки не стыдно будет передать самый лакомый кусочек Севера. Рамси, словно слышал мысли своего отца, «взял под опеку» внуков старика Фрея. Как можно было не гордиться своим ребенком? Пока что младший скоро-уже-Болтон служил надежным тылом для своего отца и наверняка заслуживал вознаграждение в виде хорошей знатной невесты с добрым приданым, о чем уже были начаты переговоры. Еще до отъезда в Близнецы Русе отправил ворона к Тайвину Ланнистеру, осознавая, что это рискованно, но война сама по себе риск, и кто боится рисковать, тот не получает ничего.
Людям Болтонов было запрещено обращаться к Рамси или упоминать его имя с оскорбительной приставкой «Сноу», что, впрочем, было принято с приязнью. Мальчик нравился солдатне и это тоже служило на руку лорду Болтону. На Севере выживают только сильные, закаленные люди, способные проливать кровь, как воду, если на то возникнет потребность. Рамси был именно таким, и простой люд чувствовал это острее, чем родной отец. Русе не чувствовал уколов совести за то, что не стремился видеться с сыном все эти годы, что была жива его мать. Она была всего лишь красивой мельничихой, на какой-то момент разбудившей зверя-собственника в молодом Русе, но не более. Она принесла лорду Дредфорта сына. Этим фактом простая мельничиха могла бы гордиться, если бы не умерла. За одно не было ей благодарности – за проклятые зеленые глаза Рамси, глаза не северянина, а, скорее, южанина. Глаза бастарда. Но и это Русе был готов простить сыну, как и происхождение, если тот оправдает возложенные на него надежды.
Лошади радостно заржали, предвкушая теплые стойла, воду и овес, да и люди воспряли духом – перед замком были натянуты огромные шатры, из которых уже тянулся ароматный дух запеченного с травами сала, мяса, жареных колбас. По губам лорда пробежала, и тут же пропала, словно всполошенная крыса, бледная улыбка.
Шатры были полупусты – северяне только начинали стекаться на празднество, самого жениха и его людей вовсе еще не было видно, что, впрочем, было объяснимо. Предполагалось, что Кейтилин Старк и сам король Севера – Робб Старк прибудут ближе к вечеру, на само празднество. Быть может, Талли принял решение приехать с королем. Невесты ему все равно не видать до самой церемонии. Это послужило поводом сотни шуток. Всем бросилось в глаза то, как бедняга Эдмар переживал по поводу женитьбы вслепую. Ему так хотелось, чтобы невеста была хороша собой, что даже Русе в глубине души посочувствовал парню. Женщина должна принести мужу приданое и наследников, а не проблемы. Красивая женщина, которая волнует своего мужа сверх меры, способна принести только проблемы, но это Эдмару еще следовало выучить.
Всадников встретили сдержанно, но приветливо. Лошади тут же были уведены в конюшни, а люди получили возможность отправиться в шатры, дабы согреться и поесть после долгой дороги. Тем временем дозорные заметили на горизонте стяги Робба Старка.

Чем могут быть наполнены мысли матери, кроме как заботами о детях? Ее сыновья были мертвы, лишь Робб остался в живых и все молитвы шестерым богам из Семи этим утром были о нем. Стоя на коленях подле убогой лежанки, служившей ей сейчас вдовьей постелью, леди Старк изливала душу богам, прося Старицу оберегать ее ребенка, Воина – сделать руку короля Севера твердой, а Отца – добавить Роббу рассудительности. По щекам Кейтилин текли слезы, но она не проронила и звука во время молитвы, лишь беззвучно шевеля губами. Она просила Деву присмотреть за Сансой, заклинала Неведомого, умоляя отпустить ее мальчиков, Брана и Рикона на седьмые небеса… Колени затекли задолго до того, как молитва Кейтилин Старк подошла к концу и она вновь вернулась к действительности.
Пора было выезжать к Близнецам. Все три с половиной тысячи человек Робба уже сворачивали лагерь, раскинутый на ночь. Моросил мелкий противный дождь, влага была повсюду, а от того было еще холоднее, чем обычно. Знамена Старков серыми однотонными тряпками уныло свисали на своих древках, но люди держались бодро, не смотря на погоду. Отовсюду раздавались громкие команды, войско действовало слаженно и четко, что не могло не радовать.

Всего полдня пути ушло на то, чтобы добраться до Близнецов. Их серые громадные тени возникли из пелены дождя подобно привидениям, но еще раньше до слуха Кейтилин донесся рев Зеленого Зубца, который с яростью нес свои воды, напоенные непрекращающимся ливнем.
Сердце матери дрогнуло от тревоги, коснувшейся его, как рука музыканта касается струн лютни. Уолдер Фрей не принадлежит к тем людям, что забывают и прощают обиды. Старость сделала его характер невыносимым, опасным и злопамятным. Кейтилин помнила, что отец говорил в ее детстве про своего вассала:
- Резок, груб, злопамятен и похотлив. Всего четыре слова и вы получаете портрет старика Уолдера.
Думал ли Робб об этом? Она поискала его взглядом через пелену дождя в толпе воинов, пока не нашла. Башни Близнецов уже выглянули из тумана, и можно было рассмотреть шатры, разбитые у замка, множество людей у подножия башен, их знамена и заметить, как к ним выдвигается на встречу маленький отряд.
Боясь потерять время, леди Старк направилась к сыну, который ехал впереди отряда в сопровождении волка и Эдмара.
- Я мать, Робб. И я прошу тебя только об одном – будь осторожен. Фреи злопамятны и мстительны. Никто не знает, что ждет нас в Близнецах. Если Уолдер нальет нам даже самого кислого своего вина, выпей его. Если подаст заплесневелый хлеб – съешь. Тогда тебя защитит закон гостеприимства.

Робб надел корону, как только башни-близнецы показались над деревьями. Он промок, замерз и проголодался, поэтому мрачное предчувствие перед встречей с Фреями разбавилось каплей облегчения: скоро он сменит мокрую одежду на сухую и поест.
- Да с чего ты взял, что у меня остались желуди в меду? – возмущенно ревел Большой Джон на Робина Флинта. – Я их доел еще на прошлой неделе!
- Джон, я собственными глазами вчера видел, как твой оруженосец набил ими полные щеки, - Робин, сидя в седле своей низенькой кобылки, выглядел испуганно, глядя снизу вверх на Большого Джона, но упорно настаивал, что это были именно желуди и именно во рту оруженосца.
- Стив, сукин сын, где же ты, - рычал Джон, оглядываясь в поисках своего мальчишки-оруженосца, - найду у него желуди – запихаю их в его сукину задницу!
- Не слипнется ли от такой-то вкуснятины? – Робба забавляла их перепалка, а живот бурчал при каждой мысли о желудях в меду.
- А вот и проверим! – гаркнул Джон. – Хотя нет, я передумал. Я съем все желуди сам, потом высру их и заставлю Стива сожрать мое дерьмо!
Робб и Робин прыснули хохотом, а Большой Джон даже не сдвинул нахмуренных бровей. Очень он любил желуди в меду, все это знали.
- Пусть только мне попадется, гаденыш, - ворчал он, то и дело озираясь. – Все знают, что желудями я делюсь только с Пчелобоем, да и то только чтобы поржать лишний раз. Верно я говорю, Флинт?
- Пчелобоем? Почему с ним? – Робин поерзал в седле, чтобы было удобнее смотреть на Джона.
- Ха, ты не знаешь? Да ладно! – Большой Джон широко заулыбался, обнажая коричневые зубы. – Темный же ты человек, Флинт, видят боги, ты не знаешь самого интересного!
Робб слышал эту историю не единожды, поэтому тоже заулыбался, предвкушая какой красочно-ругательной она будет из уст Большого Джона.
- Что ж, развешивай уши, расскажу.

Было это десяток лет назад, тогда Пчелобоя звали Крысобоем. Прозвали его так за то, что однажды попьяне он свалился с лестницы и раздавил своим жирным задом пробегавшую мимо крысу. Я тогда ржал так, что ром тек из носа. Но это короткая история. История Пчелобоя длиннее.
Частенько ездили мы тогда на пасеку в неделе езды от замка, обменивали там мед на шкуры куниц. Вот только не пчелиный мед нас привлекал, а мед девичий, м… Как вспомню сладкие губки тех шлюшек, сразу хочется кого-то трахнуть.
Крысобой в тот раз положил глаз на рыжую тощую девку, хотя в ней только и были кости да кожа вся конопатая, и что он в ней нашел, не пойму. Только девочка была скомняжкой, потому доставалась редко кому, да и то только смазливым зеленым юнцам с маленькими стручками. А харя Крысобоя вполне соответствовала его имени, потому он пошел на хитрость. Ему хватило ума наплести рыженькой, будто хер его сладкий, как мед, а семя вкуснее дорнийского вина. Любопытство девицы одолело скромность, и после того, как солнце село, она открыла перед Крысобоем дверь своей спальни.
Все бы хорошо, но этот идиот, чтобы ему наверняка перепала веселенькая ночка, решил частично превратить свою ложь в правду и намазал загодя свое хозяйство медом. Вот только его котелочка не хватило докумекать, что на пасеке пчел, как Фреев в Близнецах, кишит.
Нужно ли говорить, что было дальше?!
Пчела решила пристроиться на его колокольчики в самый подходящий момент: когда та его укусила, Крысобой заорал как зверь, я сам в соседнем бараке его услышал, а рыжая с испугу возьми да и цапни его зубами так, что крик его услышали и за Стеной! Кровищи быть – жуть! Я извел на перевязки всю свою рубашку пока мы ехали к замку, где мейстер заштопал его обрубок. Крысобой всю дорогу не мог сидеть на лошади, ехал в повозке на бочках с медом. А-ха-ха, на бочках с медом!
С тех пор Крысобоя зовут Пчелобоем – смерть той пчелы дорого ему обошлась.
А вторую половинку его колбаски рыжая наверняка сохранила на память. Засушила и глядит на него каждый раз перед сном. Ха-ха! Не, я придумал, она положила его в стеклянную банку с медом для сохранности и любуется! Ха-ха-ха, в банку с медом, вот умора!

- Я не смогу больше есть мед, - пожаловался Робин с таким выражением лица, будто сейчас расплачется.
- Ха-ха, банка с медом, - не мог остановить смех Большой Джон, загибаясь к гриве коня и вытирая слезы. Робб смеялся вместе с ним, но из-за смеха Джона его совсем не было слышно. – Боги, я не могу молчать! Бедняга ведь до сих пор не знает судьбу своей сардельки, ха-ха, надо немедленно ему рассказать, ха-ха, банка с медом и половинкой сардельки!
Большой Джон натянул поводья и съехал с дороги, чтобы найти Пчелобоя в колонне и вновь над ним посмеяться.
- И пчел теперь я буду бояться, - Робин будто разговаривал сам с собой. – Лучше бы помалкивал, Большой Джон-любитель-орехов-в-меду…
- Вы лучше опасайтесь рыженьких девиц, - Робб находил его выражение лица забавным, поэтому широко улыбался.
- О, надеюсь моя будущая жена не будет рыжей. Пусть будет страшной, старой и беззубой, седой или лысой, но не рыжей, только не рыжей…
Робб залился смехом, представляя лицо Робина Флинта у алтаря, когда он будет целовать свою рыжую невесту.
- Робб, - он услышал голос матери за спиной, ее лошадь поравнялась с ним. – Я мать, Робб. – негромко продолжила она. – И я прошу тебя только об одном – будь осторожен. Фреи злопамятны и мстительны. Никто не знает, что ждет нас в Близнецах. Если Уолдер нальет нам даже самого кислого своего вина, выпей его. Если подаст заплесневелый хлеб – съешь. Тогда тебя защитит закон гостеприимства.
- Не стоит так переживать, матушка, - он старался выглядеть серьезно, это удавалось с трудом. – Я знаю Фреев и буду осторожен. Меня защищает целое войско, мне нет нужды прибегать к хлебу и соли. Но если лорд Уоддер подаст мне тушеную ворону под соусом из червей, я съем и попрошу добавки.
Я съем все, кроме меда. Не сегодня.

Эдмур Талли был молчалив сегодня, как пожалуй, еще никогда ранее. Хмурое, серое небо словно давило на него своей тяжестью, порывы ветра заставляли мужчину все плотнее запахивать почти насквозь промокший, тяжелый плащ темно-синего цвета, в то время как подобная мера не только не помогала, но и еще ухудшала физическое и моральное состояние Талли. Редкие, холодные капли стекали за шиворот, блестели в мокрых темно-медных волосах - и вся эта промозглость, хмурое настроение погоды и унылых, прибитых дождем знамен, усиливала и без того сильное чувство подавленности, вот уже несколько дней не покидающее Эдмара.
Он ехал на своей рыжей кобыле совсем недалеко от Робба Старка, то и дело улыбающегося грубым шуткам Большого Джона; племянник прямо-таки лучился отличным настроением, уголки его губ то и дело порывались наверх, в то время как Талли не мог выдавить из себя даже самое кислое и бледное подобие улыбки. Он, словно окруженный конвоем, ехал на собственную свадьбу в Близнецы - обреченный принести в жертву себя самого, чтобы исправить собственный же промах у Красного Зубца. Единственная его победа, способная поднять Эдмура Талли в собственных глазах, обернулась очередной ошибкой - такой хлесткой, что шрам от удара ее хлыста навсегда останется красным рубцом на его сердце. Эдмар никогда не считал себя хорошим стратегом или полководцем - но он старался, не сдаваясь после очередного поражения или совершенной им ошибки, потому что верил что даже неудача делает его лучше, сильнее, и уж в следующий раз он не ударит в грязь лицом и сможет доказать себе и родным свою значимость. Но чем более рьяно он старался, чем больше верил - тем более грубые пощечины получал от судьбы. Красный зубец занимал его мысли и в половину не так сильно, как мысль о предстоящей женитьбе, но то и дело Талли возвращался к тому моменту, когда единственной и главной своей задачей он видел оборону Риверрана от войск Тайвина Ланнистера. Он исполнял свой долг, как хороший солдат, выполнял со всей ответственностью; разве можно так беспощадно винить его в том, что он не сумел разгадать тайный замысле Робба и его советников - замысел, в который Эдмар и посвящен-то не был, словно и вовсе недостоин был участвовать в общей игре. Можно ли было? Однако его обвинили, и все неудачи Севера легли на плечи Эдмара непомерно тяжелым грузом. Он был виноват во всем. Осознание того, что он действительно совершил ошибку, мешало Талли остаивать себя и собственную репутацию в глазах дяди, сестры и племянника - и он, понурившись, опустив голову, смирился с их обвинениями и лишь иногда спрашивал себя - так ли виноват? Настолько ли?
Иногда, сталкиваясь взглядом с Кейтилин или с Роббом, Эдмар словно пытался найти в их глазах оправдание себе - но... тщетно. Смиренно, словно приговоренный, ехал он среди них - среди родных, считающих его неудачником, виноватым и легкомысленным. Да и как еще можно было назвать раздражительного и близко к сердцу принимающего слова воина, что целых три раза промахнулся на похоронах собственного отца, так и не сумев зажечь погребальный костер для лорда Хостера Талли. Тогда его подвела не рука - разум, обожженный обидой. Он сам был виной этому. Пожалуй, этот удар был еще серьезнее, нежели все предыдущие его поражения. Что еще оставалось Эдмару, кроме как глотать горечь обиды и разочарования в себе?
Когда черные башни Близнецов показались, наконец, из тумана, он ощутил желание закрыть глаза, чтобы не видеть их - однако, все равно смотрел вперед, слишком подавленный собственным будущим, чтобы найти в себе силы отвернуться перед его лицом. С таким смирением осужденный на смерть встречает удар палача. Взгляд голубых глаз Талли смело можно было назвать отрешенным; Эдмар словно был не здесь, и все хуже слышал он доносящиеся до его слуха обрывки слов. Что должна была дать ему эта женитьба? Ничего, кроме окончательного и самого сокрушительного в его жизни поражения, на которое он идет добровольно, идет ради чужой победы. Ради искупления не только своей вины и своей ошибки, но и ошибок Робба Старка. Отказ от собственного слова, женитьба на той что мила сердцу, казнь Карстарка, потерявшего почти всех своих сыновей в этой войне - разве это не были ошибки? Но никто не судил Робба за них; почти у всех он находил поддержку, в то время как никто не обращался к Эдмару Талли хотя бы с парой теплых слов, могущих вернуть мужчине его уверенность в себе и своих силах. В наказание за то, что он не родился стратегом - он должен был прославиться теперь не только как никчемный полководец, но и как скверный муж нелюбимой, заброшенной им жены. "Семья, долг, честь"... Семью с нелюбимой женщиной он вряд ли сможет построить так, как должна она выглядеть в идеале, долг лишал его возможности противиться этому, а честь... его честь все еще оставалась у него, хоть и не такая величественная как у бравых, осыпанных победами и почестями мужчин. Боль от осознания этого заставляла Талли морщиться так, словно его сердце и правда было пронзено стрелой - и через пару минут, когда закончится его агония, он наконец, умрет. Ему не познать не только радости одержавшего победу воина, но даже радости супружества; радости брака с женщиной, которая мила его сердцу и которую он выбрал сам. Кого он увидит в черных стенах этого замка? Глядя на мрачную громаду Близнецов, Талли отрешенно и смиренно видел в нем собственную могилу. Здесь оборвется его жизнь - оборвется тот момент, когда он увидит ту, что преподнесена ему в жены. Эдмар не сомневался в том, что ему придется взять самую уродливую и кривую молодую женщину из всего огромного выводка лорда Уолдера. Хорошо если она еще окажеся невинна. Горькая усмешка тронула губы Талли, и никакие россказни Большого Джона, никакие улыбки Роберта не вернут ему благого расположения духа. Для Эдмара Талли все кончено - на этот раз уж точно. И все таки он хотел исправить ошибки; пусть не только свои - пусть даже и те, в которых он не виноват. Он понимал, что должен это сделать; правда, вряд ли даже этим он заслужит со стороны Кейтилин или ее сына что-то большее, нежели снисходительность к славному, но недалекому представителю дома Талли. Но хотя бы совесть его будет спокойна.
Никто не знает, что ждет нас в Близнецах - ветер донес до него слова Кейтилин, всегда так болеющей сердцем за своих детей...
- Могила- мрачный ответ едва не сорвался с губ молодого мужчины, даже не подозревающего, насколько роковым может отказаться подобное его предположение.
Кислое вино. Заплесневелый хлеб. Тушеная ворона под соусом из червей... образы завертелись перед глазами Талли, как бешеные. К горлу подкатил ком. Найдя в себе достаточно для этого сил, Эдмар проглотил свои дурные предчувствия, так же, как глотал он все свои поражения и обиды доселе. Голова его опустилась - в какой то момент со стороны показалось даже, что сейчас он упадет на гриву собственного коня - а затем и на землю, но в последний момент Талли выпрямился в седле, оставаясь все таким же молчаливым, понурым, подавленным, словно полусонным... изо всех сил борящемся с собой непонятно, во имя чего. Во имя всех них конечно же. Он так ничего и не сказал. Зачем. Тем более, что говорить не хотелось - ни с кем, даже с богами, которые отвернулись от него так же, как отвернулись родные.

Гулкое эхо шагов нескольких десятков ног почти заглушало рев Зеленого Зубца, яростно лизавшего стены Близнецов. Закованный в свою хладнокровность, как рыцари в броню, Русе Болтон медленно вышагивал навстречу Риману Фрею, смотря только на него, будто не стояло подле множество других Фреев, нетерпеливо ожидающих главного гостя – короля Севера Робба Старка.
Серый мрачный камень, из которого некогда была воздвигнута твердыня Близнецов, был покрыт зеленой плесенью, веяло холодом и влажностью, будто в этом замке жили не люди, а водяные. Изо рта северян клубами валил пар, но невозмутимость Русе не замечала и этого даже после многих дней в пути под проливным дождем.
Не выдержав, Риман кинулся навстречу гостям, ухмыляясь так, словно предстоял поход к непотребным девкам.
- Лорд Болтон, дорогой зять, какая честь. А мы Вас заждались, как и короля Севера.
Изо рта внука Уолдера пахло так, будто в его желудке сдохла месяц назад корова, любившая выпивать; лицо покрывал слой жира и пота грязные волосы маслянистыми сосульками свисали на глаза, а в длинной густой бороде можно было обнаружить все меню дома Фреев с того самого дня, как Риман принял решение о отращивать растительность на своем подбородке. Он буквально навис над Русе Болтоном, остановившимся, едва Фрей двинулся со своего места. На лице северянина не отразилось ни недовольства, ни раздражения, он только повернул голову в сторону говорившего.
- Надеюсь, что все остальные проявят на сегодняшнем празднике не меньший пыл, чем Вы, - взгляд Русе наконец коснулся группки Фреев, стоявшей у стенки зала, явно не отапливаемого уже несколько лет. Бережливость Лорда Переправы делала ему честь, младшие дети Фреев были одеты скромно, но по времени года, все причесаны и умыты. Риман, Мэгель, Уолтон и другие вооружены хорошими кинжалами и празднично одеты. Самым богатым нарядом мог похвастаться только полумный Эйгон.
Скрючившись в углу зала, окна которого выходили прямо на Зубец, безумный играл со своим новым колпаком, украшенным медными бубенчиками. Его новый костюм из серой с голубым шерсти, был уже порядочно замаран грязью, которая, казалось, сочилась из стен.
- Рослин ждет, не дождется своей первой брачной ночи, - обронил Уолтон Фрей, почесывая живот, а его сын добавил, - Все утро наряжается в своей спальне, как дура!
Дети, сбившиеся стайкой за взрослыми, несмело рассмеялись под взглядом холодных почти бесцветных глаз северянина, оценивающе рассматривающего семейство своих новых союзников. Трубы за окном во всю трубили, предупреждая жителей замка о том, что к ним приближается новый отряд.
- Проследите, чтобы она держала язык за зубами, - Русе кивнул Риману, разворачиваясь на выход, чтобы вновь оседлать лошадь и выехать с Фреями навстречу Роббу Старку, леди Кейтилин и жениху робкой Рослин – Эдмару Талли.
Приняв решение прибыть в Близнецы раньше Робба Старка, лорд Болтон хотел убедиться в том, что Фреи сдержат свое слово, достойно подготовившись к свадьбе. Он доверял своим союзникам, но не верил судьбе, предпочитая контролировать то, что было подвластно этому. Лорд Переправы, не смотря на свой возраст, сдержал все свои обещания, вплоть до последнего.
Лорд Болтон покинул стены замка со спокойной душой, и даже влюбленная заочно в своего жениха Рослин не беспокоила северянина, уверенного, что она выберет повиновение деду, а не союз с незнакомым ей человеком. К тому же, вздумай она о чем-то проболтаться своему мужу, обреченных бы это не спасло.
Замковая решетка вновь поднялась, оглашая окрестности грохотом и отряд всадников, во главе которого ехал Риман Фрей и Петир Прыщ направилась навстречу Роббу Старку, Русе Болтон держался позади хозяев замка, сопровождаемый только своим оруженосцем.
Подъехав к гостям, хозяева не спешились, в то время, как лорд Болтон покинул отряд Фреев и примкнул к Старкам.
- Негоже заставлять обманутых людей ждать. Плохое извинение, Старки. – конь под сиром Риманом танцевал, вгрузая то и дело во влажную почву, а сам мужчина словно старался показать себя бравым воякой. Тон Фрея - насмешливый и полный вызова, нес оттенок той наглости, которую позволяют себе глупые люди в отношении сильных мира сего, зная, что положение последних не позволит им наказать наглецов.
Уолдер Черный насуплено изучал короля Севера и его мать, переводя взгляд с одного на другую, пока, наконец, мрачно не изрек:
- Она не приехала. Что ж, лорд Уолдер снесет и это оскорбление. Ведь королям нужно прощать.
Оставаясь безмолвным наблюдателем взрывоопасной беседы, Русе внимательно следил за королем, в тоже время испытывая толику сожаления. Робб Старк был куда достойным союзником, но он проиграл и проиграл уже давно. Можно ли идти за человеком, избравшим смерть и поражение?
- Сир, мой дед выделил для Вас и леди Кейтилин покои в Водяной башне. Там же будет располагаться и спальня молодых. Комнаты хорошо протопили и уже сейчас вы сможете согреться в них, отдохнув после дороги и подготовиться к празднику. Ваших людей мы принять не сможем, но они могут расположиться в шатрах, которые вы видите за нашими спинами, - голос Эдвина Фрея перекрыл голос Уолдера Черного, мешаясь с гулом дождя и Зубца, но все же отчетливо донося до гостей волю Лорда Переправы. – О них хорошо позаботятся.

Когда из башни навстречу северянам выехали всадники, голоса вокруг стихли, оставляя в воздухе лишь дождь, чавкающий звук утопающих в грязи конских копыт и шум Зеленого Зубца. Робб даже не слышал бас Большого Джона. Колонна чуть сбавила темп без сигнала, будто оттягивая неприятный момент встречи с Фреями.
Корона давила на лоб, Робб поправил ее, но стало не лучше.
Еще долго не представится возможности ее снять…
Напряжение нарастало по мере приближения всадников. Робб разглядел во главе колонны несколько Фреев, в том числе Эдвина и Петира Прыща, а также Русе Болтона.
Да начнется конец, - и дождь усилился, забарабанив по стальным наплечникам Робба.
- Лорд Фрей очень добр, - ответил Робб Эдвину Фрею на приглашение. – Мы рады наконец добраться до Близнецов, мы проделали долгий и мокрый путь. Моя жена предпочла отказаться от этого путешествия, но она будет рада навестить вас в более мирное время.
Жиенна… Последние несколько дней она не выходила из головы Робба. Он скучал по ее запаху, бархатной коже и нежным подушечкам пальцев. А когда он ложился спать, перед ним возникали заплаканные глаза Жиенны и губы, умоляющие взять ее с собой или остаться с ней, это мешало Роббу заснуть, однажды он так проворочался полночи. Иногда спросонья, еще не открыв глаза, Роббу казалось, что Жиенна делит с ним постель, даря ему приятное тепло своего тела. Возвращаясь в реальность, Робба встречал дождь, шатер и сопящий влажный нос Серого Ветра. Он обнимал спящего лютоволка, зарывался лицом в его горячую шерсть и дарил себе несколько минут мечтаний. Он мечтал о жене, держащей его за руку, и сыновьях, которые будут похожи и на него, и на Жиенну одновременно. Но приходилось подниматься с постели, надевать корону и становиться прежде всего королем, а потом уже мужем.
Однако, Жиенна была в безопасности, Робб был за нее спокоен, а это самое главное.
Колонна двинулась быстрее, торопясь спрятаться от дождя, Близнецы быстро росли вверх.
Робб засвистел. Он не видел Серого Ветра вот уже почти сутки. Он вел себя все беспокойнее с каждым днем, часто выл и скалился даже на тех, кого знал. Робб часто становился им во сне, плохое предчувствие раздирало его нутро, он почти не охотился и не ел, но не был голоден. Лютоволк убегал далеко в лес, но ему приходилось возвращаться, ведь его хозяин следовал в другую сторону. Он смотрел на лагерь издалека, чуял людей и их еду, видел зажженные костры. Серый ветер задирал голову и выл от отчаяния и боли, выл снова и снова, но никто его не понимал, и утром, с первым лучом солнца лагерь сворачивался, и колонна продолжала движение.
Король услышал вой и засвистел снова. Робб был уверен, что это именно Серый Ветер, хотя его не было видно. И лишь когда колонна приблизилась к подъемному мосту, среди листвы замелькала серая шерсть.
- Серый Ветер! Ко мне! – лютоволк нехотя приблизился, шерсть его была вздыблена. Робб спешился и потрепал его за загривок. – Что с тобой? Голоден? – рык Серого Ветра плавно перешел в скуление. – Не бойся, это всего лишь вода и замок, внутри ты высохнешь и поешь. Хочешь есть, а, брат? Пойдем-ка со мной, пойдем.

Великий Чертог Близнецов был полон сегодня сыновьями, дочерьми, внуками, правнуками, бастардами и прабастардами старого лорда Уолдера Фрея. Все они, как один, ожидали гостей, толпясь более или менее большими группами неподалеку от вырезанного из камня трона, на котором восседал, словно король, окруженный целым двором, лорд Переправы. Жидкие, истончившиеся и побелевшие волосы никак не скрывали бросающихся в глаза розовых пятен, коими была усеяна плешивая, сморщенная кожа головы старика Фрея. Крючковатый, острый нос придавал ему сходство со старым, облезлым вороном – стоящим одной ногой в могиле, но все таким же охочим до падали и хищным, как и в дни своей юности. Сморщенные, крючковатые пальцы, оканчивающиеся грязно-желтыми ногтями, словно впивались в каменные подлокотники трона так же, как впиваются в землю страшные, узловатые корни иссохших, уродливых деревьев. Красноватые, вечно слезящиеся глаза были сейчас полуприкрыты, в то время как тонкие губы лорда Уолдера словно кривились в вечной ядовитой усмешке. Отец огромного семейства был облачен в синий, расшитый серебряными нитями дублет, темно-синие же бриджи и высокие черные сапоги. Оглядывая с высокого трона целый двор Фреев, в буквальном смысле выведенный лордом Уолдером из собственных штанов, старик ощущал себя почти на вершине блаженства – окруженный огромной, сплоченной семьей, лорд Переправы мысленно готовился насладиться сегодня отличным, великолепно подготовленным спектаклем, который – он был абсолютно в этом уверен, пройдет как по маслу. Специально для этой цели были привлечены лучшие повара, музыканты, фокусники, гостевые покои в Водяной башне протопили и обустроили с тщательностью, которой воистину трудно было бы ожидать от злопамятного и мстительного старика Фрея, не привыкшего прощать даже самых незначительных оскорблений. Однако сегодня лорд Уолдер не собирался мстить своим гостям застарелой плесенью на простынях или не прожаренной как следует говядиной – ведь он выдавал свою младшую дочь Рослин за наследника Риверрана Эдмара Талли. Пусть Старки думают, что он до смерти счастлив рыбе, преподнесенной ему на серебряном блюде и вместе с этой рыбой проглотит, скрепя сердце, данное – и грубо нарушенное, слово мальчишки Робба, короля Севера. Кто бы мог подумать! Слово Робба Старка не стоит тухлого яйца! Лорд Уолдер издал хриплый смешок.
- Милорд - шестой сын лорда Уолдера Фрея и его третьей жены леди Амареи из дома Кракехоллов, Хостин Фрей - массивный здоровяк, считающийся самым сильным из всех потомков лорда Переправы, приблизился к массивному трону – Отряд приближается к воротам замка.
Губы лорда Уолдера скривились в довольной, несущей, однако же, явный оттенок жгучего яда, улыбке.
- Неужели – произнес он тоном, отдающим плохо скрываемой издевкой. Взгляд слезящихся глаз остановился на широком лице одного из законных отпрысков – Ну и что же ты стоишь? Приведи сюда Рослин. Мой будущий зять, наверное, пожелает увидеть невесту, хе-хе. И проследи, чтобы эта дура не ревела.
Швырнув Хостину в лицо небрежный жест морщинистой рукой, лорд Уолдер откинулся назад, вновь прикрыв глаза. За Рослин он почти не беспокоился. Старик лично провел с ней беседу накануне – девчонка справится со своей ролью. Все, что от нее требуется – это сидеть рядом с Талли за пиршественным столом, держа рот на замке, а затем раздвинуть перед новоявленным супругом ноги, как только он того пожелает. Не такая уж сложная задача.
Ожидание не особенно напрягало сегодня нетерпеливого и раздражительного лорда Переправы, поэтому лишний десяток минут, проведенных в обществе одних только Фреев, никак не повлиял на благостное расположение его духа. Едва заслышав шаги многочисленных ног, лорд Уолдер улыбнулся, чуть сильнее сжимая пальцами каменные подлокотники.
Король Севера, Робб Старк. Его мать – Кейтилин Старк. Казалось, что еще вчера она обещала старику собственного сына в зятья, умасливая слух лорда Переправы льстивыми речами. Лживая сучка. Думает, что ее щенку все спустят с рук? Плохо же она его воспитывала, если он оказался неспособным сдержать собственное слово. Что ж, для нее у старика был припасен особый дар.
Как долго он ждал их под своей крышей… И вот они перед ним. Все такие честные и правильные, окруженные целой свитой, чуть ни во главе армии пожаловали. Эдмар Талли – с лицом кислым, как перестоявшиеся щи. Того и гляди отворотит нос от старика Фрея, словно от протухшей падали.
- Дорогие гости – Уолдер попытался придать своему тону добродушный оттенок, однако голос его все равно оставался ядовит и скрипуч, словно нуждающиеся в смазывании маслом ржавые дверные петли – Я рад приветствовать вас, наконец, в своем доме.
Еще сохранивший способность передвигаться самостоятельно, старик Фрей однако, не пошевелил и пальцем, расслабленно откинувшись на спинку трона и взирая на короля Севера и его мать в буквальном смысле свысока.
- Тем более что вы так долго не могли до него добраться.
Саркастичный смешок, сорвавшийся с бледно-розовых губ, еще более подчеркнул двусмысленность последней фразы.
- Смиренно прошу простить, что встречаю вас сидя. Ревматизм, хе-хе.
Старик обвел гостей внимательным взглядом, словно выискивая в толпе северян кого-то конкретного.
- А где же Ваша супруга, Ваше Величество? – с деланным удивлением в голосе произнес лорд Уолдер, обращаясь напрямую к Роббу – Я не вижу ее среди гостей.
- Быть может королева нездорова - подал вдруг исполненный явного оттенка недовольства голос один из отпрысков Фрея, стоящий неподалеку от отцовского трона в особенно крупной толпе родственников.
Лорд Переправы резко перевел уничижающий взгляд красных глаз на говорившего.
- Только бастардов забыли спросить - резко отрубил лорд Уолдер, и вновь обращаясь к королю Севера произнес уже гораздо более мягко:
- Прошу простить моих сыновей, Ваше Величество. Им нетерпелось налюбоваться красотой той дамы, что украла ваше сердце у одной из моих девочек. Как и мне.

Сидя у окна, Рослин беззвучно лила слезы, словно воздавала дань тому ливню, что омывал сейчас Север, непрекращающимся потоком сливаясь с Зеленым Зубцом. Рев реки не заглушал ту боль, что царила в сердце юной девушки. Сестры суетились вокруг юной невесты. Лорд Уолдер запретил своим незаконнорожденным дочерям показываться в Великом Чертоге и они все занимались подготовкой своей сводной сестры к свадьбе. Рано утром девушки и девочки разбудили нареченную Эдмара Талли, чтобы окунуть ее в горячие воды ванной, в которых плавали лепестки цветов, а после растереть ароматными маслами, пока кожа невесты не стала гладкой и нежной, будто те самые бутоны, что отдали ей свою красоту для омовения. Младшие девочки расчесывали волосы Рослин до тех пор, пока они не стали сиять и не легли на плечи девушки душистыми завитками, окутав ее фигуру облаком. Средним сестрам доверили приготовить свадебный наряд невесты, сшитый из белых и серебристых воздушных тканей.
Перебирая в голове события последних дней, Рослин невыносимо страдала, думая о том, какая участь уготована ей и как относятся к этому остальные ее родичи. Когда отец призвал ее к себе, чтобы сообщить о помолвке с Эдмаром Талли, она едва не потеряла сознание. Никогда не видевшая жениха ранее, девушка все же была наслышана о младшем сюзерене своего отца. Что он молод, красив, благороден сердцем и душой, высок, рыжеволос, как все Талли, неплохо управляется с мечом и после смерти своего отца станет лордом Талли, наследовав Риверран… О, могла ли она ранее мечтать о подобной участи? Дитя многодетной семьи, всего лишь одна из дочерей, которым всегда не хватает приданого, а чаще – женихов. Сестры завидовали ей, братья посмеивались за ее спиной, отец внимательно рассматривал, когда она брела, не чуя ног, в свою комнату, которую делила с еще тремя девочками.
Леди Талли… Быть может, придет время и она сможет носить этот титул, рожая своему лорду-мужу сыновей и дочерей, как Кейтилин Старк. В хмурые Близнецы вдруг пришло солнце. Рослин пела целыми днями, не взирая на подступающие холода. Вышивала наволочки на супружескую постель, мечтая о том дне, когда сможет собственноручно украсить ими подушки в спальне. Дни тянулись мучительно долго, но каждая минута была посвящена Эдмару Талли. Она все гадала, какой он? Проводя время среди невежественных, грубых братьев, которым не хватало образования и внимания отца, Рослин мечтала о нежном, умном, внимательном супруге, который будет видеть в ней не только объект для удовлетворения своей похоти, но и заинтересуется ее личностью, постарается полюбить молодую жену.
Она вышивала и шила, но нитку и иголку не видела; всюду невесту преследовал образ таинственного жениха. Братья, видевшие Эдмара Талли, наконец, поведали ей, что он коренаст, голубоглаз, обладает густой рыжей гривой и бородой, а один из младших Фреев не удержался от скабрезной истории. Мол, о младшем сыне лорда Хостера ходят слухи, что он слаб по мужской части, про это даже песню сложили! Рослин слышала обидный смех, который прогремел в Чертоге в ответ на эту шутку, до сих пор. С негодованием она тогда выбежала вон, оставив родичей веселиться, а сама заперлась в комнате на вершине Зеленой башни, чтобы дать волю слезам, а после – мечтам. Закрывая глаза, она видела себя рядом с молодым мужем: как гладит она его бороду, как целует в губы, как нежится в его теплых сильных руках. Как берет он на руки их первенца, благодарно смотря на жену… Сердце девушки учащенно билось в предчувствии свадьбы и перемены судьбы.
Накануне приезда жениха и короля Севера, лорд Переправы вновь призвал дочь к себе, разбив ее мечты на такие мелкие осколки, что с того разговора Рослин проводила все время в слезах. Не быть ей счастливой женой, не рожать детей Эдмару Талли, не стать леди Риверрана… Позором заклеймят имя Рослин Фрей, кровью будет омыто ее брачное ложе, а отец собственноручно возложит на ее чело венец позора и народного осуждения.
Как неживая кукла, она позволила одеть себя в подвенечный наряд, надеть венок из белых цветов на темные кудри, надушить мочки ушей и кончики грудей. Двигаясь, как во сне, надела белые туфли с серебристым шитьем; под веселые крики сестер дала подкрасить ресницы, постоянно мокрые от слез, которые лились с того самого разговора с отцом.
- Ну же, не реви! Сегодня твоя свадьба, - веселились сестры, кто с насмешкой, а кто с восторгом глядя на нее. Им было все равно, что предстоит их родственнице. Она выйдет замуж по велению отца, который обо всех них печется. Что еще нужно девице? Фамилия мужа, свадьба… А об остальном Уолдер Фрей позаботится, ведь он никогда не бросает своих детей.
Девушки мечтали о свадебном пире, а Рослин кусала губы, стараясь не плакать, чтобы не потекла краска.
Когда брат пришел за ней, чтобы отвести на первую встречу с женихом, Рослин только закрыла глаза, чувствуя, что предательская влага прорвалась сквозь стрелы ресниц.
- Что же ты делаешь, негодная! – вскричала одна из тетушек, призванных помочь проследить за тем, чтобы молодежь все сделала верно. Толстуха кинулась вытирать слезы с лица невесты, а после засыпала ей щеки пудрой. – Сойдет. Все невесты плачут перед своей свадьбой. Я тоже плакала, - сообщила тетушка Фрей племянницам, которые в ответ закивали.
Чьи-то руки подняли ее на ноги, одернули платье, поправили венок и волосы, подтолкнули к выходу, где брат предложил невесте свою руку, прибавив услужливым тоном со значительной порцией издевки:
- Леди Талли…
С этой минуты Рослин постаралась оглохнуть, потерять все чувства, вытряхнуть душу из груди. Идя к Великому Чертогу, она смотрела на свои ноги, то и дело показывающиеся их под кружев платья.
Серые камни, стук шагов, рев реки, шум дождя и чьи-то голоса, среди которых явно выделяется скрипучий тон ее отца. Рослин постаралась расслабиться, только сейчас заметив, как дрожат ее руки.
- Прошу простить моих сыновей, Ваше Величество. Им нетерпелось налюбоваться красотой той дамы, что украла ваше сердце у одной из моих девочек. Как и мне.
Брат подвел ее к креслу Лорда Переправы, вложив дрожащую кисть в хищную лапу старика и тогда она рискнула поднять глаза на гостей.
Глаза невесты всполошенной ланью метнулись от рыжеволосой женщины к молодому человеку в короне, а от него к коренастому мужчине с мокрыми медными волосами. О, если бы судьба не была столь жестока, сейчас она бы смогла улыбнуться ему! Он был так хорош! Именно таким Рослин видела своего будущего мужа, именно с ним хотела просыпаться, ему хотела отдать свое девичество и подарить наследника. Он был даже лучше, чем она мечтала.

Грубость и неотесанность Фреев сейчас даже особенно не возмущала Эдмара Талли, словно потерявшего саму способность думать и ощущать хоть что-то, кроме заполняющего грудь чувства отрешенности. В те редкие моменты, когда младший отпрыск лорда Хостера вглядывался в распростертые перед его взором пейзажи чуть внимательнее, они лишь нагоняли на него щемящую сердце тоску, заставляя всколыхнуться невеселые мысли и мрачные, не сулящие ничего хорошего, чувства. Вырастающие впереди, массивные уродливые башни Близнецов высились над Талли подобно черному року - неумолимому и холодному, и Эдмар добровольно приближался к ним, инстинктивно стараясь перевести коня на более медленный шаг. Словно это как-то могло избавить его от необходимости ступить своей ногой на землю Фреев в момент, когда волей-неволей ему придется спешиться. Рев зеленого Зубца сливался с рокотом его дурных предчувствий, лишь усиливающихся в моменты, когда Эдмар намеренно старался отогнать их от себя и настроить собственный рассудок на более приличествующий счастливому жениху, лад. Однако в этом благом намерении ему мешало буквально все, что только могло помешать - а особенно, вой старковского лютоволка, его рычание и обнаженные в оскале клыки, которые волк показывал людям все чаще по мере того, как отряд приближался к Близнецам. Внимательный взгляд темно-голубых глаз Эдмара Талли не раз останавливался на огромном звере, словно наследник Риверрана мог найти во внешнем виде Серого Ветра ответ на ту страшную загадку, что загадали ему высокие, черные башни Близнецов. Приближаясь к замку, Талли чувствовал себя самоубийцей, идущим к краю пропасти с высоко поднятой головой. Еще немного - и он обязан будет прыгнуть вниз, и тогда уже ничто не предотвратит сильнейшего, разбивающего тело и разум в кровавые ошметки, удара. В ушах у него звучал вой Серого Ветра, ночь за ночью мешающего Эдмару уснуть, ночь за ночью словно умолявшего - пока не поздно, одумайся. Разверни коня, вонзи в крутые бока шпоры и скачи, скачи назад - к Риверрану, подальше отсюда, и только тогда, может быть, все будет спасено. Хмурясь, сжимая пальцами рук виски, Талли лишь стискивал зубы, связанный своим долгом и своей честью - связанный данным им словом, и вновь пытался уснуть. Однажды он все же не выдержал, поднялся с лежанки и, наскоро одевшись, пошел на звук доносящегося из рощи неподалеку волчьего воя. В ту ночь Серый Ветер не подпустил Эдмара Талли к себе - и скрылся во тьме густого леса прежде, чем молодой мужчина успел разглядеть сливающийся с самой ночью силуэт лютоволка. Сын лорда Хостера ничего не сказал тогда Роббу Старку, уверенный, что король Севера лишь посмеется над ним и примет дурные предчувствия Талли за скверную попытку избежать женитьбы на женщине, которой он не видел ни разу в жизни. Если бы все было настолько просто!
Обычно достаточно разговорчивый, Эдмар с каждым днем становился все более молчаливым, часто покидая лагерь ради нескольких минут - а то и целого часа, уединения. За тот день, что должен был стать последним днем их длинного путешествия, Талли и вовсе не проронил ни единого слова, в то время как лицо его скорее напоминало бледную, безжизненную, оледенелую маску. Лишь медные волосы оживляли осенне-золотистыми красками его образ - но в остальном он словно превратился в тень, лишь отдаленно напоминающую того Эдмара Талли, к которому привыкли окружающие.
Громада Близнецов возвышалась над ним, словно скалистый утес, он видел, как поднимаются, скрепя петлями, тяжелые зубчатые ворота. Резкий ветер, ураганом взметнувший мокрые медные пряди, ударил в лицо - а вместе с ним ударило, оглушая, сильнейшее чувство, доселе лишь кружащее черными воронами над головой Эдмара - а сейчас раздирающее его сознание сотней обезумевших от боли криков - "Беги!"
Желание повернуть коня прямо сейчас и пуститься в бешеный галоп - что бы кто ни подумал - было так сильно, что Талли ослеп на мгновение, а когда прозрел, тяжелые ворота уже закрывались за ним, и сам он, словно видя себя со стороны, но не будучи в тот момент собой, спешивался со своего рыжего коня. Подошвы тяжелых сапог коснулись каменных плит внутреннего двора замка. Все.
Запленесневелая громада Близнецов словно сочилась могильным холодом изнутри – еще пуще, чем снаружи. Выступающая на стенах грязь, клубы пара, вырывающиеся изо рта, ледяной холод, сковывающий тяжелой броней пальцы рук, закрытые ворота – бежать было слишком поздно. Мысли и дурные предчувствия медленно схлынули прочь, оставляя после себя полынную горечь и слабый отголосок щемящей тоски. Теперь, все что он мог – это сдаться на милость демонам, обитающим в западне, готовящимся радушно принять наследника Риверрана в свои сладкие объятия.
Младший брат Кейтилин Старк все так же, шел недалеко от Робба, не обгоняя короля Севера, но и не отставая от него – шел с пустой головой и с пустым сердцем. Лица челяди, Фреев, каких-то молодых женщин сливались для него в однообразную серую массу, мимо проплывал темно-серый гранит стен, низкие потолки сменялись более высокими, и только яркий огонь факелов немного разгонял густой промозглый мрак, словно символизируя пламя последней надежды в чернильной темноте безысходности.
Великий Чертог предстал перед гостями во всем своем мрачном, замшелом великолепии. Перво-наперво, внимание приковывал массивный, вырезанный из камня трон, который казался даже слишком большим для того иссохшего, почти полностью облысевшего, страшного старика, что восседал на нем. Тем не менее, представить лорда Уолдера отдельно от трона практически не представлялось возможным – казалось, что только вместе они составляют гармоничное целое.
Глава дома Фреев даже не потрудился подняться со своего места, чтобы поприветствовать прибывших в его дом гостей и сюзеренов в одном лице – словно воспринимая вновь заключенный союз как подачку его оскорбленной гордости. Чем иначе можно было объяснить тот тон, который он задал уже с самых первых минут диалога? Впрочем, старик никогда не отличался манерами и для него подобное поведение – скорее любезность, нежели наоборот и потому беспокойство в данной ситуации можно и вовсе посчитать неуместным. Но что-то здесь было не так, что-то шло не как надо… Что? Словно пытаясь найти ответ на собственный вопрос, Талли вглядывался в сморщенное лицо старика, в серый гранит трона, в тяжелые каменные плиты на полу, в лица всех тех, что окружали его… Что не так, что? Что колет его сердце холодной иголкой, где затерялась она, в каком стоге сена искать невидимое, неясно откуда взявшееся жало?
Желание понять, разгадать, увидеть было так сильно и так неопределенно, что своим присутствием в самом его разуме, оно сводило Талли с ума, и не было ничего, что могло бы успокоить его, заставить забыть, выбросить прочь – не было ли?
Бледные доселе щеки Эдмара вспыхнули болезненным румянцем, темно-голубые глаза сверкали так, словно он болен и у него жар, лоб его воистину горел огнем, в то время как словно само пламя играло в медных волосах Талли в свете пылающих на стенах Великого Чертога факелов. Таким – сбитым с толку, загнанным, силящимся одолеть бесплотных призраков силой своего разума, почти больным - и предстал он перед хрупкой, облаченной в белое облако свадебного наряда девой, покорно следующей в свите своих родственников к трону лорда Уолдера.
Носки ее белых туфель едва показывались постороннему взгляду, осторожно касаясь в неуверенной походке каменного пола и тут же скрываясь под сенью воздушной, словно сотканной из серебристого тумана длинной юбки. Она не шла – она плыла. Нежная и чистая, словно речная нимфа, Рослин Фрей напоминала Эдмуру скорее какое-то нереальное, волшебное создание, нежели живую, земную женщину. Она была подобна предсмертному видению, призванному заволочь сладостной дымкой разрывающийся от боли, сгорающий в последней агонии, отравленный рассудок. Его ли это невеста или сознание играет с ним злую шутку, посылая взамен жестокой реальности мираж? Он готов был рассмеяться сейчас – резко и болезненно, демонстрируя тем самым свой отказ принять увиденное за реальность. Нет. Этого не может быть.
Все в ней – тонкость стана, белизна кожи, глубина печального взгляда, темный шелк каштановых завитков – все было идеально, она была не просто гораздо красивее, чем он смел надеяться, это была его мечта – женщина, которую он уже готов был любить всем сердцем взамен на то только, чтобы она была с ним рядом – всегда. Она приближалась к нему, никак не желая пропасть, раствориться и избавить его от созерцания всего этого волшебства, бальзамом проливающегося на истерзанную подозрениями душу. Разве могут боги оказаться вдруг такими милосердными?
Он мог не верить глазам. Мог отказываться. Мог отрицать. Но она была реальна. Одним своим видом, одним присутствием Рослин Фрей олицетворяла все то лучшее, чем был богат весь этот мир, все то, ради чего стоило сражаться, все то, что стоило защищать, ради чего проливать собственную кровь. И Талли дрогнул. Сердце его дало трещину – сквозь которую уже просачивался тот страшный яд, что заставит его забыть. Забыть о своих мыслях, предчувствиях, о Сером Ветре, об обидах, о том, что сам этот брак навязан Талли против его воли. Ослабленный своими переживаниями, вопросами не находящими ответов, он уже готов был броситься из одной крайности – с головой – в другую. Он стоял, рядом с Роббом Старком и его матерью, околдованный, готовый идти за Рослин куда угодно, пусть даже в само логово короля Ночи. О том, что это все же живая, реальная женщина ему говорили лишь едва заметные постороннему взгляду слезинки на густых черных ресницах… Так прекрасна – и так печальна! Взгляд ее был боязлив и робок, словно взгляд пойманной в капкан лесной лани – она была бледна, и уголки ее губ даже не дрогнули хотя бы в самом ничтожном намеке на улыбку. Сердце молодого мужчины заныло, тронутое все вернее ширящейся в нем рваной, глубокой трещиной; отрешенный и мрачный поначалу, он преобразился почти до неузнаваемости всего за какое-то мгновение. Большие, темно-голубые глаза Эдмара светились доверчивой нежностью, обращенной прямо в лицо той, что стояла неподалеку от него, черты, доселе схваченные ледяной коркой сдержанности, смягчились так, как только могли они смягчиться при виде красивой и беззащитной женщины. Думал ли он о своих предчувствиях? Мог ли, увидев такое? Ведь она была подобна Деве, сошедшей с самих небес. Разве может столь чистое существо сулить погибель? Он не задавал себе таких вопросов. Больше – нет.
Уверенность – теперь все будет хорошо, теперь все они могут ожидать от судьбы лишь хорошего, теперь впереди только победы и больше никаких поражений – наполнила Эдмара до краев, сметая на своем пути последние отголоски былых мыслей. Даже пронзительный вой Серого Ветра, доселе постоянно звучащий в голове Талли, затих под влиянием колдовских чар хрупкой, одетой в белое… волшебницы?

- Здесь смердит падалью, - Большой Джон был куда выше Робба, поэтому склонял голову, чтобы король мог расслышать его негромкие слова. – А Фреи зыркают так, будто уже расставили капканы на наши яйца, так и хочется пересчитать зубы в их поганых ртах. Воняет заговором, как пить дать.
- Мы приехали на свадьбу, Джон, - Робб шел бок о бок с Амбером по узкому каменному коридору, перед ними чуть поодаль шел один из Фреев, указывая дорогу к залу, за ними шли остальные. – Мы скрепляем наши дома узами брака, мы должны быть благодарны, что старик Уолдер не плюнул нам в лицо.
- У него еще есть возможность, - Джон фыркнул. – Будь ближе к матери, а я буду ближе к тебе, и не оставляй ни ее, ни себя наедине с этими хищниками – волк, запертый в башне, все равно что мошка среди жаб – проглотят, не подавятся.
- Волк может кусаться.
- Ну и скольких ты успеешь цапнуть за задницу, волчонок? – Амбер крякнул и покачал головой. – Экий упрямый зверь ты, Старк. Говорю тебе, все стены здесь пропитаны ложью. Вот увидишь, старик-лорд будет кидать в тебя дерьмом при любой удобной возможности.
- Этот старик во всем видит подвох: в слове, в косом взгляде, в грязных ногтях… А ты предлагаешь окружить меня щитами и вырыть ров вокруг. Что он тогда решит?
- Ха! Надо будет напускать газов перед Фреем, - Джон подавил смех, - тогда он верно поймет мое к нему отношение.
В полумраке коридора Робб разглядел холодный свет вдалеке – они уже подходили к залу.
- Я всегда за твоей спиной, волчонок. А за моей спиной меч. Всегда.
- Всегда, когда ты трезв, Джон Амбер, - Робб глянул на него осуждающим взглядом.
Большой Джон широко раскрыл рот, собираясь высказать оправдание, но тут же закрыл его, не найдя что сказать.
Робб вообще не мог понять от чего все вокруг старались его уберечь. Фреи, конечно, не внушали доверия, но, в конце концов, не отравят же они его посреди свадьбы! За плечами короля была целая армия и много побед. Для лорда Уолдера он был не только Королем Севера, но и защитником, в случае если львиные лапы доберутся до Близнецов. Если бы он хотел плюнуть ему в лицо, то сделал бы это сразу, не соглашаясь на свадьбу.
Впрочем, именно из-за свадьбы Робба раздирала совесть.
Боги видят, я этого не хотел…
Но Робб знал, что поступил по чести, и поступить иначе не мог, ведь в этом случае совесть не просто грызла бы его изнутри, она задушила бы его насмерть в первый же день.
Жиенна…
Да, она была куда более привлекательна, чем самая удачная Фреевкая поделка, а налепил старик за свои годы немало дочек. А теперь одна из них, наверняка самая ужасная, достается Эдмару. Робб извинился бы перед ним, вот только его извинения лучше невесту не сделают.


- Королева предпочла отказаться от этого путешествия, но она будет рада навестить вас в более мирное время, - повторил Робб перед Уолдером Фреем. Он придумал эти слова давно. – Прошу принять мои глубочайшие извинения по поводу брака, но наши семьи так или иначе породнятся.
Для сварливого старика Фрей вел себя на удивление вежливо, однако подняться со своего трона не соизволил. Фреи были повсюду, и даже там, где их, казалось бы, нет. Робб собрался произнести заученные извинения и обещания, но тут он увидел ее.
- Молот Кузнеца мне в задницу, да она красива! – Большой Джон не удержался.
Невеста на самом деле очаровывала белизной платья и такой глубокой печалью в глазах, что Робб забыл, что хотел сказать. Он даже представить себе не мог, что у такого, как Уолдер Фрей, могла получиться даже наполовину такая очаровательная дочь.
Дядя, как тебе повезло!
Удивление Робба росло с каждой минутой, он будто приехал не к Фреям.

Черные «рога» громады Близнецов нависали над северянами, словно зловещее предупреждение. Кейтилин смотрела на вершины башен не отрывая взгляда и капли дождя омывали лицо вдовы Эддарда Старка. На приветствие Фреев она ответила только кивком, позволяя сыну принять на себя весь запас их ядовитого красноречия. Она пыталась услышать себя, услышать тот голос, который называют интуицией. Но горе убило этот великий женский дар, и Кейтилин не слышала ничего, кроме рыданий своей души и рева Зеленого Зубца.
Стараясь отвлечься, она мыслями унеслась к Неду, чьи останки Молчаливые сестры везли в Винтерфелл, чтобы упокоить рядом с прахом Старков. Сердце Кейтилин сжималось от тоски и боли, когда она вспоминала их последнее свидание. Если бы она знала тогда, что больше Нед никогда не прижмет ее к своей груди, не поцелует в глаза, не погладит по волосам, то никогда не отпустила бы его так просто! Она жалела, что не успела зачать еще одно дитя перед разгоревшейся войной, что образ мужа уже подернулся туманной дымкой забытия, что их дети один за другим пропадали…
Стараясь отогнать воспоминания о младших мальчиках, Кейтилин задумалась о Сансе. О своей тоненькой, рыжеволосой дочери-леди. Одна в Королевской Гавани, среди Ланнистеров, в руках бастарда Джейме Ланнистера лже-короля Джоффри Баратеона, смогла ли ее девочка сохранить смелость духа? Не сломили ли ее Ланнистеры? Оставили ли Сансе ее девичество, чтобы могла она выйти замуж достойно, как дочь из благородной честной семьи, или втоптали в грязь имя Старков, не погнушавшись поиздеваться над невинной девочкой?
Кейтилин закрыла глаза, ощущая, как холодные струи дождя текут по ее лицу, затекая под платье, делая еще тяжелее дорожный плащ. Она промокла, замерзла и была голодна, но воспринимала это как нечто должное. Какая мать допустит, чтобы ее дети так страдали? Она же допустила, а теперь едет верхом среди союзников, ложится спать на мягкую постель, ест досыта.
Умом понимая, что она не виновата, Кейтилин лила беззвучные слезы, разрываясь от горя. Все ее надежды теперь были связаны с Роббом. Король Севера и Трезубца, юный гордый волк, первенец Эддарда Старка. Отец мог бы гордиться сыном, если бы узнал о той роли, что теперь тяжким грузом легла на плечи мальчика. Он был юн, но смел и полон духа лидерства. Наблюдая за тем, как Робба слушаются его люди, сердце Кейтилин преисполнялось гордости. Бывали секунды, когда она совершенно переставала бояться за сына, словно все их горести были позади, но эти мгновения пролетали бесследно, едва она вспоминала об остальных своих детях и о том, что предстоит еще пройти.
Каждую ночь Кейтилин молилась Семерым и Старым богам, умоляя направить Бриенну, сохранить ей жизнь, придать сил и храбрости добраться до Королевской гавани и привести Цареубийцу Серсее Ланнистер. Леди Старк надеялась только на то, что эта женщина не окажется каменной, поймет ее, оценит жест и вернет Сансу родне.
Мрачная громада Близнецов проглотила Робба, его телохранителей и Эдмура, как кит глотает судна. Кейтилин все никак не могла избавиться от мыслей о том, что старик Уолдер слишком просто согласился на перемирие. Из головы все не шел их последний разговор, когда он припомнил леди Старк все промахи ее отца лорда Хостера Талли. И вот теперь Лорд Переправы одним браком согласился загладить все промахи Робба Старка? Так просто и легко, что сердце Кейтилин билось чаще, чем обычно, пока они шли по каменному полу к Великому Чертогу.
Только сейчас женщина смогла отказаться от мрачных мыслей и даже улыбнулась при взгляде на брата. Он был бледен и сдержан, словно им предстояло сражение. В какой-то мере Кейтилин понимала Эдмара. Она была романтично настроенной девушкой, как и Санса, когда отец объявил ей о браке с Недом. Если его брат Бландон ей нравился, то Эддард Старк откровенно пугал. Хмурый, замкнутый, тяжелый в беседе… Она была в откровенной панике перед своей свадьбой, а ожидание мужа первой брачной ночью провела в слезах.
Шутки Абмера тоже сыграли свою роль и перед лордом Уолдером предстала не сломленная горем женщина, а мать короля Севера и вдова Эддарда Старка. Гордость за Робба подобно приливу омывала душу Кейтилин, которая с тревогой слушала лорда Переправы.
- Лорд Уолдер, мы рады, что сегодняшний союз возобновит наши дружеские отношения. – высказалась Кейтилин вслед за сыном, делая шаг вперед, чтобы выделиться из свиты телохранителей Робба.
Взгляд женщины остановился на юной невесте брата и улыбка тронула губы, которые в последние месяцы чаще изгибались, выпуская рыдания. Юная прекрасная девушка, вся в белом, сама невинность. Эдмару повезло.

Даже не говоря ни одного слова, Рослин уже сделала пол дела, за раз очаровав не только жениха, но и пожалуй всех столпившихся под крышей высоко чертога северян, которые вытаращились на нее, словно зеленые олухи, в жизни не видавшие живой бабы. Впрочем, все это изрядно льстило самолюбию лорда Уолдера - вот только открытых ртов было недосточно для того, чтобы отменить намечающийся спектакль или настроить коварного, злопамятного старика на более мирный лад. Сидя на своем каменном троне и свысока взирая на собравшихся, лорд Фрей откровенно злорадствовал, предвкушая следущий акт со смаком истинного ценителя драмы. Ни одно блюдо, ни одно зрелище, ни одна женщина наверное, не смогла бы доставить ему такого удовольствия, какое обещала принести свежепролитая кровь лжецов и предателей. Лорду Уолдеру не терпелось увидеть, как перережут глотку Роббу Старку прямо у подножия трона в Великом чертоге - и улыбка вновь тронула бледные губы старика, придавая сморщенным чертам обманчивое выражение удовлетворения - якобы вызванного словами короля Севера, обращенными к особе лорда Переправы.
- Не стоит приносить извинения мне - почти добродушно произнес лорд Фрей, ухмыляясь наивности Робба - зеленого, словно весенняя листва, юнца. Открытый взгляд голубых глаз, внешнее смирение, мягкость черт - увы, ничто из этого не могло тронуть черствого, исполненного ядом сердца старика, хотя он и ощутил на мгновение чувство, схожее с презрительной жалостью к глупцу, не сумевшему выбрать верный путь. Думал ли Старк о своих людях, о своем отце, о своей матери, когда предпочел союзу с Фреями влажную промежность засланной к нему Ланнистерской шлюхи? Едва ли, а если и думал - то явно не головой. Лорд Уолдер не считал оправданием юные годы или так называемую мифическую "любовь", якобы тронувшую до самых глубин сердце Робба, находящееся по всей вероятности, у него в штанах. Роскошь быть идиотом стоит очень дорого, но разве можно отказать в такой роскоши королю? Нет - если ему есть, чем за нее расплатиться. Мир не вертится вокруг головки встающего на какую-то девку члена, пусть даже это член короля.
- Я лишился всего лишь тестя, в то время как одна из моих дочерей - мужа. Это перед ними вам стоит извиниться - перед моими девочками. - продолжал скрипеть лорд Уолдер, адресуя легкий кивок целой стайке дочерей, внучек и правнучек и указуя тем самым на них Роббу Старку.
- Танца с каждой из них, я полагаю, будет достаточно, а пиршество обещает быть долгим. Я обещю моим гостям отменный стол, лучшую музыку и целые багровые реки, которые помогут смыть кое-какие обиды и сгладить остроту бывших недопониманий
Лорд Уолдер обращался уже не только к Роббу, но и ко всем собравшимся в Великом Чертоге северянам. Взгляд красноватых глаз остановился на лице леди Кейтилин, лепечущей свою заученную часть текста подобно девочке, представшей перед строгим учителем. Ответом матери Робба стал лишь легкий - почти царственный - кивок.
- Не сомневаюсь - отрезал старик, выпрямляясь на своем троне и слегка склоняясь вперед, словно желал ближе рассмотреть жену Эддарда Старка - И предлагаю поторопиться с этим. Ваши покои ожидают вас наверху. Вы успеете обсохнуть и переодеться - бракосочетание начнется через час. Мне не терпится приобрести зятя.

Улыбка лорда Уолдера словно сочилась ядом, в то время как во взгляде вспыхнули алчные огоньки нетерпения; при всем желании трудно было бы сказать, что он кривит перед своими гостями душой. Приобрести в зятья сюзерена, пока тот не успел передумать и нарушить собственное слово - лакомная, как ни покрути, перспектива. Добавить к этому кровь Старков - и краше блюда будет не сыскать во всех семи королевствах.

Была моя любовь прекрасна, словно лето,
И локоны ее, как солнца свет.

О, какая это мука! Пока отец и его гости обменивалась любезностями, Рослин покорно стояла, потупив взгляд. Она словно отдала действительности свое тело, душой унесшись за облака, за хмурую пелену дождя, откинув всю ту боль, что точила ее сердце. Тонкий девичий голос вибрировал и звенел в голове, наполняя щемящей тоской грудь.

Была моя любовь прекрасна, словно осень,
И локоны ее, как золото листвы.

Грубые комплименты северян никак не коснулись самолюбия девушки, соляным столпом замершей подле отца. Ее тихое дыхание едва-едва колыхало тонкие кружева платья на груди, а если бы не рука лорда Фрея, кто знает, выстояла бы она сейчас или нет?

Была моя любовь, как снег прекрасна,
и волосы ее - как свет луны.

Рослин не кусала губы, не лила слезы, она была просто не здесь. Отец потребовал у нее слишком многого перед тем, как состоялась последняя примерка свадебного платья. Старый Уолдер самолично посетил спальню своей дочери-невесты, чтобы оценить ее готовность к браку с младшим Талли.
Любимый отец, самый лучший отец, заботливый отец… Как он мог своей рукой вонзить ей в сердце копье? Она и сейчас чувствовала тяжелое древко под своим сердцем. Если бы можно было умереть, отказав себе в радости бытия… Но она не имела права, Рослин дала обещание.
Многочисленное потомство Уолдера Фрея было настолько велико, что все соседи с нетерпением ждали смерти старика, дабы понаблюдать за тем, как его отпрыски передерутся за куски наследства, но знал ли кто-то из этих недалеких людей, каким был для своих детей, внуков и правнуков хмурый резкий старик? Заботливый муж, дядя, отец, дед, он не забывал ни о ком, всем находил место в огромном мире. Мог ли похвастаться этим же другой многодетный лорд? Таких было мало, а Уолдер Фрей пристраивал каждого своего бастарда, каждая его дочь могла надеяться на брак, а сыновья – на удачное место при дворе других лордов или хорошую невесту. С каким обожанием взирали на него девочки, в тайне ожидая того дня, когда отец призовет их к себе, дабы сообщить имя будущего мужа.
Рослин не была исключением, она тоже мечтала и ждала своего часа, вышивала приданое, училась с другими сестрами, тетками, племянницами быть женой у старших женщин семьи. Время пришло, желание сбылось, и оно разбило ей сердце.
Тот мужчина, которому через час она поклянется в любви и назовет своим мужем, не знает о ней ничего, как и она о нем. Им не быть вместе, все утонет в крови. Закрывая глаза, Рослин видела свое белое платье покрытым алыми каплями. Она никогда не видела человеческой крови, только животную, но запах знала хорошо. Прежде запах радости, поживы, обещание пира, вкусного ужина, но теперь - ощущение зла, смерти, боли и ужаса бесчестья.
Кроткая нежная девочка была выбрана отцом именно за свой нрав и внешность. Послушный ребенок – гордость родителя и теперь ей предстояло стать орудием мести в руках Уолдера Фрея. Рослин смогла бы все это осознать и возмутиться, не будь она столь чистым и покорным созданием. Только сердце саднило и ныло так, что каждый вздох отдавался болью.
Она ничего не слышала и не увидела бы, если только брат не потянул невесту за рукав, призывая следовать за собой. Ничего не понимая, Рослин подняла глаза и наткнулась взглядом на жениха, взиравшего на нее с нежностью и чем-то еще, что она не смогла понять. Часто заморгав, она застыла на секунду, губы тронула нежная улыбка, не то робкого приветствия, не то растерянности и смущения… И все пропало. Брат вынес ее на руках из Великого Чертога дрожащую и почти без дыхания, скинув на руки старшим теткам, тот час захлопотавшим вокруг невесты.
- Говорила я, нельзя нашу малышку выводить к волкам. Не выдержит она их северных взглядов.
- Не болтай, Уолдер не любит, когда болтают, - шептала вторая тетка сестре, натирая невесте виски резко пахнущим составом, от которого заслезились воспаленные глаза.
- Дуры вы, - цыкнула третья Фреиха, поправляя на голове Рослин венок и накидывая сверху полупрозрачную вуаль, которая скрыла лицо девушки. – Она такого жениха получила, что Вам и Вашим детям и не снилось. Пусть несет свое счастье с высоко поднятой головой! Ее дети станут нашими сюзеренами!
Все вновь было, как во сне. Болтовня, чьи-то руки на ее плечах со свадебным плащом Фреев, невесту вновь надушили, кто-то поправил шлейф платья, а после сказали:
- Пора.
Рослин пошла, покорно повинуясь. Медленно передвигая ногами, она добрела до септы Близнецов в окружении теток и младших сестер. Дождь еще пуще разыгрался за стенами замка, но здесь было тихо и уютно. В полумраке септы стояли гости, томясь в ожидании, а у алтаря ждал септон и ОН.
Ноги подкосились, когда она, наконец, ступила на дорожку, должную привести ее к жениху, но робкий взгляд нашел отца среди безликих пятен чужих лиц, и вновь девушка нашла в себе силы продолжить путь. Она не помнила, как оказалась у алтаря, как запел хор, как что-то провозгласил септон, как ему ответствовали хором гости…
Все мысли вдруг собрались вокруг того незнакомца, что стоял рядом с ней в плаще дома Талли. Какой он? Разум вопил и бился в истерике, умоляя не думать про Эдмара Талли. Зачем он тебе?! Кто он?! Его не станет нынче вечером! Это не свадьба, это резня, битва Фреев за свою честь, а ты – приманка, гордость семьи! Забудь о нем! Не думай!
Где там… Сжимая руки под плащом, таким тяжелым и душным, она вся сосредоточилась на ответах септону, но думала про того, чьи запахи доносились до нее. Запахи вареной кожи, незнакомого мужского пота – она впитывала их, вновь начиная дышать. Его руки изящной формы, густые волосы, ярко-рыжая борода… Помимо воли сердце Рослин трепетало от оглушивших ее впечатлений. Трепетало и болело… Она чувствовала себя предательницей себя, своей семьи, мужа… Она не должна была думать о нем, не должна была радоваться его облику, не должна была признавать, что он люб ей… Все это жестокое предательство семьи… Но и мужа тоже? – шептало сердце.
Старенький септон, наконец, провозгласил обмен свадебными плащами, и Рослин отщелкнула застежку, изображающую башни Близнецов на лазурном фоне. Тяжелый плащ, не удержавшись на худеньких девичьих плечах, соскользнул с шорохом на пол. Ахнув, девушка резко присела, стараясь не дать ему упасть, словно боялась, что это послужит дурной приметой на ее свадьбе, словно забыла про слова отца, но встав побледнела, как полотно, в который раз столкнувшись со взглядом жениха. Таким открытым, лучистым, теплым и нежным, что сердце вновь защемило тоской.
Плащ ей помогли поднять, и она не помнила, как одела свой на плечи мужа, вновь разворачиваясь к нему лицом. О, боги, как смотреть ему в глаза?
- Этим поцелуем я клянусь тебе в любви и признаю тебя моим лордом и мужем, - дрожащий и срывающийся голос…
Так ли она хотела принести свою клятву Семерым, отдавая себя мужчине? Закрыв глаза, она приподняла голову навстречу губам мужа, словно предоставляя ему возможность поцеловать ее.

Талли оживал. Да и как было не ожить, когда столько голосов звучало вокруг него и столько образов разом, вперемешку, бросилось теперь ему в глаза. Трудно было так скоро выйти из состояния полузабытья, в котором он находился почти все дни тяжелого путешествия. Из состояния, в которое Эдмар едва ли не целенаправленно загонял себя сам. Волшебное видение, окутавшее его рассудок легкой дымкой, частично вернуло мужчину в реальность – но даже так он не видел пока что ничего помимо Рослин Фрей, ее завитых темных волос, печальных глаз и едва показывающихся из под подола платья, носков белых туфель.
Острые стрелы слов лорда Уолдера несомненно, попали бы в цель – если бы Эдмар не был защищен сейчас своей отстраненностью, как броней. Он словно слышал удары стальных наконечников о собственные доспехи – но не ощущал режущих самолюбие царапин, которые в любой другой ситуации заставили бы его ответить на грубость если не той же монетой, то прохладным намеком так точно. Тяжело было бы перенести и то, что мишенями подобной наглости становятся его сестра и племянник – в такую секунду Эдмар Талли легко забыл бы о собственных обидах, что точили его внутри семейного круга. Семья – есть семья. Что бы ни сказали и не сделали находящиеся рядом с ним люди – они родные ему, и он готов защищать их от любых опасностей и нападок из вне. Если понадобится – готов и умереть за них с охотой. За рыжего голубоглазого Робба Старка, предпочитающего искренность рациональному расчету, за Кейтилин – безутешную вдову и преданную мать, за Бриндена Черную Рыбу – дядю, к которому Эдмар бегал со своими слезами и рассказами, будучи еще совсем мальчишкой. Они все могли быть как угодно не правы – но никогда бы это не ослабило его руки, держащей крепко стиснутыми пальцами меч. Семья. Долг. Честь.
Фреи могут быть как угодно язвительны, как угодно грубы – если это последняя привилегия, которую семья Талли должна им отдать, то беспокоиться было, в общем-то, не о чем. Он женится на Рослин, высидит в окружении своих людей и людей тестя брачный пир – и весь этот странный спектакль, наконец, окончится. Союз можно будет считать заключенным – а затем Эдмар сможет вернуться со своей молодой женой в Риверран. Светлый, окруженный глубокими водами замок обязательно ей понравится – он был в этом почти уверен. Ведь там Рослин ждет яркий и воздушный сад богорощи, где новоявленные супруги смогут прогуляться под раскидистыми кронами краснодерев, послушать пение птиц и легкий звон журчащих ручьев.
В Риверране их не достанет никакая язвительность Уолдера Фрея, никакие стрелы Ланнистеров – что-то, а свой дом, свою крепость лорд Талли всегда сможет защитить. Семья. Долг. Честь.
Он слегка тряхнул головой – густой рыжей гривой местами спутанных волос - словно сбрасывая с себя последние остатки дурманящего разум тумана, и в лицо Уолдеру и Рослин Фрей взглянул уже немного другой Эдмар Талли – уверенный в себе, в своей семье, уверенный в завтрашнем дне и крепости стен своего замка. Юная невеста выглядела, как доселе уже показалось Эдмару – бледной и напуганной, словно ее собирались выдать замуж не за лорда Риверрана – молодого и полного сил мужчину - а как минимум за такого же отвратительного старика, что восседал перед всеми ними на вырезанным из холодного гранита троне. Почему она так печальна? Он попытался вглядеться в ее черты в надежде подтвердить – или опровергнуть собственную догадку, что уже рождалась из вороха его мыслей, но внезапно Рослин… улыбнулась ему, робко, как будто испуганно, но… Ее улыбка выглядела такой чистой и такой искренней, при всем этом!
Брови Эдмара слегка приподнялись – и он, тронутый, улыбнулся ей в ответ – светло и мягко, с нежностью, призванной рассеять страхи девушки и уверить невесту: он не причинит ей зла. Он будет хорошим мужем. Как только она перейдет из рук отца в его руки – для нее начнется новая жизнь, и как супруг он сделает все, чтобы окружить Рослин вниманием и заботой.
Ведь сосредоточенный на образе своей невесты, Эдмар Талли так ничего и не ответил Уолдеру Фрею ни на одну из тех колючих фраз, что прозвучали под сводами Великого Чертога, тем более, сделай он это – ни Робб, ни Кейтилин наверняка не сказали бы ему «спасибо». Оно и понятно – ведь они приехали скрепить союз между домами брачными узами, а не затевать новые ссоры с саркастичным и обидчивым стариком.
- Ваши покои ожидают вас наверху. Вы успеете обсохнуть и переодеться - бракосочетание начнется через час. Мне не терпится приобрести зятя.
Ни одна черточка в лице Талли не дрогнула в ответ на явственную резкость тона лорда Уолдера; лицо его оставалось безмятежно-спокойно, большие синие глаза светились почти детской непосредственной открытостью и …внутренней силой. Не сказав ни одного лишнего слова, Эдмар лишь слегка склонил голову – и скрипучесть голоса лорда Переправы сменилась шумом шагов десятков пар ног: северяне и люди Талли покидали Великий чертог для того, чтобы наскоро (иначе было и не выразиться) подготовиться к свадебному торжеству.
Теперь уже молодой лорд Риверрана уделял больше своего внимания проплывающим мимо лицам Фреев, доселе сливающимся для него в однообразную серую массу – как и мрачному, заплесневелому убранству Близнецов. Как смогло вырасти в этих темных промозглых стенах столько светлое существо, как Рослин Фрей? Она же создана для любви, для света, для южных раскидистых садов Риверрана – или быть может напротив, привыкшая к мрачному очарованию этого замка Рослин будет тосковать по отчему дому? Вдруг она все же будет несчастна с ним? Медные брови мужчины слегка изогнулись в раздумье – по наитию, он обернулся, словно мог увидеть у выхода из Великого Чертога свою суженую…
Она была так бледна, что на мгновение он испугался; ее белые туфли не касались пола в легкой походке – она не плыла и даже не шла, ее почти несли. О Боги. Неужели это все из за него? Это было настолько странно и … сколько он себя помнил, женщины реагировали на него с разной степенью благосклонности, но чтобы так? Неужели за последнюю неделю он стал так ужасен лицом? В раздумье, он нахмурился – и, наверное, долго простоял бы на месте, если бы Большой Джон не потянул его за рукав.
- Пошли наверх, Талли, успеешь насмотреться на свою красотку ночью! Она уже вся в нетерпении – ляжет хоть посреди Великого Чертога!
Весельчак взорвался хохотом – а за ним и многие другие.
- Прикуси язык – это была первая фраза, что сорвалась за весь день с губ лорда Риверрана – Еще одно подобное высказывание – и я вырву его тебе с корнем.
Придерживая одной рукой тяжелый от влаги лазурный плащ, Эдмар прошел мимо внезапно умолкнувших товарищей, оттолкнув одного из них со своего пути плечом. Шаги его были быстры, походка – тверда, брови нахмурены; он окончательно очнулся и более не намерен был терпеть скабрезные шутки - они успели уже порядком надоесть Талли за все это время, а сейчас грязные словечки тем более не вязались с его настроением. Имел он право хотя бы не слушать то, что ему слушать неприятно?
Оказавшись наконец в отведенных ему покоях, Эдмар не медля подошел к высокому прямоугольному зеркалу в стене – и внимательно взглянул в лицо собственному отражению. Густые, спутавшиеся волосы цвета осенней листвы, отпущенная борода, чуть сведенные к переносице густые брови, четкими стрелами стремящиеся к вискам. Собственное лицо показалось Талли бледным, осунувшимся и к тому же не в меру закрытым порослями рыжей бороды. Ему чудились круги под глазами, излишняя хмурость черт – едва ли не диковинное лесное чудовище взирало на него с той стороны зеркальной поверхности. Если бы Эдмару сказали, что, увидев его в близи, невеста упадет в обморок снова – он бы ни на секунду не усомнился в правдивости таких слов. Что ж, часа должно хватить ему, чтобы привести себя в более-менее приличный вид, а это значило – переменить костюм, умыться, расчесать густые волосы и постараться не хмуриться. И если кто-нибудь посмеет сказать хоть одно гадкое словечко во время бракосочетания… Пальцы Талли сжались в кулак. Не посмеют. Капля уважения к нему у них, все-таки, есть.

Септа Близнецов встретила Эдмара приятным полумраком и запахом плавящегося от жара огня воска. Тяжелый свадебный плащ, богато расшитый драгоценными нитями и подбитый мехом, скреплялся на шее серебряной застежкой в виде прыгающей форели, медная шевелюра была сейчас тщательно расчесана (хоть это и стоило трех сломанных зубцов на гребне) и почти ровными, «приличными» волнами обрамляла лицо лорда Риверрана, едва касаясь кончиками волос широких плеч. От Талли пахло вареной кожей, мылом и чисто мужским, никуда не девающимся насовсем, запахом. Редкие огни свечей отражались в задумчивой синеве его глаз – и он почти молил богов о том, чтобы второе впечатление, произведенное на Рослин, оказалось благоприятнее первого. Талли смутно чувствовал, что сегодня особенный день в его жизни, что сразу после этой свадьбы его ждут серьезные перемены… к лучшему? Он не сомневался в этом. Ожидая у алтаря свою будущую жену, Эдмар нашел поочередно взглядом сестру, племянника и Большого Джона, которому в случае чего пообещал вырвать язык. Губы младшего из дома Талли в который раз тронула улыбка – он словно хотел сообщить родным, что все есть - и обязательно будет - хорошо.
Жених успел одарить долгим взглядом каждый из семи ликов Богов прежде, чем едва держащаяся на ногах Рослин Фрей приблизилась, наконец, к алтарю и стала рядом с будущим супругом. В отличие от перепуганной свадебным переполохом девушки, старающейся лишний раз не смотреть в лицо жениху, Эдмар то и дело бросал на Рослин осторожные, искоса, взгляды. Слава богам, это не мешало ему связно повторять за септоном нужные слова – он даже ничего не перепутал, ни разу не дрогнул голосом и не запнулся. Он был уверен в своих словах – и они лились из его уст легко, без принуждения, в то время как голос Рослин Фрей дрожал и едва не срывался в шепот. Когда дело дошло до обмена свадебными плащами, одна едва не уронила свой лазурный – а когда выпрямилась с тяжелым одеянием в руках, Эдмар позволил себе устремить ей в лицо прямой, спокойный, полный нежного участия взгляд. Как она побледнела, о Матерь!
Хотелось взять ее за руку – наверняка холодную и бледную, легко сжать теплыми пальцами ладонь и произнести «не бойся меня». Но, отстегнув застежку своего голубого с красным плаща, и накинув этот плащ на плечи Рослин, он произнесет совсем другие слова – еще более сильные смыслом, способные заменить собой десятки и сотни других близких по смыслу высказываний.
- Этим поцелуем я клянусь тебе в любви – низкий, мягкий голос мужчины нарушил воцарившуюся после сказанной Рослин клятвы тишину - и признаю тебя моей леди и женой.
Теплые пальцы Эдмара коснулись тонких - воистину ледяных - пальцев девушки. Их лица сблизились – и, наконец, поцелуй, мягкий и ласковый, скрепил нерушимой печатью принесенные клятвы, разбить которые теперь сможет только смерть.
Священный семигранный кристалл вознесся на вытянутых руках старенького септона вверх; все отблески свечей словно собрались в нем, поочередно затухая и вспыхивая в этом огромном драгоценном символе…вечной любви. Талли прикрыл глаза. Пальцы его легко сомкнулись на холодной руке Рослин.
- Пред ликами богов и людей торжественно объявляю Эдмара из дома Талли и Рослин из дома Фрей мужем и женой. Одна плоть, одно сердце, одна душа отныне и навеки, и да будет проклят тот, кто станет между ними – торжественно произнес септон, тем самым завершая церемонию.
Впереди был свадебный пир.

Тонкий цветочный аромат, идущий от юной невесты, прочно впитался в память лорда Болтона, покинувшего короля Севера, хозяина замка и юных новобрачных для того, чтобы, как и подобает военачальнику, отправиться проследить за тем, как устроили северян в замке лорда Уолдера.
Как и обещал старый Фрей, людей короля Робба разместили в огромных шатрах прямо у стен замка, среди них шаталось не мало солдат Фрейев, смешанных с вояками самого Русе. В каждом шатре лорда Болтона дружественно приветствовали теплыми криками. Люди устали воевать, устали месить грязь, терять товарищей, выпускать кишки вчерашним друзьями, наблюдать на зеленые от гнили трупы, раздувшиеся от паводка… Думал ли Робб Старк, что война уродлива, как старуха, которую поимела жизнь во все дыры? Или полагал, что она, как стройная красотка, готовая принять в свою постель храбреца, только раздвинет перед ним ноги, желая доставить удовольствие? О чем думал мальчишка, женившись, как дурак, на девчонке Вестерлингов. . .
Женщина она и есть женщина. Ее мокрая дырка меж ног никогда не заменит солдатскую честь, Жиенна смогла именно так украсть авторитет Робба. История стара, как мир. Полководцы лишаются головы из бедер женщин.
Робб предал Север, предал своего отца, предал своих людей. Лорды Севера единодушно признали поражение короля Севера в своих глазах, никто больше не относился к нему с прежним почтением и доверием. Если Ланнистера мальчику простили, то Жиенну… Никто и никогда не простит, не забудет. Юная девочка-королева порхала среди угрюмых косматых военачальников Робба, будто танцевала среди своих подруг, но только раздражала своим присутствием. На что променял свою честь король? Этот вопрос Русе читал в голубых и светло-зеленых глазах северян каждый день с тех пор, как юный Старк представил своему окружению свою жену.
- Лорд Русе, все люди на своих местах, - сквайр, почти мальчик, с только-только начинающими пробиваться усами, переминался с ноги на ногу под моросящим дождем у одного из огромных шатров. Внутри было сухо и тепло. Горели жаровни, жарилось мясо, брызгая жиром на уголья, шипело пиво, лилось вино в продрогшие голодные глотки, уже даже были слышны песни и смех гулящих девок, с удовольствием присоединившихся к празднованию свадьбы лорда Эдмара Талли и девицы Рослин Фрей.
Но Русе стоял под дождем. Оттянув край парусины рукоятью кинжала, он одним взглядом окинул картину застолья и позволил палатке принять свою прежнюю форму, отпустив ткань.
- Что с музыкантами?
- Они на местах.
- Лютни, дудки, свирели… Все при них? – интонации лорда Болтона были безжизненны и не несли каких-либо оттенков его настроения, как и во взгляде почти прозрачных светлых глаз невозможно было найти ответ на вопрос, о чем думает их владелец.
- Да, милорд.
- Хорошо, - коротко кивнул Русе, собираясь проследовать к следующему шатру. Всюду, куда он не обращал взгляд, были его люди. Они во всю братались с людьми Фреев и короля Робба, зычные крики приветствий и клятв в дружбе на века то и дело заглушали даже шум дождя, рев Зубца и визг скрипки из одного из пиршественных шатров. Обходя с досмотром праздник для солдат, Русе надеялся напомнить посвященным о их роли в этой свадьбе, дабы все были на чеку и никто не позволил себе лишнего. Еще позавчера он лично собрал своих людей, отстав по уважительной причине от Старка, чтобы пообещать им добрую попойку и вознаграждение за верность. В отличии от короля Робба, Русе всегда держал свои обещания. Солдаты Дредфорта молча, как один, встали на одно колено, дабы заново принести присягу своему лорду. Болтон был уверен в своих людях и в старике Фрее.
- Милорд, - настырный мальчишка потянул Русе за рукав, протягивая в свободной руке какой-то пакет.
- Что это?
- Письмо из Королевской гавани.
Разрезав пакет острым лезвием кинжала, Русе добрался до содержимого:
«Лорд Болтон, весьма отрадно, что на севере остались люди, преданные своему истинному правителю и готовые служить ему. Вся страна, как и север, устала от гнета лжекоролей. И каждый человек, будь то лорд, оруженосец или сквайр, который поможет навести порядок в это смутное время, не будет забыт. По сему:
Я, Лорд Тайвин, Глава дома Ланнистеров, лорд Утеса Кастерли, Щит Ланниспорта и Хранитель Запада будучи Десницей короля Джоффри Баратеона из домов Баратеонов и Ланнистеров, первого носителя этого имени, короля андалов, ройнаров и Первых Людей, владыки Семи Королевств, и говорящий от его имени дарую прощение лордам Русе Болтону и Уолдеру Фрею и их вассалам, а так же обязую их подавить мятеж Робба Старка. В случае успеха лорд Русе Болтон из Дредфорта получит титул Хранителя Севера, а его бастард Рамси Сноу будет признан законным сыном. Для установления мира на землях Севера будет заключен брак между Болтонами и Старками, а именно между Рамси Сноу и Сансой Старк. Лорду Фрею из Переправы будут жалованы земли , ранее принадлежащие дому Талли.
Во имя Семерых, короля Джоффри и народа Вестероса».
Тайвин Ланнистер последним подписался под кровавой судьбой Робба Старка. С ним или без него, но с ошибками Старков пора было заканчивать, однако теперь Русе обладал поддержкой Железного Трона. Алое взяло верх на серым.
Дождь зарядил еще сильнее, но Русе, стоявший под навесом одного из шатров этого не замечал.
- Хорошо, ступай, мальчик. Дай сигнал барабанщикам, они могут начинать. И отправляйся праздновать, ты мне больше не понадобишься, - взмахом руки Русе отпустил сквайра, а сам было собрался отправиться в замок, как почувствовал, что во рту стало солоно. Кончиками пальцев лорд Болтон прикоснулся к нижней губе. Капли крови, смешиваясь с дождевой водой, украсили ладонь причудливым узором из розовых нитей.
- Первая кровь. Вторая – Рослин. Третья – короля, - прошептал Русе, изучая руку. В следующее мгновение он просто стряхнул капли с кисти, спрятал послание под кольчугу, и отправился к замку, будто и не замечая, что накал веселья в рядах северян растет.
В своих покоях лорд успел переодеться в сухой дублет, под которым была тончайшей работы кольчуга, а так же прихватил обоюдоострый кинжал, спрятав его в ножны подмышкой.
Еще перед тем, как приступить к своему переодеванию, Русе Болтон выслал ворона в Харренхолл.
«Отныне мы под дланью оленя и льва. Волк падет, когда зеленая вода выйдет из берегов».
Поймет ли его бастард? Было его делом, но только сильный будет править.
- Милорд? – на пороге покоев возник будто ни откуда Риман Фрей, - Лорд Болтон, столы, зал, музыканты, невеста… Все готово. Северяне пьют, как бездонные бочки. Многим уже не до свадьбы, лишь бы брюхо набить.
Винные пары перекрыли даже запах сгоревшего в камине комнаты пергамента, унесшего с собой тайны послания Тайвина Ланнистера на тот свет.
- Как я вижу, не они одни,- отметил Русе, надевая поверх дублета плащ оттенка неспелой сливы.
- Ой, милорд, я Вас прошу, я уже получил свою порцию нравоучений. Мне придется сидеть подле волчицы Старка и развлекать бешеную бабу, будто я Динь-Дон!
- На Вашем месте я хотел бы стать именно им, - кивнул Риману Русе, покидая свои покои, чтобы успеть на церемонию в септе.
Совсем недавно тот же самый септон соединил Болтонов и Фреев, подарив Русе третью жену. Запертая в Дредфорте, она почти каждые три дня слала своему мужу письма полные любовной неги и тоски, сдобренных страстными обещаниями. Поначалу не читая эту чушь, Русе приказывал сквайрам сжигать записки жены, но после взял за правило просматривать ее каракули перед сном, если было на то время.
- Пред ликами богов и людей торжественно объявляю Эдмара из дома Талли и Рослин из дома Фрей мужем и женой. Одна плоть, одно сердце, одна душа отныне и навеки, и да будет проклят тот, кто станет между ними, - нудная церемония закончилась, и гости потянулись к выходу; некоторые из приближенных к Роббу людей тут же в септе осыпали Эдмара поздравлениями, приправленными скабрезными шуточками. Благодушное и легкое настроение гостей Уолдера Фрея было только на руку хозяевам пира…

Резкие звуки волынок, визги дудок, стоны скрипок… Все это не шло ни в какое сравнение с тем громким звуком, что издавали барабаны.
- Бум-бум-бум-бум, - голова гудела только от этого звука. В зале было душно, жарко и тесно. Людей набилось, что сельди в бочку. Вина и эль лились рекой, но Русе не пил, составив компанию в этом леди Кейтилин. Настойка из трав, сделанная Квиберном, приятно горчила на вкус и при этом оставляла разум ясным; щучья икра и свежий пирог с птицей – это все, что ел лорд Болтон на этом пиру.
По правую руку от леди Старк сидел Риман. Угрюмый, злой и порядочно пьяный, на все вопросы гостьи он отвечал невразумительно, и все косился на невесту с женихом, восседавших подле главы дома Фреев.
Пир шел своим чередом, все больше пьяных валилось под столы, музыка стала еще громче. Многие гости начали петь, в такт барабанам стуча кружками по столешницам. Уолдер Фрей наверняка получал огромное удовольствие от происходящего. И только Русе Болтон казалось, был увлечен только своей тарелкой. Один из всех северян он мог похвастаться этой ночью ясностью взгляда.
- В постель! – раздался крик с того стола, что был ближе к Уолдеру Фрею.
- В постель! – отозвался голос из под стола, явно принадлежавший кому-то из Фреев.
- В постель! В постель! В постель! - начали раздаваться отовсюду крики, постепенно переходя в стройный гул голосов, слаженно скандирующий одно – «В постель!».
Отставив бокал в сторону, Русе нашел взглядом старика Уолдера, довольно скалившего беззубые десны детям, внукам и гостям.
- Пора доказать, что твоя рыбка не дохлая, Эдмар! – кричали женщины Фреев, покатываясь со смеху.
- Рослин, а ты впустишь меж своих башен форель? – отзывались люди Старков.
- Какая там форель… Говорят, там и дохлой плотвы нет! А какая была, всю объели еще до Рослин!
- В постель! В постель! В постель!
- Уж охота мне взглянуть на грудки невесты! Башни без мостов, что женщина без титек! – грубый мужской голос потонул в хохоте гостей и хозяев, - Ой, я кажется все перепутал!

Робб кружился в танце с очередной девицей Фрей. Ее потная ладошка то и дело выскальзывала из рук Старка, он тут же ее ловил. Она была прыщавой и плохо танцевала, но все равно была куда лучше предыдущей, которая оттоптала королю ноги.
Музыка и вино кружили голову в безумном танце хаоса, барабаны били, заглушая остальную музыку, вино лилось подобно Зеленому Зубцу - шумно, красиво и смертельно опасно. Люди набивали желудок горячими жирными блюдами и, еще не прожевав, надрывали глотки, выкрикивая слова звучащей знакомой песни, куски мяса падали на колени или застревали в бородах северян. В зале смердило потом, было нечем дышать, зажженные свечи съедали последний воздух, умножая тени и создавая рябь в глазах.
Перед Роббом серые каменные стены сменялись тяжелыми гобеленами, затем шторами и фресками, за ними лицо Фрей, лица других танцующих, и вновь серые стены. Бой барабанов сливался с ударами его сердца, он вспотел, дыхание сбилось, во рту пересохло.
Его спасли музыканты, закончив песню. Ручка девицы по обыкновению выскользнула из руки Робба, девушка присела в скромном реверансе и убежала, не успел он даже ответить ей поклоном.
- Дорнийскую шлюху давай! - завопили за столом, требуя от музыкантов одну из пошлых застольных песен.
- Да-а-а! - подхватили остальные. - Шлюху играй!
Северяне забили кружками по столам, брызгая вином на отороченные мехом дуплеты. Музыканты заиграли что-то другое, более подходящее для свадьбы, что вызвало бурю северной агрессии. Один полез «надрать им зад», но не смог перешагнуть через скамью, за которой сидел, и тяжело упал лицом вниз, вызвав шквал смеха вокруг. Встав, он заржал громче остальных, широко раскрыв рот, из его ноздрей двумя алыми речками побежала кровь, впитываясь в усы и бороду, обогнула губы и окрасила серый воротник в бордовый цвет.
Отвращение будто схватило Робба за шею в попытке задушить. Он сжал и разжал кулаки.
Его отвлек звук. Взгляд потерянно забегал по потолку, будто там он мог увидеть своего лютоволка. Нет, это не мог быть вой. Как в таком шуме Робб мог услышать Серого Ветра? Ему показалось.
Король направился к своему месту за столом, задев по пути ногой валяющуюся деревянную кружку. Люди за его спиной вновь закружились в танце, стол приближался вместе с шумным застольем и запахом еды. Отвращение стискивало шею сильнее, давя на кадык, Робб с усилием сглотнул.
Робб сел за скамью рядом с матерью, встретившись с ней взглядом. «Мой единственный сын, - говорил ее взгляд, - эта свадьба должна быть твоей». Робб резко выдохнул сквозь зубы, издав короткий стон. «Прости меня, матушка, - отвечали ей его глаза, - честь решила иначе». Видит ли она его ответ, прочла ли она его в родных глазах своего единственного живого сына, ее первенца, ее короля? Вряд ли… Робб отвел взгляд и оглядел окружающих.
«Борзый зеленый мальчишка, - прочел он в глазах старика Фрея, - твое слово не дороже собачьего дерьма». «Видят боги, Ваша дочь прекрасна, я взял бы ее в жены, - отвечал Старк про себя, - но я предпочел сдержать слово перед богами и честью, чем перед Вами, в этом я виноват?». Прочел ли старик его мысли, слышал ли слова, что мучили Робба с каждой минутой все больше? Отнюдь.
«Глупец, - читал Робб в глазах лорда Болтона, не смотрящего на него, - ты совершил бездумный поступок, достойный щенка с короной на голове. Жаль, она не прибавляет мозгов». «Это поступок разума и сердца, - отвечал Робб, все сильнее чувствуя тиски на шее. - Это поступок сына Эддарда Старка». Услышал лорд его ответ? И хотел ли услышать, прислушивался ли? Нет.
Все вокруг обвиняли его, обвиняли с самой глубине зрачков, мастерски скрывая это снаружи. Он объяснил бы каждому, что вины на нем нет и ему не должно быть стыдно за содеянное, да только кто захочет его слушать? Лишь глаза Джона Амбера, который, увидев, что его король вернулся за стол, поднял свою кружку и проревел очередной тост, кричали ему: «Выпей!». «Да пошел ты, пьяная свинья!» - ответили глаза Робба, окутанные пеленой отвращения и злости, злости в первую очередь на себя. Он понимал, что где-то совершил ошибку, которая не давала ему покоя. Вот только где?
- В постель! - крики вокруг вернули его к реальности.
- В постель! - подхватил Большой Джон.
Он жадно отпил вина так, что с уголка губ вино струйкой полилось на плечо, ударил пустой кружкой по столу и встал. Кто-то сидящий рядом придержал его за живот, чтобы Джон не свалился на него. Тот ответил дружеским похлопыванием по плечу и, найдя равновесие, перешагнул через скамью и направился к невесте.
- Давай-ка, показывай свою приманку на форель! - ревел он, обращаясь к Рослин. - Для хорошего улова тебе нужен сыр между ног! - он подхватил ее за талию и поднял на ноги.

Удушливая атмосфера тесного зала давила на нервы, громкая музыка, больше схожая с какофонией, путала мысли и мешала сосредоточиться. Леди Кейтилин то и дело отказывалась от вина, лившегося реками на сегодняшнем пиру. Яства лорда Фрея стояли сухим комом в горле, а вот на выпивку старый скряга не поскупился и многие северяне уже просто лежали под своими столами в обнимку, пытаясь орать песни, вопреки мелодиям музыкантам.
Но что могли сделать Старки? Они предали свое слово, вопреки заветам предков, и сейчас должны были улыбаться, глотать фреевское пойло и есть жесткое мясо, поддерживая раж Фреев.
Скрипки визжали, дудки гудели, но все перекрывал барабан, громко и натужно гудя всем своим нутром:
- Бум-бум-бум-бум…
Кейтилин отложила приборы в сторону, потянувшись за кубком. Лорд Фрей смотрел на гостью со своего возвышения, гадко ухмыляясь. В ногах отца сидело жалкое существо, по рождению Фрей – сумасшедший Эйгон по прозвищу Динь-Динь. Мужчина, словно собака, полулежал на полу, жадно вгрызаясь в свиную ножку, ворча и брызгая слюной. Праздничный костюм шута был испачкан жиром и винными пятнами, шапка с колокольчиками издавала тихий печальный звон, едва долетавший до места, на котором сидела Кейтилин. Отсалютовав хозяину замка, леди Старк отпила вина и, поставив кубок на стол, столкнулась взглядом с Роббом, севшим рядом с ней.
Ее первенец, ее боль и радость. Плод любви с Эддардом. Когда он был зачат, его родители еще даже не любили друг друга, но из этого маленького семени родилось их счастье, взаимопонимание и любовь. Густые завитки волос, упрямый взгляд мужчины-воина… А ей хотелось обнять его, прижать голову к груди, поцеловать Робба в висок, убаюкать, как это бывало раньше. Теперь же он король Севера, муж и, возможно отец. Кейтилин молилась Старым богам и Семерым, чтобы ее невестка понесла в своем чреве младенца. Быть может, это не только сделает прочнее положение Робба, но и согреет окаменевшее от горя сердце леди Старк? Полный участия и боли взгляд матери искал глаза сына, ей так хотелось сказать ему, что она верит в него, любит и старается понять, но крики гостей прервали так и не начавшийся разговор.
- В постель! В постель! В постель!
Проклятый обычай был силен как на Юге, так и на Севере. Помимо воли воспоминания унесли Кейтилин в тот хмурый день, когда точно так же кричали люди на ее свадьбе с Эддардом Старком. Длинный стол, пьяные гости, разбитая посуда, визг дудок и мрачный немногословный жених, пугавший свою невесту пристальными взглядами. Бедняжка Рослин, ей оставалось только посочувствовать, но с другой стороны Кейтилин была уверена, что эта робкая тихая девушка будет счастлива в браке с Эдмаром. Он не отходил от жены ни на минуту на протяжении всего празднества, все время был рядом, самолично наливал ей вино, что-то шептал на ухо… Эдмар станет хорошим мужем, здесь сомневаться не приходилось. Кейтилин помнила, как ее пугал Нед, сурово, словно осуждая, посматривавший на невесту, уносимую его друзьями в спальню, в то время, как его самого раздевала женская часть гостей… Но каким впоследствии он оказался мужем – заботливым, любящим и верным, не смотря на существование Джона Сноу, чье право на жизнь Кейтилин оспаривала сама с собой долгими одинокими ночами, когда муж отсутствовал в Винтерфелле.
- Я бы с такой рыбкой и сама порезвилась! – вопила толстая женщина из Фреев, будучи порядочной пьяной.
- Отвянь, старуха. Сегодня Рослин достанется лакомый кусочек Талли!
Нескромные жадные руки тянулись к невесте и жениху, замершим посреди этого свадебного безумия. Старик Фрей хохотал и кусочки пищи разлетались во все стороны, не сдерживаемые беззубыми деснами. Джон подхватил невесту на руки, унося прочь из зала, а она словно тростинка повисла на его могучем плече.
- Посмотрим, какие у тебя грудки, малышка! Вдруг Эдмару они придутся не по вкусу.
Тем временем жениха уже окружила стайка девиц дома Фрей. Шутливо лаская его, они принялись дергать за все завязки костюма разом, и вскоре дуплет жениха полетел в сторону, а сам он, увлекаемый женщинами, исчез из поля зрения Кейтилин.
Возможно, леди Старк тоже следовало бы отправиться за ними, но у нее не было сил. Потеряв мужа, сыновей, дочь и отца, она будто постарела на несколько десятилетий, и теперь ощущала себя старухой, утратившей все, кроме своего первенца.
Уолдер Фрей смотрел на нее, не мигая, со своего возвышения, словно пытался что-то сказать взглядом старого падальщика, парящего над жертвой. Чем могла она оправдаться перед этим человеком, балансирующим на грани предательства и лжи? Ее вина была видна, как капли крови на брачной простыне, а его – недоказуема. Пусть болтают что угодно, но лорд Переправы был чист в глазах северян перед Роббом Старком.
Музыканты закончили очередную песню, мотива которой Кейтилин так и не поняла, и тут же взялись за новую, явно стараясь играть не хорошо, а громко. Визг дудок стал невыносим, от гула барабанов болела голова. К чему такие старания, если свадьба подошла к концу? Кейтилин была уверена, что еще час и лорд Уолдер на правах хозяина покинет чертог, а вслед за ним можно будет удалиться и гостям. Больше всего леди Старк хотелось тишины и настоя ромашки перед сном.
- Сир Риман, - не выдержала Кейтилин, решившись, наконец, обратиться к своему соседу по застолью, - добрый друг, попросите музыкантов играть тише. Видно, усталость дороги сказывается, как и перенесенное мной горе… Голова уже раскалывается.
С доброжелательной улыбкой она протянула свою руку к плечу сотрапезника, но стоило пальцам коснуться предполагаемой мякоти теплой плоти, как напротив они ощутили твердость железа и кольца металла. Не в силах побороть порыв, Кейтилин рванула рубаху на себя, обнажая шею Римана Фрея, а вместе с ней и часть кольчуги.
- Предательство, - выдохнула леди Старк, отпрянув от Фрея, словно от ядовитой змеи. Заметавшийся по залу взгляд всюду находил Фреев, музыка вдруг прекратилась сама собой, только барабан продолжал свое монотонное гудение.
- Бум-бум-бум-бум.
- Что это значит, лорд Фрей?! – вскричала Кейтилин, срываясь с места, чтобы видеть хозяина замка, но тот не обращал на нее внимания, а только смеялся, как умалишенный, похлопывая ладонями себя по бедрам в знак крайнего удовольствия.
Что произошло дальше, леди Старк плохо понимала, но музыканты вновь заиграли, на этот раз четко и слаженно:
Да кто ты такой, вопрошал гордый лорд,
Чтоб я шел к тебе на поклон?
Ты такой же кот, только шерстью желт
И гривой густой наделен.
Ты зовешься львом и с большой горы
Смотришь грозно на всех остальных,
Но если когти твои остры,
То мои не тупее твоих.
О, как он был горд, этот знатный лорд,
Как могуч он был и богат,
Но те дни позади, и о нем лишь дожди
Средь руин его замка скорбят.


Слезы застилали глаза Кейтилин, когда просвистели стрелы и первые жертвы из сторонников Робба упали наземь, сраженные насмерть. Она стояла посреди этого хаоса, видя перед собой только лицо Уолдера Фрея, смеявшегося над предательством им же самим учиненным.
Доннел Локк, Оуэн Норри, Вэнс и прочие падали, захлебываясь кровью, но с именем Робба на устах.
- Уолдер Фрей, будь проклят! – взвизгнула Кейтилин, пытаясь выбраться из-за стола, как вдруг почувствовала, как спину что-то впилось, вслед за чем спина стала мокрой. Не обращая внимания на боль, леди Старк искала взглядом сына. Последнего их с Недом сына, ее счастье, ее гордость и ее страх.

Робб дернул за кончик банта из тонкой белой ленты, что туго стягивала женский стан юной Рослин корсетом, придавая ему форму песочных часов. Чего только не сделаешь ради старика Уолдера! К завязкам потянулись другие мужские руки, нетерпеливо вытягивая ленту из тугих петель под пошлые шуточки. Джон Амбер, едва стоящий на ногах от выпитого, уже заглядывал бедняжке за корсет, оттягивая его пальцами. Рослин плакала. С Робба на этом достаточно, пожалуй. Пусть то, что он не проводит ее до дверей, и покажется старому Фрею оскорблением, но он уже отплатил ему дюжиной танцев с худыми и стройными, страшными и терпимо страшными, взрослыми и совсем еще девочками Фрей, а еще и бантом, он - тоже веская монета, давшаяся Старку нелегко.
Впрочем, долго растягивать наигранную улыбку и топтаться без дела рядом с невестой Роббу не пришлось - скоро Большой Джон перекинул стан Рослин через плечо и унес ее в сопровождении нескольких мужчин, а Молодой Волк остался, как и многие другие.
- Давай опять потанфуем? – Ширея, шестилетняя дочка Уолдера Фрея, шепелявила из-за выпавших передних молочных зубов.
- Разве маленькой миледи не пора спать? – произнес Робб, нагнувшись к ней.
Ее тут же подхватила на руки какая-то женщина и унесла, за ними последовали многие другие миледи Фрей, покидая пир. Робб понял, что если он сейчас же не займет чьим-то женским телом свои объятия, то одна из этих хорьков наверняка попросит танца на прощание. И на глаза ему попалась красавица Дейси Мормонт.
Эдвин Фрей громко отказал ей в танце, пьяно махнув рукой. Она, вскинув брови, сделала шаг назад и тут же попала в объятия короля, который, не произнеся ни слова, закружил ее в танце, любуясь украсившей ее лицо улыбкой. Он так редко видел Дейси в платье. Оно преображало ее из воина в женщину, стройную и притягивающую взгляды.
И вновь замелькали перед глазами гобелены и серые стены, вновь сбилось дыхание и без того в душном зале, вновь сдавили голову корона, вино и бой барабанов. Старик Фрей глух, что ли? Как до сих пор их не попросили бить полегче?
Бум-бум-бум-бум… Быстро, резко, сильно.
Дейси смеялась. Робб чувствовал кистями рук напряжение ее мышц, скрытых не кольчугой, как было обычно, а тонкой тканью скромного платья. Его радовало то, что медведица Мормонт, такая веселая и женственная сейчас, разбавляла мужскую компанию соратников Короля Севера. И улыбнулся ей в ответ. Искренне и с чувством радости.
Бум.
Его кожу под мочкой уха пронзила резкая боль. Оцарапав кожу, мимо него пролетела стрела и вонзилась в глаз Дейси Мормонт, проткнув голову насквозь, наконечник блеснул в ее волосах. Робба забрызгало кровью: корону, лицо, зубы и язык, который дернулся от вкуса соли. Женское тело в руках короля ослабло, Дейси в последний раз выдохнула, брызнув слюной из широко открытого рта, и обмякла, Робб подхватил ее, бешено соображая.
Бум.
Ей было не помочь, он отпустил безжизненное тело, которое тяжело упало на пол. Мимо его лица вновь со свистом пролетела стрела. Он избежал свидания с ней лишь потому, что резко выпрямился, и устремил взгляд в сторону ее владельца. Робб увидел его. Фрей. Арбалет уже готовился к новому выстрелу. Перед глазами Робба промелькнуло еще пару стрел, но нацеленных не в него.
Бум.
Лукас Блеквуд упал на колени с болтом в животе, кровь потекла из его рта.
Бум.
Доннел Локке, выхватив свой кинжал, пырнул им стоящего рядом Фрея, но не проколол кольчугу, и тут же принял удар меча на шею. Еще удар.
Бум.
Фрей с усилием вырвал меч из его шейных позвонков и снова ударил с другой стороны. Голова Доннела с вывалившимся языком покатилась по столу между бокалов и тарелок, окрашивая скатерть в бордовый.
Бум.
Маленького Джона поразило сразу три стрелы: две в левом плече, одна насквозь пронзила бок. Но Амбер, издав вопль, поднял короткий топор над головой и бросился на ближайшего врага.
Бум.
Но как только он погрузил его в первую фреевскую голову, двери чертога распахнулись и через них хлынули десятки латников, вооруженных до зубов. Первый из них с размаху снес Маленькому Джону половину головы двуручным топором, украсив воздух веером алой крови.
Бум.
Оуэн Норри свернул голову одному Фрею, второго ударил в пах. На него навалились толпой и с хрустом вывернули правую руку за спину.
Одно «бум» утонуло в его истошном предсмертном вопле – подняв голову над полом за волосы, ему перерезали горло. Медленно. Деловито.
Бум.
- Уолдер Фрей! Голос матери.
Бум.
- Будь ты проклят! Где же ты?
Бум.
Он нашел ее глазами.
- Матушка!
Как и арбалетчика, что наводил стрелу на ее спину.
Бум.
Она была по другую сторону стола, Робб бросился к ней, перешагивая через трупы.
Бум.
Одна нога на скамье, вторая на скатерти стола. Перед Роббом голова Доннела Локке с широко открытыми безжизненными глазами в алой луже крови. Рядом голова недоеденного поросенка с яблоком во рту.
Бум.
Два шага вперед, Робб спрыгнул со стола, встретился взглядом с матерью. Удар в плечо отбросил его тело на стол, из плеча выросла стрела с черным оперением. Робб не почувствовал боли.
Бум.
Еще пара шагов вперед, и Кет перед ним. Такая маленькая и худенькая. Он обнял ее одной рукой за талию, второй прижал ее голову к своей шее, чувствуя тепло материнской кожи и запах ее волос.
Бум.
Робб повернулся спиной к происходящему, укрывая ее своим телом, прижимая к себе все сильнее. Рука скользнула по ее спине, и он понял, что опоздал, когда кисть уперлась в толстое древко болта, торчащего из женского тела.
Бум.
Робб чуть отстранился, взглянув на свою ладонь. Окровавленную. Алую от горячей крови его матери. Тут он заметил, что она не смотрит ему в глаза. Не смотрит на свою кровь.
Бум.
Он провел рукой по своей груди, куда был устремлен ее взгляд, а когда вновь взглянул на ладонь, она была вспорота поперек глубокой царапиной.
Бум.
Наконечник стрелы, острый как лезвие, торчал на четверть дюйма из его одежды.
- Матуш… - но губы уже не слушались. Робб кричал, извинялся перед матерью, проклинал Уолдера Фрея, но тело его молчало.
Бум. Но это уже не барабаны. Это сердце, сердце Короля Севера, которое убило его не сейчас, нет. Оно убило его гораздо раньше, когда он полюбил Жиенну, просто судьба издевательски оттягивала этот момент.
Бум. Уже тише и слабее. Робб заглянул во влажные глаза Кейтилин: большие, наполненные ужасом, горем и скорбью. Материнские глаза, теплые даже сейчас, когда перед ней дух ее последнего сына покидал свое тело. Кто же защитит ее теперь?
Бум. Сердце сжалось вокруг древка стрелы в маленький комок, ударив тело Робба невыносимой адской болью.
Оно еще раз дернулось. Слегка. И боль отпустила короля.
Бой барабанов закончился для него. Он запрокинул голову назад, ее уже не сдавливала корона, поэтому он сделал это легко, прикрыв от блаженства глаза. Он увидел небо. Хмурое, серое, сквозь тучи которого проглядывали тонкие лучики солнца, играющие на бурлящей поверхности Зеленого Зубца. Он увидел смерти. Множество смертей его соратников и гораздо меньше смертей врагов. Он увидел улыбку Уолдера Фрея, хлопающего своими покрытыми пятнами руками по бедрам. Он увидел мать, на руки которой упало тело ее сына, не успевшего извиниться. Но для него это уже потеряло смысл. Он увидел свет.

- Сиськи моей жены весят больше, чем ты! – провозгласил Джон Амбер, подхватывая почти раздетую Рослин и перекидывая ее через плечо. – Пора отшлепать эту попку рыбиной! – и ударил ее своей большой рукой без двух пальцев по бедрам.
Рослин Фрей на самом деле была легкой и тонкой в кости, но Джон все равно пошатнулся, закинув девушку на плечо, но поймал равновесие перед тем, как упал, благодаря сиру Леслину Хэю, который толкнул его плечо с криком:
- Стоя-а-ать, великан!
- Поехали! – пьяно рявкнул Большой Джон и тяжело топнут по первой ступеньке лестницы, что вела к двери в коридор.
За ним последовали другие мужчины, окружавшие Рослин, четверо или пятеро, их компанию завершал сир Хэй, громогласно приглашая всех проводить молодую Талли до спальни, где они наконец-то полюбуются всеми ее прелестями через замочную скважину. Но его голос утонул в музыке, его жесты померкли в суматохе, а Рослин на плече поющего Джона скрылась из виду под слова:
Жил был медведь, косолапый и бурый!
Страшный, большой и с косматою шкурой!
Леслину ничего не оставалось, как махнуть рукой и догнать остальных.
Однажды на ярмарку двинулся люд,
Подался весь люд и медведя зовут!
- Зову-у-ут! – сир Хэй поддержал бас Амбера, поравнявшись с ним.
Большой Джон иногда опирался ладонью на стену узкого коридора, чтобы выровнять свое заваливающееся то на один, то на другой бок тело. Девушка дрожала на его плече, кто-то стягивал с ее ног туфли, пятясь перед Джоном спиной вперед, кто-то заглядывал под юбку.
- Давайте-ка поглядим на ее башенки! – Леслин предложил разрезать ей юбки, вынимая свой короткий меч из ножен.
- Прекрасная дева навстречу идет, и пышные кудри ее словно мед! – Джон завалился свободным плечом на стену и заржал, задрав голову к потолку. – Пх-х-х! Кудри как мед! Почему я раньше не замечал этих слов!
- А не пошел бы ты лесом, Амбер! – Большой Джон узнал голос Пчелобоя и повернулся к нему.
- Что ты меня всегда туда посылаешь?! – Джон икнул. – Там что? – Вновь икнул. – Медом намазано?!! – и залился оглушающим смехом.
Но замолчал, когда заметил, что кроме него никто не смеется.
- Я… - Икнул. – Расскажу вам, когда вернемся и выпьем, и вы посмеетесь вместе со мной! – и погрозил пальцем.
- Не тошнит еще от этой истории?
- Иди сам лесом, Пчелобой, меня от меда тошнит! – Джон вновь икнул. – Что за проклятье!? Взял кто выпить!? – икоту нужно было залить.
- Я взял! – раздался ответ, и Амбер повеселел, принимая кружку с вином.
Большие глотки не помещались в пасти Джона, потому изливались из его уголков рта розовыми речками, украшая свадебное платье Рослин винным пятном на корсете. Сир Хэй, стоя с мечом в руке, внезапно вспомнил чего хотел и, подойдя к юбкам Рослин Фрей, задрал их вверх, намереваясь разрезать. Кружка, еще наполовину полная, глухо ударилась об пол, забрызгав окружающих вином. Большой Джон, прижимая левой трехпалой рукой Рослин, ухватил правой грубой ладонью лезвие короткого меча, не боясь порезаться.
- Убери зубочистку, Хэй, - он произнес это трезво, прямо глядя в глаза рыцарю, который был ниже его на голову. – Иначе я поковыряю ею у тебя в заднице.
Леслин оскалился и крепче сжал рукоять, прошипев сквозь стиснутые ряды зубов:
- Попробуй, Джон Амбер!
- Так, мужики! – кто-то встал между ними, положив руки на плечи обоих. – С нами дама. Давайте-ка проводим ее, вернемся за стол, а там вы в игре «кто кого перепьет» померяетесь силушками.
- Пить с Леслином Хэем, все равно что… - Джон не договорил, понимая ошибочность такого поступка; он отпустил меч, Хэй тут же убрал его в ножны и сделал пару шагов назад, не сводя с Амбера глаз; тот ответил рыцарю презрительным взглядом, в гневе пнул кружку под ногами, которая улетела вперед по коридору и гулко ударилась о стену; Джон выругался, вновь охмелел и зашагал вперед. - Ах, бедная дева, увы ей и ах! Учуял он мед у нее в волосах!
- Волоса-а-ах! – поддержали его.
Дверь спальни приблизилась как раз в тот момент, когда песня закончилась.
- Прекра-асная де-е-ев-а-а! – растягивая гласные последних слов песни, Большой Джон поставил босую Рослин на пол перед собой. – И бурый медведь! – он коротко и низко завершил песню, чуть нагнувшись к лицу девушки.
Она была мила и невинна, с влажным лицом и грустными глазами, прижимающая к груди расшнурованный корсет, который норовил упасть под тяжестью пришитых к нему белых юбок. Большой Джон Амбер нависал над ней грозовой тучей, чуть покачиваясь вперед-назад, и дышал на нее винным амбре.
- Почему же ты плачешь, прекрасная дева? – он коснулся кончика ее носа указательным пальцем трехпалой руки. – Эдмар не обидит тебя! – он вложил в эти слова всю свою искренность и способности к убеждению. – Он хоть и рыба, но рыба хорошая. – Джон опустил руку и приблизился к лицу Рослин, касаясь своей бородой ее уха, прошептал. – А если обидит, ты скажи об этом дяде Амберу, - он отстранился и, вновь взглянув ей в лицо, громко продолжил, - а он оторвет рыбе ее колокольчики! – и по обыкновению, запрокинув голову, заржал искренне и оглушительно. – Пора, малышка! – Джон отворил дверь спальни и направил Рослин к порогу, мягко направляя ладонью, прижатой к бархатной коже женской оголенной спины. – Будь послушной женой! – и шлепнул ее по ягодицам так, что она нехотя сделала пару шагов вперед, переступив порог, Амбер тут же плотно закрыл за ней тяжелую дверь.
- У рыб разве есть колокольчики? – спросил Пчелобой, Джон в ответ пожал плечами.
- Надо будет у Талли спросить, - и крякнул, предвкушая ответ Эдмара или Кейтилин.
- Пора раздвигать свои башенки… - кто-то из мужчин уже мелодично давал советы Рослин, приблизив губы к замочной скважине.
- Я трезв, как дойная корова! – Джон хлопнул себя по животу. – Пошли, медовик! – он положил свою тяжелую ладонь на плечо Пчеробоя. – Поведаем всем твою историю и зальем горечь потери вином!
Друг ответил ему своей ладонью на могучем плече Амбера и кивнул, смирившись с судьбой.
- Жил был медведь, косолапый и бурый! Страшный, большой и с мохнатою шкурой! – песня была вечна, как небо, Большой Джон пел ее с чувством, пусть и не складно. – Однажды на ярмарку двинулся люд! – Амбер, сир Хэй и Пчелобой быстро шагали по коридору, невпопад наполняя его мужским басом, а все остальные остались у дверей спальни в ожидании появления обнаженного стана Рослин в замочной скважине. – Подался весь люд… - рука Большого Джона соскользнула с плеча его друга и по привычке потянулась за затылок, где обычно висел большой меч. – И медведя… - Джон молча остановился, остальные продолжили петь, шагая вперед. Слишком хорошо он знал этот звук, чтобы с чем-то спутать. Это был приближающийся лязг стали латников и тяжелые скорые шаги их сапог по каменному полу. – Зовут! – Джон вспомнил, что меч его висит на колышке на стене чертога рядом со столом. – Дай-ка сюда! – он схватил одной рукой сира Хэя за плечо, второй легко вынул из ножен его короткий легкий меч – все же лучше, чем ничего.
И тут он увидел их. Пятеро. Шестеро. Больше? Пламя горящих факелов играло на стальных доспехах латников, на их длинных до блеска начищенных мечах и топорах, они перешли на бег. Джон взревел, воодушевляя себя на бой, но заметил, что Леслин повис на его руке, держащей короткий меч, безрезультатно дернул могучую руку Джона на себя, а потому тут же вцепился зубами в запястье. Амбер с силой ударил его о стену, почувствовав кожей выбитую пару зубов. На него налетел первый латник, Джон увернулся от его меча, ударив своим по одетой в сталь бочине, враг отлетел в сторону от удара. Второй с окровавленным оружием переступил через труп Пчелобоя – его тело лежало на спине, разрубленное от ключицы до солнечного сплетения, голова с мертвыми неподвижными глазами была повернута в сторону Джона, изо рта тек тонкий ручеек густой темной крови. Амбер взревел нечеловеческим голосом и полетел на противника, толкнул его щит плечом и, пока тот не очухался, вогнал свой меч в щель между шлемом и нагрудником, тут же выдернул его, уже бордовый от крови, латник тяжело упал. Кто-то ударил Джона в бок кулаком, он наотмашь ответил ударом рукояти меча в висок, оставив на шлеме сильную вмятину, латник рухнул на колени. Стоявший за ним, идентичный остальным издал рев и поднял двуручный меч над головой.
- Амбера в заложники! – крикнул кто-то слева. – Не убивать!
Латник с мечом над головой замер на мгновение, но этого хватило, чтобы Джон успел вогнать свой меч между его лат в пах. Он упал, на него упал и Джон, сбитый с ног двумя врагами, повалившимися на его спину.
- Джона Амбера не убивать!!! – кричал один из них еще громче. – Приказ лорда Уолдера!!!
Зачем он вопит? Джон уже понял. Но через секунду до него дошло, что кричат не ему, а сиру Леслину Хэю, который стоя у головы Амбера вознес обеими руками взятый у одного из убитых длинный меч. Его окровавленная улыбка демонстрировала отсутствие двух верхних зубов, его мимика давала понять, что он готов расплатиться за них сполна, меч ринулся навстречу шее Большого Джона.
Ну уж нет! Если и сдохну, то заберу этот кусок дерьма с собой!
И Джон, отбросив держащих его мужчин, поднялся на ноги с ревом, подходящим для последнего в жизни. Меч Леслина Хея выбил из каменного пола пучок искр, Джон схватил его за затылок и прижал к стене своим телом, тяжелый меч выпал из рук рыцаря и остался на полу.
- Что происходит!? – мешая цензурные слова с бранью, спросил его Амбер.
Но Леслин вряд ли мог ответить – Джон ударил его головой о стену так, что нос согнулся вправо, ударил еще и нос почти сравнялся с лицом, окровавленным и искаженным болью, ударил еще и еще, пока все лицо мужчины не превратилось в кровавое месиво, украшенное выбитыми зубами и торчащим хрящиком носа. На руке Джона всем весом повис подбежавший латник, второй выворачивал другую руку. Амбер, не желая сдаваться пока жив, вцепился зубами в ухо недобитого подонка Хэя, кричащего от боли. Враги прижимали все сильнее, скрутив руки за спину. Джон рыкнул как зверь и дернул головой, оторвав ухо Леслина с приличным куском кожи виска, но тут почувствовал удар по голове тупым предметом, за ним еще и еще, и потерял сознание.

Оказаться, наконец, в тишине, вдали от раздирающих слух звуков нестройной музыки, от всех этих людей, выкрикивающих грубоватые, пошлые шутки, которые Эдмар упорно воспринимал почему-то, как комки липкой, сдобренной медовым слоем грязи, летящие в их с Рослин адрес – рано или поздно это стало бы необходимо молодому Талли, как необходима бывает человеку передышка после тяжелого забега на дальнюю дистанцию. Он успел уже устать от громких выкриков, от звуков музыкальных инструментов, от этой духоты, от вина, льющегося через край тяжелых кубков и стекающего затем по раскисшим, пьяным, звериным физиономиям существ, от чего-то считающих себя разумными. Только Рослин скрашивала своим присутствием шумное свадебное торжество, больше походящее на какую то странную, тягучую пытку, нежели на празднество; еще немного и чего доброго, у жениха разболелась бы голова – однако, гораздо более чем за себя самого, Эдмар переживал за невесту, вернее, уже – за супругу, что оставалась все такой же молчаливой, все такой же бледной. Все так же сверкала на ее ресницах влага; осознание этого мешало Талли не просто окунуться в бешеный водоворот хмельного веселья, но даже и просто позволить ему задеть себя хотя бы одним легким касанием. Ел он мало, пил – еще меньше, и как следствие, оставался неизменно трезв, что еще сильнее усиливало контраст между тем, что происходит вокруг, и тем, что творится в глубоко сокрытом от посторонних глаз внутреннем мире одного конкретного человека. Казалось, что происходящее и вовсе никак не касается Эдмара Талли – это вообще не его свадьба, не его друзья, не его родственники, не ему подносят еду и питье, не его собираются «провожать» до спальни совершенно чужие ему женщины.
Он ни при чем. И больше всего ему хотелось бы, оставив всех их, уйти – и увести за собой маленькую, хрупкую, поникшую, словно весенний, измученный засухой цветочек, девушку. Избавить ее от всей этой шумихи, обрушивающейся на их головы подобно ревущим лавинам какого-то бешеного, ничем не контролируемого водопада – и окунуть в тишину, подобную теплому, глубокому и ласковому озеру. Закутать в тонкое одеяло, сотканное из невесомых, теплых, мерцающих нежностью нитей – взять за руку, легко сжав холодные, тонкие девичьи пальчики, улыбнуться - и шагнуть в молочный туман, который надежно сокроет их обоих от лишних, посторонних взглядов, от всей этой… липкой, приторно- грубой мерзости. И они, наконец, смогут взглянуть друг на друга так, чтобы не отвлекаться ни на что более, и …. не страдать от вынужденного пребывания в атмосфере, им обоим несвойственной.
Он не желал бы, чтобы хоть одна из этих погрязнувших в диком веселье свиней прикоснулась своими грязными лапами хотя бы даже к белой ткани на платье его девственной, чистой невесты. Не хотел бы, чтобы хоть один взгляд чьей-то мутной пары глаз остановился на силуэте и без того напуганной Рослин – неужели все они не видят, что пугают ее просто даже одним своим присутствием? Да даже если и видят… Все эти люди словно радовались любой возможности сказать или сделать гадость, вписывающуюся в рамки «традиций» – ведь все оправдывает обычай, непонятно зачем и для кого изобретенный. Однако… Эдмар Талли был либо слишком рассудителен, либо слишком мягок для того, чтобы всерьез винить весь мир за его обычаи и поведение населяющих его людей; но поменять своего отношения к происходящему он все равно никогда не смог бы, а потому проводы молодых до спальни он воспринимал как нечто необходимое, навязанное, неизбежное – и однозначно неприятное. Лорд Риверрана не удивлялся уже той грусти, которой буквально лучилась – словно тонким серебристым ореолом – его Рослин. Наверное, ни одна девушка не была бы весела на ее месте – и если все свадьбы таковы, как эта – то Эдмар уже заочно готов был посочувствовать всем невестам прошлого, настоящего и будушего времени. Но он был уверен почему-то, что сможет справиться со слезами, которыми Рослин уже была омыта, словно цветок – утренней росой. Он считал секунды до момента, когда они останутся, наконец, вдвоем – а потому, даже не запомнил ни слов, ни лиц многочисленных женщин, что стягивали с него камзол и колет по пути в спальню. Чужие, цепкие пальцы, безнаказанно касались его одежд – но как бы не старались многочисленные родственницы невесты, они никогда не смогли бы раздеть его воистину. Талли отвечал им легким, мелодичным, с примесью вежливого веселья смехом, он даже сопротивлялся, затрудняя девушкам и женщинам их задачу, чем вызывал бурю игривых шуток в свой адрес. Каких?... Он не запомнил. Все словно смешалось, превращаясь в сплошное, мутное пятно, лишенное очертаний – и картина внешнего мира впервые обрела перед его глазами четкость лишь тогда, когда он оказался в спальне. Эдмара слегка пошатывало, одурманенного всем этим шумом, доселе почти оглушившем его – но теперь он наконец-то ощутил себя самого, словно вернулся в собственную телесную оболочку после долгого отсутствия. Как странно….Неужели и впрямь никто больше не смеется вокруг, неужели закончились скабрезные шутки, неужели никто более не стремится сорвать с него последнюю одежду? Казалось, ему нужно было время опомниться – хотя уж он то отнюдь не маленькая, напуганная перспективой первой брачной ночи девочка.
Узкие окна просторной, богато обставленной комнаты, были надежно занавешены тяжелыми, расшитыми золотистыми узорами темно-синими шторами; спальня освещалась немногочисленными канделябрами, дающими ровно столько света, сколько было нужно для того, чтобы двум людям оставалось возможным разглядеть друг друга. Огни свечей горели ровно, подобно крупным каплям – каплям пламени, рождающим причудливые тени и оживляющим каменные стены легкими отблесками, осторожно ласкающими темный гранит и расшитые золотом, мягко струящиеся складками к самому полу, ткани занавесей. Утопая обувью в густом ворсе широкого ковра, Эдмар буквально физически ощущал присутствие рядом Рослин Фрей, словно касающееся самой его кожи легким, невесомым звоном, пробуждающим чувства – как пробуждает ненавязчивое касание подушечек пальцев струны давно умолкнувшей арфы.
Взгляд его медленно скользнул по вытканному на ковре рисунку, чуть споткнулся о носки маленьких белых туфель, поднялся по девственно-чистым нижним юбкам вверх, минуя скрещенные на груди девичьи руки… Каштановый шелк волос почти скрывал бледное лицо от постороннего взгляда – но Эдмар более не ощущал себя посторонним ей; он не причинит ей вреда, и самое страшное, что может грозить Рослин с его стороны – это ласка, нежная и трепетная, ибо только это способно возродить весеннюю хрупкость опустившего головку цветка; именно такой она и казалась ему. Такой и была. И только так он намерен был обращаться с ней.
Медленно, плавно – но уверенно, он шагнул вперед, и руки его мягко коснулись тонких запястий все еще стремящейся сокрыться от него девушки. Пальцы Талли были сейчас теплы, как и его прикосновения, и даже сейчас, уже – они с Рослин постепенно превращались в одно целое, сливаясь в единую субстанцию; оба сокрытые белизной нижних рубашек, оба принадлежащие какому-то другому, далеко не всем доступному миру, они стояли друг напротив друга, не торопясь немедля раздеться и лечь в постель затем, чтобы исполнить свой долг. Хватит. Хватит с них долгов. Теперь все будет иначе.
- Не бойся меня
Тихий, низкий голос словно призван был стать тем самым сотканным из нежного внимания и ласкового участия одеялом, в которое Эдмару так хотелось закутать маленькую Рослин Талли; столько неподдельно-доброго, теплого, и оттого – тихого, таилось в нем…
Огонь свечи ближайшего к ним настенного канделябра чуть дрогнул; Талли легко потянул на себя тонкие запястья рук Рослин, словно уговаривая её не прятаться от него и … раскрыться.

Быть безвольной куколкой, маленькой милой покорной девочкой, вот твой удел, Рослин Фрей. Рослин Талли.
Кто она такая? Та, первая, весело резвилась в полузаброшенных залах Близнецов, любила гулять по берегу реки, собирать цветы и петь, заплетая волосы в косы по утру, а вторая только плачет, молчит и бледнеет под взглядами мужа, отца и гостей.
- Сиськи моей жены весят больше, чем ты!
Кто все эти люди, Рослин? Чего они хотят? Зачем так грубы с тобой? Ты ничего не сделала, бедная маленькая Рослин. Так почему они лапают своими руками твою нежную еще не расцветшую грудь? Зачем тянутся к самому потаенному месту меж твоих бедер, бросая угрозы подстать проституткам?
Но ты забыла, Рослин Талли, что ты не так уж и невинна… Все это в наказание за твою черную душу, за твою безвольность и глупость. Ты родилась тупой в стаде овец и сейчас никак не можешь решиться, в каком стаде пастись. Грешница накануне греха. Испей свою чашу до дна, Рослин-из-ниоткуда. Ты не Фрей, но ты и не Талли.
Слезы, наконец, иссякли, хрупкая девушка куклой висела на плече своего похитителя, позволяя награждать себя щипками, похотливыми хлопками по мягкой части тела и фривольными шуточками. Она не сопротивлялась, не пыталась прикрыться, только становилась бледнее с каждой минутой все больше и больше, рискуя вновь потерять сознание, как это произошло с ней когда-то давно, когда Эдмар Талли взглянул на свою нареченную каким-то особым взглядом. Рослин тогда показалось, что он все знает, но все равно решил жениться на ней.
Глупая-глупая Рослин из дома Фрей. Отец прав – женщина рождена только для того, чтобы рожать себе подобных, но никак не для того, чтобы думать.
Ее поставили на ноги, как куклу, которой она и была. Чей то голос произнес, разрывая туманы размышлений:
– Эдмар не обидит тебя! Он хоть и рыба, но рыба хорошая. А если обидит, ты скажи об этом дяде Амберу, а он оторвет рыбе ее колокольчики!
Винные пары, смрад перегнившей пищи, смеси человеческого и лошадиного пота окатил Рослин с головы до ног, но голос, принадлежащий огромному мужчине, успокаивал, стучась в сознание, помутившееся от раздумий.
Она боялась. Боялась первой ночи, боялась того, что слова отца о бойне, правда, боялась, что Робб Старк и вправду заслуживает смерти, боялась обмануть мужа, боялась сказать ему правду, боялась жить, боялась умереть, но искренне хотела только одного – перестать существовать, чтобы избавиться ото всех мук разом и избежать Неведомого.
- Пора, малышка! Будь послушной женой!
Тяжелая дубовая дверь с грохотом захлопнулась за спиной новобрачной, рассекая мир на ТОТ и ЭТОТ. Странно, но именно этот звук наконец прорвал тот странный полунаркотический дурман, окутавший юную новобрачную. Постоянные слезы и горе подточили ее силы, крики гостей, тяжелый взгляд отца, старших братьев и дядьев заставил почувствовать себя изменницей, а нежность и предупредительность жениха едва не свела с ума. Пир казался Рослин подобием ада, в котором она и Эдмар оказались за прегрешения Робба Старка и Уолдера Фрея. Но теперь все это было позади и в свою очередь стало нереальным.
Хрупкие тонкие руки разжались, выпуская полуоторванные тяжелые верхние юбки, залитые вином, а кое-где и блевотиной гостей, рьяно пивших за здоровье невесты и жениха. Изорванный корсет, а с ним и платье, слетел с девушки, как осенние листья с деревьев – легко и грустно. Рослин ощущала себя гусеницей, скинувшей белый грязный кокон, но вот кем она стала? Что ей делать?
Тонкая рубашка, расшитая самой новобрачной, разорванная чьими-то нетерпеливыми руками почти до пупка, все норовила распахнуться, и Рослин пришлось подхватить ее руками, сомкнув края, дабы в природной девичьей стыдливости не показать чужому человеку то, что учили всю жизнь скрывать.
Тяжело вздохнув, девушка осмотрелась так, словно была не в родном замке, а оказалась гостьей неизвестного ей человека. Покои, предоставленные отцом зятю для первой брачной ночи, были обставлены с редкой роскошью и щедростью. Рослин, привыкшей жить скромно (все же при том количестве детей и внуков, которым наградили Лорда Переправы боги, приходилось экономить на обстановке замка), все это было ново, непривычно и дико. Она замерла перед огромной кроватью, канделябрами, шторами и камином, как перед ликами богов замирает в благоговении крестьянин, в первый раз в жизни попавший в храм.
В этом была какая-то дикая насмешка. Рослин вдруг показалось, что отец так пошутил с ней; захотел проверить насколько ему останется верной дочь, если вдруг станет леди Талли? Шутка ли, дочь жена сюзерена, так и загордиться недолго. Робкая недоверчивая улыбка украдкой тронула порозовевшие губки, в глазах появился блеск надежды; любопытство – первый признак оживления, подтолкнул хрупкую девичью руку потянуться к портьере, в искреннем желании прикоснуться к дорогой тяжелой ткани.
Да, отец так добр к своим детям, зачем ему убивать мужа Рослин? Ведь она станет леди Талли и сможет поспособствовать расцвету дома Фреев, одарить приданым многих своих сестер, выхлопотать должности при дворе короля Севера для своих братьев. Отец не зря выбрал Рослин в жены Эдмару.
Он знает мой кроткий нрав, мое повиновение каждому его слову, мою безграничную любовь. Отец знает все – что я не шалила, как другие, с дядьями и братьями, что я еще невинна, что мой долг стать хорошей женой и быть послушной дочерью. Отец знает все. Он не стал бы причинять мне боль.
Крики гостей за дверью зазвучали громче и двери распахнулись, пропуская Эдмара Талли. Мысли, как всполошенные птицы, вмиг разлетелись, оставляя Рослин смятение и страх. Сердце, уже успокоившееся и, наконец, забившееся в нормальном ритме, сорвалось в беспорядочную скачку. Девушке казалось, что она слышит каждый его удар так, будто все еще находится в пиршественном зале, и горе-музыканты задают ритм не только танцорам, но и ее сердечку.
Не в силах заставить себя смотреть мужу в лицо, она опустила голову, крепко сжимая разорванную рубашку на груди. Пушистый шелк волос услужливо скрыл смущение от первой встречи тет-а-тет с Эдмаром Талли, непослушным водопадом упав на щеки, глаза и грудь новобрачной.
Тетки учили ее быть покорной и услужливой, водили на псарню, показать на примере кобеля и суки, что происходит между мужчиной и женщиной, но Рослин забыла все уроки. Ей было страшно за себя, остальное вдруг исчезло. Она будто забыла то, что только что противоречиями раздирало ей грудь; где-то бился настойчивый мотылек, но сердце заглушало его.
Она не видела, как муж подошел, но ощутила его запах, прикосновение.
- Не бойся меня.
Нежные, сильные, но нетерпеливо властные руки заставили невесту разжать кулачки, выпуская обрывки рубашки. Ничем более не сдерживаемая, последняя защита юной девы сползла по плечам и бедрам на ковер к ногам новобрачной, открывая маленькую аккуратную грудь, обещавшую в будущем стать полной высокой, как у матушки невесты, хрупкие плечи, плоский живот и холмик между стройных белых ног.
Рослин показалось, что ее всю залило краской стыда, хотя на самом деле она побледнела еще больше, чем в септе. Силясь что-то сказать, девушка приподняла голову, открывая мужу свое изможденное страхами лицо с большими полными влаги глазами, но слова не шли с языка. Губы только вздрогнули, пытаясь повиноваться разуму, но горло не издало и звука.

Как прекрасна может быть женщина в своей глубокой печали, застывшей блестящей алмазной россыпью на длинных темных ресницах; слез, равно как и украшений, не должно быть слишком много – но достаточно лишь нескольких прозрачных капель затем, чтобы подчеркнуть ту женственную хрупкость, которая так нуждается во внимании и защите мужчины. Женщины зачастую пытаются казаться сильнее и жестче, чем они есть, тут же забывая о тех глубинных качествах, что составляют настоящую их силу. Вглядываясь в блестящие, мерцающие влагой, глубокие озера глаз Рослин, Эдмар словно ощущал самим своим нутром некий зов – подобный тихой, печальной песне, мягко и тепло касающейся самой сути его сознания. Она была так похожа на речную нимфу. Русалку, медленно и грациозно вынырнувшую из пучины лесного водоема навстречу очередной своей жертве. Длинные волосы, небольшая, аккуратная грудь, совершенные черты… Она встречается взглядом с забредшим в глухую чащу странником, а затем протягивает ему холодную, бледную руку, словно в немой мольбе о помощи. При этом смотрит она так, как будто частью своей действительно верит, что он может ее спасти.
Нимфа знает, что когда их пальцы переплетутся, взгляды сольются в один, а губы встретятся, она утащит смертного на самое дно водоема – глубокого настолько, насколько глубок был первый и единственный их поцелуй. Возможно, больше всего на свете дитя леса хочет того же, что и все смертные – взаимной любви, но познать такое счастье ей не дозволено, потому что даже один-единственный поцелуй её стоит целой жизни. Возможно, именно поэтому глаза русалки всегда печальны – а ресницы усеяны алмазной россыпью слез. Знание ложится тяжелой ношей даже на плечи бессмертных. Рослин Талли не была бессмертна, и лесного озера рядом не было; но смотрела она так, как будто только что вынырнула – ненадолго – из глубокой пучины потустороннего мира, и теперь умоляла своего новоявленного супруга о чем-то. То ли о том, чтобы он ушел – то ли о том, чтобы остался. Ему хотелось согреть ее собственным теплом – простым и человечным, но на мгновение он внутренне усомнился в том, что это возможно. Взгляд мужчины скользнул по тонкой девичьей фигурке снизу вверх, словно обволакивая ее и закутывая в невидимое покрывало, сотканное из тончайших нитей; в нем не было той похоти, что так явственно освещала расширенные зрачки хмельных мужчин, еще недавно разрывающих на чужой невесте белые одежды. Не было жадности, с которой изголодавшийся смотрит на кусок мяса; он как будто видел гораздо больше, чем бывает доступно зрению обычного мужчины, чья суть состоит из простых житейских радостей.
Теплые пальцы Эдмара аккуратно очертили точеный подбородок, легли тыльной стороной ладони на бледную кожу девичьей щеки – и прикосновение, мягкое, осторожное и вместе с тем уверенное, согрело личико Рослин… согрело ли? Талли шагнул вперед, окончательно сокращая всякое расстояние между ними, но как бы близко мужчина не стоял к своей нареченной – ощутить ее дыхание он все равно не мог. Рослин словно и не дышала вовсе – и внезапно Эдмару показалось, что еще немного – и она упадет, измученная своими внутренними страхами, на ковры.
Широкие, сухие ладони бархатно скользнули по прохладным, узким плечам сверху вниз – к локтям, а затем к запястьям; легкое соприкосновение кончиков пальцев - и обе руки Талли легли на тонкую талию, словно опоясывая ее своим теплом. Он глядел в ее глаза, спокойно и ласково, без удивления встречаясь с тем странным отчаянием, которое плескалось на дне ее зрачков. Эдмару казалось, что он все понимает – более того, он был уверен в этом; а так же уверен в главном: он знает, что с этим делать.
Он ощутил ее слабое дыхание лишь тогда, когда нагнулся к самому ее лицу затем, чтобы согреть бледные губы теплом первого настоящего поцелуя; в этот момент Эдмар держал невесту чуть крепче, словно понимая, как сильно ей нужна опора, которая поможет хрупкой нимфе устоять на ногах. Но так ли было обязательно стоять? Порой бывает необходимо поникнуть и полностью отдаться надежной силе чужих рук; и Талли показалось, что это необходимо Рослин прямо сейчас.
Он слегка нагнулся – и поднял юную деву на руки, легко и бережно, так, словно она ничего не весила. Этим жестом он словно признавал ее своей еще до того, как их тела соединятся в первом для Рослин чувственном танце; так, словно последнее и вовсе формально не обязательно, ибо их брак уже был скреплен чем-то большим, нежели просто алым пятном на белой простыне. Не торопясь, плавным, твердым шагом, мужчина приблизился к широкой постели, застланной воздушными покрывалами – и медленно опустил свою драгоценную ношу на мягкую поверхность, при этом не выпуская ее из собственных объятий. Казалось, она исчезнет, растворится в воздухе, если он даст ей недостаточно тепла и того редкого внимания, на которое так нечасто приходится рассчитывать юным невестам.
Талли опустился на супружеское ложе вслед за Рослин, закрывая хрупкое девичье тело своим – и только расстояние наполовину вытянутых, утопающих ладонями в перине рук, разделяло теперь мужа и жену. Медные пряди густых волос чуть касались бледных тонких черт – какое то время, примерно пол минуты, Эдмар смотрел в ее глаза, теперь уже позволяя себе с головой окунуться в эти печальные озера, чьей глубины в иной момент он бы, возможно, испугался. А может быть, и нет. Эдмар Талли никогда не боялся красивых женщин, равно как и речных глубин.
Мера должна быть для всего – в том числе и для пауз, которые ни в коем случае не должны затягиваться слишком надолго. Легкое дыхание скользнуло – уже более настойчивым касанием – по стройной лебединой шее, служа предвестником поцелуям, что через несколько секунд уже ложились на белую кожу ровной, теплой, словно капли грибного дождя, дорожкой.